в покое.
Но администрация Бетанкура была непреклонна. К сентябрю 1985 года она экстрадировала шесть обвиняемых, а еще девять находились под стражей в ожидании. Сто пять запросов из США о предварительных арестах были приведены в действие. Министр юстиции Парехо Гонсалес, известный сторонник экстрадиции, заявлял, что Колумбия и США «отлично сотрудничают».
Очевидно, что Медельинский картель пришел к аналогичному выводу примерно за месяц до этого. С такой поддержкой со стороны правительств обеих стран на экстрадицию не смогло бы повлиять ни общественное мнение, ни угрозы в адрес политиков и чиновников. Оставалось только одно – избавиться от самого договора. Именно тогда наркоторговцы и решили напасть на Верховный суд.
Три посла вручали свои верительные грамоты президенту Бетанкуру в Протокольном салоне Национального дворца. Обычно эта процедура занимала около сорока минут. Это происходило солнечным боготинским утром, 6 ноября 1985 года, около 11:30. Бетанкур поприветствовал нового индонезийского посла и теперь принимал мексиканского дипломата. Во внутреннем дворе звучали национальные гимны, гренадеры салютовали оружием. Из-за военной атмосферы мероприятия министр иностранных дел Колумбии Аугусто Рамирес Окампо не сразу среагировал на доносившиеся с улицы выстрелы. «Минутку, – внезапно понял он. – Этого ведь не должно быть в церемонии».
Посыльный подтвердил, что примерно в двух кварталах от площади Боливара раздавалась ожесточенная стрельба. Бетанкур услышал новость и продолжил церемонию, на этот раз в ускоренном темпе. Выстрелы еще были слышны некоторое время, а затем сменились звуком большого количества бегущих ног. «Полиция, – решил Рамирес. – Но что, черт возьми, происходит?»
В 11:40 утра тридцать пять боевиков группировки М-19, вооруженных автоматами, винтовками и гранатами, выпрыгнули из кузова крытого грузовика и ворвались в Колумбийский дворец правосудия – скромное четырехэтажное каменное сооружение на площади Боливара в центре Боготы. За несколько минут они захватили все здание и взяли в заложники более 250 человек, включая большинство членов Верховного суда Колумбии и председателя Альфонсо Рейеса Эчандию. Альфонсо Патиньо и другие члены конституционной палаты в это время как раз обсуждали вопрос об экстрадиции в конференц-зале на третьем этаже.
Около полудня одиннадцать полицейских в штатском попытались прорваться в подвал дворца. Партизаны встретили их автоматными очередями.
В течение следующих двадцати шести часов сотни солдат, полицейских и спецназовцев будут атаковать здание и пытаться подавить захватчиков. На первый взгляд борьба была неравной. У солдат были танки, ракеты и вертолеты, которые они применяли без разбора, проделав огромные дыры в каменной кладке дворца и выбив главную дверь, чтобы создать выступ на первом этаже.
Но партизаны все спланировали хорошо. Дополнительные боевики проникли в здание в гражданской одежде до прибытия ударных отрядов партизан. Стрелков было более чем достаточно, чтобы прикрыть ключевые входы и окна. Полиция высадилась с вертолетов на крышу дворца, но оказалась на прицеле снайперов М-19, которые стреляли в них через чердачные окна.
Хуже всего, что по всему дворцу партизаны установили пулеметы в самодельных дотах из мебели, подушек, шкафов и прочего хлама, которые втиснули в лестничные клетки. Из этих опорных пунктов у них появились превосходные зоны обстрела, с которых они могли практически без риска уничтожить целые подразделения полиции или армии. Борьба с ними быстро зашла в тупик.
Йесид Рейес Альварадо, молодой юрист, который трудился в своем районном суде в северной Боготе, услышал о захвате по радио. Он попытался дозвониться до отца, главного судьи Альфонсо Рейеса, около 1:30 дня. Линия была постоянно занята, поэтому он позвонил секретарям соседнего кабинета. Они были напуганы, но сохраняли самообладание. Секретари заверили Йесида, что с его отцом все в порядке. С судьей были его телохранители, а на четвертом этаже, где располагались кабинет Рейеса и большинства других судей, боевиков не было. А телефонная линия была занята, потому что его отец разговаривал с правительством.
Йесид перезвонил через полчаса, получил примерно тот же ответ и начал думать, чем бы он сам мог помочь. Когда Йесид вешал телефонную трубку, он услышал шум, а одна из секретарш закричала: «Они ломают стену!»
Йесид начал вновь и вновь набирать номер, но больше часа никто не брал трубку. Наконец около трех часов дня он дозвонился по личной линии отца. Нервный и злой голос проорал: «Пусть полиция и солдаты перестанут стрелять!»
«Кто это? – кричал Йесид. – Дайте мне поговорить с отцом!» Трубку передали. Отец сообщил, что сейчас находится рядом с команданте М-19 Луисом Отеро, который руководит своими бойцами. Рейес был спокоен, говорил медленно и осторожно: «Со мной все в порядке, но это зависит от того, прекратят ли стрелять АДБ и полиция…»
Затем в разговор вклинился Отеро: «Если они не прекратят огонь через пятнадцать минут – мы все умрем, и твой отец тоже!»
Йесид позвонил в полицию, чтобы уговорить их начать переговоры, а затем снова связался с Отеро и отцом. Отеро был в ярости и рычал что-то нечленораздельное. Правительство не шло на переговоры. Партизаны по-прежнему находились во дворце, и никто не собирался выслушать их требования. Все вокруг стремительно превращалось в ночной кошмар.
