но уверенные в том, что я непременно разделю судьбу брата.
Когда я вернулся в вестибюль, приняв душ и переодевшись, консьерж уже вызвал для меня такси.
– Мистер Прентис, это будет проще, чем ехать на автомобиле. В Марбелье плохо с парковкой, а у вас и без того достаточно проблем.
– Вы что-нибудь слышали об этом деле? – спросил я.– Вы разговаривали с адвокатом моего брата?
– Конечно, нет, сэр. Кое-какие сообщения были в местной прессе… Несколько телевизионных репортажей.
Он, похоже, готов был сам вывести меня на улицу к ожидавшему такси. Я пробежал взглядом заголовки на газетном стенде возле его конторки.
– Что же там произошло? Никто, похоже, толком не знает.
– Ничего конкретного, мистер Прентис.
Консьерж поправлял разложенные журналы, пытаясь скрыть от моего взгляда любое издание, проливающее свет на историю о том, как Фрэнк попал в тюрьму.
– Лучше вам побыстрее поехать туда, – сказал он.– В Марбелье вам все станет ясно…
Сеньор Данвила ждал меня в вестибюле суда магистрата. Высокий, немного сутулый человек лет шестидесяти, с двумя портфелями, которые он без конца перекладывал из одной руки в другую. Он напоминал растерянного школьного учителя, у которого разбушевался класс. Адвокат поприветствовал меня с явным облегчением и задержал мою руку так, словно хотел удостовериться, что и я теперь часть того запутанного мира, в котором он пребывает по вине Фрэнка. Мне понравились озабоченность и деловитость адвоката, но он явно думал о чем-то постороннем, и я уже спрашивал себя, почему Дэвид Хеннесси нанял именно его.
– Мистер Прентис, я весьма благодарен вам за приезд. К сожалению, теперь все стало более… неопределенным. Если бы я мог объяснить…
– А где Фрэнк? Я хотел бы увидеть его. И надо организовать освобождение под залог. Со своей стороны могу обеспечить любые гарантии, каких потребует суд. Сеньор Данвила?…
С некоторым усилием адвокат оторвал взгляд от какой-то черты моего лица, которая то ли смущала его, то ли казалась эхом одного из самых загадочных выражений лица Фрэнка. Увидев группу испанских фотографов на ступенях зала суда, он отвел меня в сторону.
– Ваш брат сейчас здесь, а вечером его повезут обратно в тюрьму Сарсуэлья в Малаге. Следствие еще не закончено. Боюсь, что при нынешних обстоятельствах о залоге не может быть и речи.
– Какие обстоятельства? Я хочу видеть Фрэнка сейчас же. Суды испанских магистратов наверняка освобождают людей под залог?
– Но не в таком деле,– промямлил сеньор Данвила, перекладывая портфели из руки в руку в бесконечном стремлении понять, какой из них тяжелее.– Вы увидитесь со своим братом через час, может быть, раньше. Я говорил с инспектором по фамилии Кабрера. Он все равно захочет кое о чем вас расспросить, но в этом нет ничего страшного.
– Рад слышать. А теперь скажите, в чем будут обвинять Фрэнка?
– Ему уже предъявили обвинение,– сказал сеньор Данвила, пристально глядя мне в глаза.– Трагическая история, мистер Прентис, хуже некуда.
– В чем его обвиняют? В нарушении валютных операций, в неуплате налогов?…
– Все гораздо серьезнее. Несколько жертв…
Неожиданно лицо сеньора Данвилы предстало передо мной в каком-то резком фокусе, его глаза будто надвинулись на меня сквозь глубокие пруды его мощных, с толстыми линзами очков. Я заметил, что сегодня утром он побрился небрежно, видимо, слишком поглощенный своими мыслями, чтобы надлежащим образом подровнять растрепанные усы.
– Жертв?…
Я решил, что на какой-нибудь злополучной местной дороге произошел несчастный случай и Фрэнк оказался повинен в смерти нескольких испанских детей.
– Дорожно-транспортное происшествие? Много погибло людей?
– Пятеро.– Губы сеньора Данвилы шевелились так, словно подсчет общего числа трупов не укладывался ни в какие доступные человеку возможности математических вычислений.– Это не было дорожно-транспортным происшествием.
– Так что же? Как они погибли?
– Они были убиты, мистер Прентис– Адвокат излагал суть дела, полностью отделяя себя от смысла произносимых слов.– Преднамеренное убийство пяти человек. В их смерти обвинен ваш брат.
– Но ведь это невозможно…
Я отвернулся и уставился на фотографов, споривших между собой около входа в зал суда. Несмотря на серьезное выражение лица сеньора Данвилы, я вдруг почувствовал какое-то облегчение: была допущена нелепая ошибка. Плохо поработало следствие и судебная экспертиза, убедившие в виновности Фрэнка и этого нервозного адвоката, и неповоротливую местную полицию, и некомпетентных судей магистрата Коста-дель-Соль, условные рефлексы которых притупились за годы трудного противостояния пьяным британским туристам.
– Сеньор Данвила, вы сказали, что мой брат убил пятерых человек. Ради всего святого, каким образом?
– Он поджег их дом две недели назад. Это был преднамеренный поджог. У суда магистрата и у полиции нет в этом никаких сомнений.
– А должны были бы появиться.
Я рассмеялся про себя, абсолютно уверенный, что эта абсурдная ошибка вскоре будет исправлена.
