В свои тридцать восемь лет Ледер сохранил некоторую мальчишескую привлекательность, но у него были мешки под глазами, а недостаток солнечного света сделал его смертельно бледным. С аккуратной стрижкой, в сшитом на заказ костюме рядом с Хосе Киньоном он выглядел как молодой банкир. Пока свидетели давали показания, он ритмично постукивал правой рукой по столу, сосал леденец, улыбался репортерам, которых уже запомнил, и делал заметки фломастером в блокноте. Прямо за ним сидели три федеральных пристава. Время от времени громкие помехи в их наушниках нарушали тишину в зале суда. Как только началось судебное разбирательство, пришлось приложить некоторые усилия, чтобы сделать присутствие в зале органов безопасности менее очевидным. Единственный раз, когда удалось увидеть оружие в зале суда, – тогда, когда один из них сел, скрестив ноги, штанина задралась и обнажила кобуру на лодыжке. Со временем пресса стала уделять процессу все меньше и меньше внимания, и в конце концов в зале суда осталось только три репортера.
Каждый день, когда заканчивалось слушание, приставы уводили Ледера в камеру предварительного заключения на пятом этаже, расположенную дальше по коридору от зала суда. В камере был небольшой цветной телевизор с пультом и ванная комната. Ледер мог без ограничений совершать телефонные звонки в любую точку США и заказывать любую еду, которую хотел. Для занятий спортом в комнате имелись гантели по одиннадцать килограммов, беговая дорожка, велотренажер и даже небольшой батут.
Как-то раз, к концу последней недели судебного процесса, Ледер выглянул из окна и увидел сине-красную вывеску на тридцатиэтажном стеклянном небоскребе: «“Саузерн Белл”»[75] говорит наркотикам “НЕТ!”»
34. Национальная безопасность
5 февраля 1988 года окружной прокурор Леон Келлнер огласил обвинение со стороны правительства США из двенадцати пунктов панамскому генералу Мануэлю Антонио Норьеге. Ему вменяли преступления, связанные с наркотиками, в которых он был замешан с 1982 года. «Говоря простым языком, – объявил Келлнер журналистам в Майами, – он использовал свое положение, чтобы продать Панаму наркоторговцам». Помимо Норьеги, в обвинительном заключении значились еще четырнадцать фигурантов, среди которых были Пабло Эскобар и его двоюродный брат Густаво Гавирия. Хорхе и младший Фабио Очоа тоже упоминались, но обвинений им не предъявили. Согласно документу, Норьега предоставил убежище членам картеля, позволил им создать лабораторию по производству кокаина в Панаме, помогал переправлять наркотик в США, а также получать эфир и ацетон.
«Мануэль Антонио Норьега и его доверенные лица гарантировали наркоторговцам, что панамские военные, таможенная служба и сотрудники правоохранительных органов не будут вмешиваться в их операции в Панаме, если ему будут выплачивать значительные суммы». Если бы панамского генерала признали виновным по всем пунктам, ему грозило 145 лет тюремного заключения и штрафы на общую сумму более миллиарда долларов.
Федеральное большое жюри работало над делом Норьеги в течение нескольких месяцев, и от них давно ждали обвинительного заключения. Помимо этого, заявление Келлнера имело огромное политическое значение. Де-факто Норьега был главой правительства с тех пор, как в 1983 году возглавил Силы обороны Панамы. Бо́льшую часть времени он был близким другом США и умело выполнял единственное требование, которое Вашингтон предъявлял всем лидерам страны, – обеспечение безопасности Панамского канала. Для достижения этой цели США стремились к тому, чтобы в Панаме существовал проамериканский, стабильный политический режим, который поддерживает постоянное размещение десяти тысяч американских военнослужащих на базах вдоль канала. Пока сохранялось такое положение вещей, США, по-видимому, старались не замечать других грехов панамского правительства.
Обвинительный акт в Майами ясно дал понять, что предыдущей межправительственной сделке конец, но поначалу было трудно понять, почему. В документе появилось несколько пунктов, которые не были общеизвестны: сделки Норьеги с Эскобаром в конце 1982 года, встреча в Гаване для урегулирования недоразумения в Дарьенских джунглях и несколько менее значительных дел, в которых Норьега, как утверждалось, принимал взятки картеля и оказывал материально-техническую поддержку для транспортировки товара.
Другие предполагаемые преступления Норьеги касались инцидентов, о которых уже знали многие годы: лаборатория в Дарьене, побег картеля в Панаму после убийства Лары Бонильи, перевозка наркотиков, смерть Рубена Дарио Паредеса Хименеса в Медельине в марте 1986 года. Репортеры и наблюдатели в регионе, хорошо знакомые с ситуацией, не сомневались в неприкосновенности Норьеги в США. Штаты всегда закрывали на это глаза.
Что же изменилось?