Отец Йесида был по-прежнему спокоен и настойчив: «Нужно прекратить стрельбу».
Йесид повесил трубку и набрал номер радиостанции «Караколь». Он связался с редакцией, дал личный номер отца и предложил выпустить это в эфир. Так они немедленно и поступили, а Йесид и почти вся Колумбия прильнули к радиоприемникам. Он вновь услышал, как отец призывает к прекращению огня.
Йесид подождал час, затем опять позвонил во дворец, чтобы поговорить с отцом. На этот раз голос Рейеса звучал изможденно. «Партизаны настаивают на переговорах», – сказал он. Затем связь оборвалась. Было около пяти вечера.
Чуть дальше по коридору от места, где находились Альфонсо Рейес и команданте Отеро, на полу своего кабинета скорчившись лежал напуганный судья Умберто Мурсия Баллен. С каждой минутой ему становилось все страшнее. Он состоял в гражданской палате. Мурсии никогда не угрожали, и он посмеивался над Патиньо и другими судьями, если они рассказывали об угрозах в их адрес. Когда ворвались партизаны, он подумал, что они «постреляют в воздух, разукрасят стены, разобьют несколько окон и уйдут». Затем пришла армия, и Мурсия ожидал, что начнутся переговоры. Но вместо этого по всему дворцу свистели пули. Несколько лет назад из-за болезни Мурсия потерял ногу. Пуля раздробила протез в первые часы осады, с тех пор он был обездвижен.
Пожар вспыхнул около семи вечера. После окончания осады некоторые представители колумбийского правительства и посольства США утверждали, что боевики совершили поджог намеренно, чтобы уничтожить дела об экстрадиции в судебных архивах. Их противники утверждали, что это дело рук полиции, которая хотела избавиться от дел, связанных с деятельностью карательных отрядов и другими грехами органов безопасности.
И хотя пожар действительно уничтожил многие дела, взаимные обвинения сторон в поджогах не были убедительными. Дворец был практически неприступной крепостью для тех, кто пытался проникнуть снаружи, но внутри он в основном состоял из залов, разделенных деревянными перегородками. Любой, кто там работал, знал, что это место – настоящая огненная ловушка. Если несколько сотен человек используют ручные гранаты в ожесточенном бою – пожар неизбежен.
Именно дым и заставил судью Мурсию выбраться из своего укрытия. Испытывая ужас и задыхаясь, он дополз до лестницы четвертого этажа и сдался партизанам внизу. Они затащили его в ванную и бросили поверх кучи примерно шестидесяти других заложников. Теперь Мурсия не сомневался в том, что умрет. Он думал о своей семье и своей жизни, а затем потерял сознание.
Рано утром следующего дня стартовал новый штурм. На тот момент ванная комната была заполнена заложниками и партизанами, живыми и мертвыми. Партизаны, все больше и больше отчаиваясь, приказали живым заложникам встать, а затем выставили их за дверь. Мурсия, поддерживаемый другим заложником, качнулся от взрыва гранаты. Оглушенный, с кровоточащим лицом, он упал на пол. Большинство из тех, кто находился рядом с ним, были мертвы. Оставшиеся партизаны сбросили трупы с лестницы. Среди тел оказался и Мурсия. Потом партизаны ушли. Мурсия подождал, потом пополз в подвал. Он прополз через один пролет и заглянул через край пролома в вестибюль. Собравшись с духом, он выпрямился, поднял руки вверх и просипел:
«Не стреляйте!»
По меньшей мере девяносто пять человек погибли во Дворце правосудия, включая председателя Верховного суда Альфонсо Рейеса Эчандию, двух его телохранителей и команданте Луиса Отеро. Альфонсо Патиньо и помощники судей конституционной палаты суда погибли, вероятно, в числе первых. В общей сложности погибло одиннадцать из двадцати четырех судей, все от пулевых ранений. Сначала сообщалось, что их казнили партизаны, но это так и не подтвердилось.
По-видимому, были убиты и большинство боевиков. Двадцать два человека опознали, и по меньшей мере девятнадцать неопознанных трупов предположительно принадлежали захватчикам дворца. Были убиты одиннадцать полицейских и солдат, а также тридцать два других человека: судьи, секретари, адвокаты и случайные прохожие.
На эпохе президентства Белисарио Бетанкура навсегда осталось клеймо этого ужаса. Прежнее восхваление того, что он был жестким с партизанами, сменилось горькими упреками. Почему так и не было предпринято никаких попыток провести переговоры? Оставшиеся в живых судьи, в том числе Умберто Мурсия, в приступе отчаяния осуждали правительство. Отношения между Бетанкуром и колумбийской системой правосудия достигли дна.
Министр юстиции Парехо выразил мнение, что захват, вероятно, был срежиссирован картелем, но он был единственным высокопоставленным чиновником, заявившим об этом публично. Сначала колумбийцы решили, что теория заговора с участием картеля была лишь пропагандой, призванной отвлечь внимание от безответственных действий правительства и сил безопасности во время захвата дворца. Но со временем убежденность в том, что картель действительно замешан, возросла. Год спустя каждый колумбиец, занимающий ответственный государственный пост, без сомнений, признал бы, что наркоторговцы заказали и оплатили М-19 нападение на Дворец правосудия – показательную партизанскую акцию устрашения.