– Где произошли эти убийства?
– В Эстрелья-де-Мар. На вилле Холлингеров.
– И кто там погиб?
– Мистер Холлингер, его жена и их племянница. А также молоденькая горничная и секретарь.
– Это какое-то безумие.
Я придержал портфели, не давая ему снова приступить к взвешиванию.
– Зачем Фрэнку хотеть их смерти? Дайте мне повидаться с ним. Он станет все отрицать.
– Нет, мистер Прентис.
Сеньор Данвила отодвинулся от меня на шаг. Вердикт суда был для него уже совершенно ясен.
– Ваш брат не опровергает обвинения. Он признал себя виновным в убийстве всех пятерых. Я повторяю, мистер Прентис: виновным.
2Пожар в доме Холлингеров
– Чарльз? Данвила говорил, что ты приехал. Это здорово. Я знал, что обязательно тебя увижу.
Когда я вошел в комнату для свиданий, Фрэнк поднялся со стула. Он казался стройнее и старше, чем я его помнил, а яркий флуоресцентный свет придавал его коже матовый блеск. Он все заглядывал мне через плечо, словно ожидая увидеть там кого-то, потом опустил глаза, чтобы не встречаться со мной взглядом.
– Фрэнк… Ты как?
Я наклонился над столом, чтобы пожать ему руку, но полицейский, который стоял почти рядом с нами, предостерегающе вскинул руку, точно резким движением включив турникет.
– Данвила объяснил мне, что произошло, в общих чертах. Это какое-то безумное недоразумение. Жаль, что я не был в суде.
– Но теперь ты здесь. Только это и важно.
Фрэнк положил локти на стол, пытаясь скрыть от меня свою усталость.
– Как ты долетел?
– Самолет опоздал. У авиакомпаний свое ощущение времени, они отстают на два часа от всего мира. В Гибралтаре я взял машину напрокат. Фрэнк, у тебя такой вид…
– Со мной все нормально.
Он с трудом взял себя в руки и даже ухитрился изобразить на лице некое подобие улыбки.
– Ну и как тебе понравился Гиб?
– Я там пробыл всего несколько минут. Довольно необычное местечко, но это побережье еще более странное.
– Надо было приехать сюда несколько лет назад. Тебе было бы о чем написать.
– Мне есть о чем писать, Фрэнк…
– Здесь интересно, Чарльз…
Фрэнк наклонился и заговорил быстро, не слыша самого себя, стремясь во что бы то ни стало увести нашу беседу в сторону.
– Тебе надо пожить здесь некоторое время. Это будущее Европы. Скоро везде будет так же.
– Надеюсь, что нет. Послушай, я уже разговаривал с Данвилой. Он пытается добиться аннулирования результатов предварительного слушания. Я не очень понял все эти юридические штучки, но есть вероятность провести новое слушание, когда ты изменишь свои показания. Ты расскажешь о каких-нибудь смягчающих обстоятельствах: от горя у тебя помутился рассудок или ты не понимал, что говорил переводчик… По крайней мере, будет хоть какая-нибудь зацепка.
– Данвила… да…
Фрэнк повертел в руках пачку сигарет.
– …Приятный человек. Кажется, он потрясен. Да и ты тоже.
На лице у него вновь заиграла дружеская, но хитроватая улыбка, он откинулся на спинку стула, закинув руки за голову, уверенный теперь, что сможет выдержать мое присутствие, словно мы снова играем все те же знакомые с детства роли: он – сбившаяся с праведного пути творческая личность с бурным воображением, а я – лишь невозмутимый и туповатый старший брат, до которого шутки доходят медленно. Для Фрэнка я всегда был чем-то вроде любимого развлечения.
На нем был серый костюм и белая рубашка с расстегнутыми верхними пуговицами. Видя, что я его разглядываю, он провел рукой по подбородку.
– Галстук у меня отобрали. Его разрешено надевать только в суде. Видишь ли, из него можно сделать петлю, – вот судьи и позаботились, чтобы я не покончил с собой.
– По-моему, Фрэнк, именно этим ты и занимаешься. С какой стати ты признал свою вину?
– Чарльз…– устало махнул он рукой.– Так получилось, я не мог сказать ничего другого.
– Но это же бред. Да причем тут ты?
– А кто же еще, Чарльз?
– Ты устроил пожар? Скажи мне, это останется между нами. Ты действительно поджег дом Холлингеров?
– Да… На самом деле, да.
Он достал из пачки сигарету и подождал, пока полицейский даст ему прикурить. Над видавшей виды латунной зажигалкой вспыхнуло пламя, и Фрэнк секунду-другую пристально вглядывался в него, прежде чем склониться к зажигалке с сигаретой во рту. На какое-то мгновение свет живого огня озарил его лицо. Это было спокойное лицо человека, смирившегося с судьбой.
– Фрэнк, посмотри на меня.
Я помахал рукой, чтобы развеять призрачные клубы табачного дыма.
– Я хочу услышать твой ответ. Это ты, именно ты поджег дом Холлингеров?
– Я уже ответил.
– И это была смесь эфира и бензина?
– Да. Не повторяй мой опыт. Она чудовищно горюча.
– Я не верю. Ради бога, скажи, зачем? Фрэнк!…
Он пустил кольцо дыма к потолку, а потом заговорил спокойным, почти бесстрастным голосом: