Они вышли на свежий морозный воздух.
– Прощайте, – мягко проговорила она с порога, когда они начали спускаться с крыльца. – Прощайте-прощайте. Да. Прощайте.
Когда они вернулись в машину, Мэгги пожаловалась, что ей нехорошо и она хотела бы вернуться в «Пфорцхаймер» и прилечь, а Майкл с Тимом пусть идут без нее в бар «Горошек» на встречу с другом Спитальны.
– Мне нужно время, чтобы прийти в себя, – сказала она, и Пул догадался, что она имела в виду.
– Вот значит, как рос Денглер, – сказал Андерхилл, пока они ехали на север по скованным морозом улицам.
– Родители купили его, – сказала Мэгги. – Чтобы вырастить из него себе раба. Из бедного маленького мальчика с его книжками про Бабара.
– А на кого она все время пеняла – какие-то «они»?.. Которые лгали? Она так ничего толком не объяснила.
– Чует мое сердце, я еще пожалею об этом, – проговорил Андерхилл. – Но после того, как мы отвезем в отель Мэгги, я бы хотел, чтобы ты подбросил меня до главного отделения библиотеки Милуоки. Оно, наверное, где-то в центре, недалеко от нашего отеля. Хочу поискать кое-что в местных газетах. Эта женщина так и не объяснила очень многого.
За пятнадцать минут до встречи Пул припарковался на забитой машинами стоянке возле бара «Горошек»: длинное приземистое здание с двускатной остроконечной крышей выглядело так, будто его стены следовало плотно увить плющом и поставить в немецком лесу, а не на этой мрачной улочке, круто уходящей вниз, в темноту Долины. Над головой гудел от проходящего транспорта длинный мост – они втроем проезжали по нему по пути к дому Спитальны. Низкие круглобокие, цвета свинца облака, казавшиеся крепкими, как броня линкора, неподвижно висели в воздухе, а на верхушках колонн трепетали ярко-красные языки пламени. Неоновые вывески в маленьких боковых окнах таверны звали отведать пива.
Майкл толкнул дверь и вошел в длинный, наполненный сизоватым дымком сигарет и громом рок-музыки зал. Работяги в рабочей одежде и кепках уже заняли свои посты у барной стойки, выстроившись в два ряда. Белокурая официантка в узеньких джинсах и жилете-пуховике разносила на блюде по столикам кувшины с пивом и миски с попкорном. Вдоль стен тянулись кабинки, большинство их пустовало. Пол покрывал ковер из опилок, попкорна, арахисовой скорлупы. «Горошек» был баром рабочего люда, а не пуританской местной пивной со слишком ярким светом и слезливой музыкой. Большинство из сидевших здесь ровесников Пула побывали во Вьетнаме – в этом городе не давали отсрочку за учебу в колледже. Первые несколько минут в «Горошке» Пул чувствовал себя как дома – впервые с момента приезда на Средний Запад.
Ему удалось протиснуться к свободному стулу в дальнем конце стойки.
– «Пфорцхаймер», – сказал он бармену. – Я должен встретиться тут с Маком Симроу. Он уже пришел?
– Да рановато еще для Мака, – ответил бармен. – Займите кабинку, я скажу ему, что вы здесь.
Пул занял кабинку и сел лицом ко входу. Через пятнадцать минут в дверь вошел огромный бородач в лопающемся по швам пуховике и армейской панаме. Здоровяк повел внимательным взглядом по ряду кабинок, и Пул сразу понял, что это Мак Симроу. Наконец гигант отыскал глазами Пула и широко улыбнулся, сверкнув зубами из зарослей бороды. Пул встал. Шагающий к нему через зал человек близок по духу, озадачен и открыт для всего, – все это прочитал Пул по его лицу. Подойдя, Симроу взял его за руку и пробасил без пауз:
– Вы, наверное, доктор Пул, давайте-ка возьмем кувшинчик и немного облегчим жизнь Дженни, что тут скажешь, это пойло в любом случае лучше всего пить из бочки…
А потом они сидели в кабинке друг против друга с кувшином пива и миской попкорна между ними. После посещения дома Денглеров Майкл заметил, что стал особенно восприимчивым к запахам, а от Мака Симроу веяло, наверное, неразбавленным дыханием Долины: машинным маслом и металлической стружкой. Должно быть, так же пахло и в утробе одного из тех свинцовых облаков застывшего дыма. Симроу работал слесарем в компании «Дукс», производившей шарикоподшипники и детали двигателей, и обычно заглядывал сюда после рабочей смены.
– Вы меня прямо ошарашили, – сказал Симроу, – когда начали расспрашивать о Вике Спитальны и все такое. Я столько всякого навспоминал…
– Надеюсь, вы не против поговорить обо всем этом побольше?
– Ну а зачем я здесь. Вы говорили еще с кем-нибудь?
– С его родителями.
– И как? Не было вестей от него?
Пул покачал головой.
– Когда с Виком все закрутилось, Джордж совсем слетел с катушек. Стал слишком закладывать за воротник, да еще, как говорили, и на работе. Частенько ввязывался в драки. «Глэкс» отправили его на месяц в отпуск. Тогда-то он и открыл для себя Джорджа Уоллеса во всем его величии. Он начал выполнять для Уоллеса кое-какую работу, и это помогло ему взяться за ум. Джордж до сих пор не желает слышать и слова против Уоллеса… А с кем еще вы говорили? С Дебби Мацик? Или как сейчас ее фамилия – Туса?
– Да, и с ней.