Произошло то, что к 1988 году Норьега нарушил устное соглашение и больше не мог гарантировать политическую стабильность в Панаме. Местная оппозиция вышла из-под контроля. В 1987 году панамская полиция подавила несколько многочисленных демонстраций против Норьеги, и к 1988 году в стране сложилось общее мнение, что генерал – коррумпированный политик-наркоторговец и вор. За три недели до предъявления обвинения госсекретарь США Джордж Шульц публично заявил, что Норьега должен отойти от власти. Его полезность как защитника интересов США в Панаме быстро исчезла.
Обвинительное заключение, предъявленное панамскому лидеру, затронуло важную тему и разрешило многолетние споры по поводу политики США в Центральной Америке. Незаконный оборот наркотиков стал настолько серьезной проблемой, что консервативные республиканцы и либеральные демократы объединились в едином порыве и единодушно обвинили Норьегу всем Конгрессом. Беспрецедентный случай. Проблема с наркотиками настолько проникла в политику США, что ее уже больше было нельзя игнорировать или отодвигать на задний план международной дипломатии. К 1988 году Медельинский картель достиг такого уровня, что стал влиять на то, как правительство США управляет своей национальной безопасностью.
Наконец-то сбылась мечта Пабло Эскобара. Он так долго и упорно стремился стать политически значимой персоной, и теперь это случилось: но случилось так, как он даже и представить себе не мог. После обвинений, предъявленных Норьеге, о картеле и Эскобаре в США говорили и писали повсеместно. 15 февраля в журнале «Ньюсуик» вышел материал «Наркотики, деньги и смерть». 7 марта журнал «Тайм» опубликовал статью «Наркобандиты». На обложках обоих изданий было фото Норьеги. В середине марта, согласно результатам совместного опроса канала Си-би-эс и «Нью-Йорк Таймс», 48 процентов респондентов заявили, что наркотрафик является самой важной международной проблемой, с которой сталкиваются США, затмевая другие проблемы в Центральной Америке (22 процента) и контроль над вооружениями (13 процентов). Кандидат в президенты от Демократической партии Джесси Джексон сделал борьбу с торговлей наркотиками главным пунктом своей внешнеполитической программы.
Не менее важным было и то, что панамское обвинительное заключение внезапно ограничило возможности американской политики по крайней мере в одной стране, где у США были важные и устойчивые интересы. До предъявления обвинения США надеялись, что Норьега уйдет сам, и пытались уговорить его это сделать. Теперь Вашингтон склонялся к свержению Норьеги. С помощью грязных методов США публично обвинили одного из своих бывших диктаторов-фаворитов в незаконном обороте наркотиков совместно с Медельинским картелем. В отличие от фальсификаций на выборах и коррупции в правительстве, на предъявленные обвинения уже было нельзя закрыть глаза и просто проигнорировать.
Сначала в феврале, а затем и в апреле 1988 года подкомитет по международным отношениям Сената США заслушал показания по Панаме и Центральной Америке от множества свидетелей. Среди них были бывшие американские дипломаты и военные, доверенные лица Норьеги в прошлом, а также наркоторговцы, ставшие информаторами, и лица, занимающиеся отмыванием денег. «Ликвидация незаконного оборота наркотиков в Соединенных Штатах была второстепенной целью внешней политики, – заявил сенатор-демократ Джон Керри, председатель слушаний. – Ее неоднократно приносили в жертву ради достижения других политических целей».
Несколько обвиняемых по делу о наркотиках, ставших информаторами, заявили, что «контрас», которых поддерживали США, иногда использовали деньги картеля для финансирования военных действий против сандинистского правительства Никарагуа. И хотя это не было доказано, причастность «контрас» к картелю была важным вопросом. На протяжении многих лет наркоторговцы вели дела с ФАРК, М-19 и полудюжиной других колумбийских партизанских группировок. Не было никаких оснований полагать, что того же не могло случиться и с «контрас». Было ясно то, что картель не поддерживает никакую конкретную политическую силу. В разное время наркобароны были связаны с Панамой, Никарагуа, Кубой и Багамами. Коррумпированные полицейские и чиновники встречались почти во всех странах Американского континента. Кокаиновый бизнес снабжал деньгами и колумбийских партизан, и правительство, с которым они были в оппозиции.
Медельинский картель победным шагом маршировал по Центральной Америке и заражал латиноамериканские правительства гораздо быстрее, чем коммунизм. Слушания в Конгрессе продемонстрировали, что у США нет последовательной политики, которая бы могла оценить эффект влияния незаконного оборота наркотиков на важные вопросы национальной безопасности. До этого обвинительного заключения администрация Рейгана лишь единственный раз обратила внимание на Медельинский картель – во время операции в Никарагуа. В тот раз Вашингтон пожертвовал крупным расследованием УБН, а теперь, четыре года спустя, он столкнулся с теми же преступниками, но уже в Панаме. И они поставили под угрозу одни из самых важных двусторонних отношений США в Латинской Америке.
Многие нити истории Медельинского картеля сплелись воедино на суде над Карлосом Ледером. За семь месяцев прокурор Роберт Меркл вызвал 115 свидетелей обвинения. Некоторые из них утверждали, что Ледер подкупал багамских чиновников. Горман Баннистер сообщил, что его отец, Эверетт, получал по 100 000 долларов ежемесячно и пере