– Славная крошка. Она всегда нравилась мне.
– А Виктор? Он тоже нравился вам?
Симроу подался вперед, и Пулу бросилось в глаза, какие у него мощные предплечья и огромная голова:
– Знаешь, я вот все думаю: к чему все это? Я не против пообщаться с тобой, приятель, совсем нет, но для начала хотелось бы знать предысторию. Вы с Виком служили в одном взводе?
– Да, все время.
– Драконова долина? Я-Тук?
– На каждом этапе.
– Ты сейчас на гражданке?
– Я врач. Детский врач, работаю в пригороде Нью-Йорка.
– Детский врач, – расплылся в улыбке Симроу: ему понравился ответ. – Не коп, не из оперативно-розыскного отдела или Военной полиции, не из треклятого ЦРУ – просто врач.
– Просто врач.
Симроу продолжал ухмыляться.
– Просто да не просто, что-то ведь есть, а? Ты считаешь, что этот человек жив. И ты хочешь найти его, так?
– Очень хочу найти.
– Он либо должен тебе кучу денег, либо ты услышал что-то этакое об этом парне… что-то очень плохое. Он, наверное, ввязался во что-то, и ты хочешь его остановить.
– Вроде того.
– Значит, Вик все-таки жив. Мать честная!..
– Многие дезертировавшие из армии по-прежнему живы. Для того, собственно, они и дезертировали.
– Понятно, – сказал Симроу. – Никто из тех, кто ушел на эту войну, не вернулся прежним. Ты, типа, думаешь, что знаешь, как далеко может зайти тот или другой, а может, и не знаешь. Может, никогда и не узнаешь, – одним глотком он осушил едва ли не полкружки. – Расскажу-ка я тебе, как мы с Виком познакомились. В школе «Руфус Кинг» я был кем-то вроде недоделанного бандюгана. У меня был здоровенный «харлей», высокие башмаки, злые татухи (они сохранились, но я их прячу), и я строил из себя крутого парня. Мне в голову не приходило, что можно занять себя чем-то другим. По сути, хулиганом-то я вовсе не был, просто мне нравилось гонять на том большом старом байке. Как бы там ни было, Вик стал крутиться возле меня. Наверное, думал, что вся эта байкерская фишка – хрен знает как круто. Отвязаться от него мне никак не удавалось, и через некоторое время я плюнул и перестал даже пытаться.
Пул вспомнил Ортегу, единственного близкого друга Виктора Спитальны во взводе и бывшего вожака банды байкеров «Дьявольские жеребцы»: Спитальны просто перенес свою привязанность к Симроу на Ортегу.
– Прошло немного времени, и он мне вроде как начал нравиться. Я думал, пацаненок забитый какой-то, папаша гнобит его, дышит в шею. Я попытался дать ему совет. Типа, ты, мелкий ушлепок, должен позаботиться о себе сам, говорил я ему. Даже пробовал уговорить его оставить в покое Мэнни Денглера, потому что тот уж точно был в дерьме по уши каждый божий день. Это я к тому, что я заботился об этом мальце!
– Сегодня днем я встречался с его матерью.
Симроу покачал лохматой головой:
– А мне ни разу не довелось. Но вот его папаша – Карл – о, приятель, это что-то с чем-то! Вон там, на улице, на тех углах, каждое утро, каждый вечер вопил в свой маленький мегафон: мелкий Мэнни что-то напевает, гимны или еще какое дерьмо, тужится во всю мочь, а потом тянет руку со шляпой. А старик надевал на него наручники прямо там, на улице. Это, я тебе скажу, было настоящее шоу! В общем, сразу после того, как я бросил школу, Вик тоже завязал с учебой. Я пытался уговорить его вернуться, но он – ни в какую. Я-то знал, что не поеду отсюда никуда, мне светит Долина, но сначала хотел нацепить форму и стать героем с М-16, внести, так сказать, свой вклад. Ты ж понимаешь. Сам побывал там – знаешь, как все было. Я видел, как хороших парней косило и рвало на части – ни за что ни про что. Меня самого там поломало будь здоров.
Симроу служил в роте «Браво» четвертого батальона 21-го пехотного полка Американской дивизии и провел год, сражаясь при 120-градусной[135] жаре в долине Хьеп-Дуэ; был дважды ранен.
– Там, в районе боевых, удавалось общаться с Виком?
– Обменялись парой писем, собирались как-нибудь встретиться, но так и не сложилось.
– А после того, как он дезертировал, писем от него не было?
– Так и знал, что спросишь об этом. И я должен вылить это пиво тебе на голову, детский доктор, потому что я уже сказал тебе, что никогда и ничего не слышал от него. Наверное, просто решил отрезать себя от всех и вся.
– Как думаешь, что с ним стряслось?
Симроу повозил свою кружку по лужам на мокром столе. Он поднял взгляд на Пула, будто проверяя правильность своей мысли, затем вновь опустил глаза на кружку.
– С таким же успехом я могу задать тебе тот же самый вопрос. Но я скажу, доктор, что думаю на этот счет. А думаю я, что он оставался в живых от силы месяц. Я думаю, у него закончились деньги, и он попытался ввязаться в какую-то авантюру, чтобы раздобыть их, но сообщник убил его. Потому что это именно то, в чем был хорош Виктор Спитальны. А хорош он был в том, чтобы облажаться. Не думаю, что он протянул больше шести недель с того момента, как вышел из игры и стал сам себе хозяином. По крайней мере, я так не думал, пока не нарисовался ты.