Андерхилл потер ладони; колени его торчали – им было тесно в маленькой машине.
– Держу пари, что Росита сообщила Карлу о своей беременности, а он заверил ее, что усыновит ребенка и сделает все открыто и законно. Может даже, пообещал жениться на ней! Как все на самом деле было, мы никогда не узнаем. Может быть, Росита вовсе не была проституткой. В больничной анкете она написала, что работает портнихой. Мне представляется, что Росита как-то забрела в церковь «Агнец Божий» – или храм, как называл свою лавку Карл, когда не продавал там мясо, – и, возможно, Денглер, завидев ее, подошел к ней и уговорил заглянуть к нему на «частную службу». Чтобы жена не увидела.
Сзади засигналили машины, и Пул понял, что прозевал тот момент, когда светофор переключился на зеленый. Он проскочил перекресток до того, как успела погаснуть стрелка, и остановился у входа в отель.
Пул и Андерхилл прошли сквозь пелену густого искусственного света под входом в отель к стеклянным дверям, которые с легким шипением разъехались перед ними. Из роя вопросов, пронесшегося в голове, Пул задал только самый, на его взгляд, актуальный:
– Знала ли Хельга Денглер, что Карл – отец мальчика?
– Так это прописано в свидетельстве о рождении.
Друзья переместились в вестибюль, и клерк поприветствовал их кивком. Вестибюль встретил их почти домашним теплом; большие развесистые папоротники казались настолько пышущими здоровьем и силой, что могли выскользнуть из своих кадок и слопать каких-нибудь мелких животных.
– Знаешь, не исключено, что она просто не желала знать, – предположил Андерхилл. – И это делало ее еще безумнее. Мальчик послужил доказательством неверности ее мужа, причем изменившего ей с женщиной той расы, которую она считала низшей.
Они вошли в лифт.
– Где обнаружили тело Роситы? – спросил Пул, нажав кнопку четвертого этажа.
– Неподалеку от берега реки Милуоки, в квартале или двух от Висконсин-авеню. В середине зимы – примерно как сейчас. Нашли ее голой, со сломанной шеей. Полиция предполагала, что ее убил какой-нибудь клиент.
– Через две недели после рождения ребенка?
– Думаю, решили, что она была доведена до отчаяния, – сказал Андерхилл; двери лифта раскрылись. – Да скорее всего, просто не стали придавать значение смерти какой-то мексиканской проститутки.
– Никарагуанской, – поправил Пул.
Все это им пришлось пересказать Мэгги, которая спросила:
– Откуда взялись книги про Бабара?
– По-видимому, Карл Денглер просто взял их из ящика, или как там они его называли, в своей лавке и отдал Росите. Должно быть, она попросила его дать что-нибудь ребенку, а Карл просто взял первое, что попалось ему на глаза.
Нарисованные собаки стерегли окровавленную дичь, а самодовольные толстяки смотрели на них так, словно упивались тем, что остались запечатленными на века.
– И Мэнни хранил книжки до тех пор, пока его не призвали.
– «Бабар» – это книга о мире на Земле, – сказал Пул. – Мне кажется, именно за это он любил книгу.
– Не такая уж там мирная жизнь, – возразила Мэгги. – Буквально на первых страницах охотник убивает мать Бабара. Неудивительно, почему ваш друг Денглер хранил эти книжки.
– Что, правда? – Андерхилл резко выпрямился от удивления.
– Конечно, – ответила Мэгги. – И есть еще кое-что. В конце книги «Король Бабар» летающие слоны, олицетворяющие Мужество, Терпение, Знание, не знаю, что там еще – Радость и Разум, – прогоняют прочь злых существ: Глупость, Злобу и Страх плюс множество других гадостей. Не кажется ли вам, что это много значило для Мэнни? Ведь судя по тому, что я слышала о Денглере, ему удалось сделать это в собственной жизни: изгнать из памяти воспоминания обо всем ужасном, что происходило с ним. И кое-что еще, правда, не знаю, что об этом подумаете вы. Когда я была ребенком, мне нравилась страница в этой книге, на которой нарисованы жители города слонов. Доктор Капулосс, сапожник Тапитор, скульптор по имени Подулар, фермер Путифур, большой сильный дворник Хатчимбомбитар… и клоун по имени Коко.
– Коко? – переспросил Андерхилл.
– По буквам: К-о-к-о.
Словно некое важное осознание почти зримо соткалось в воздухе между ними.
Пул вскинул руки:
– Единственно действительно важная вещь, которую мы здесь узнали, – это то, что Спитальны и Денглер знали друг друга еще по средней школе. А в поиске Спитальны мы не приблизились ни на йоту. Я считаю, нам следует вернуться в Нью-Йорк. Самое время перестать потакать Гарри Биверсу и рассказать этому детективу Мерфи все, что знаем. Остановить его может только полиция. Нам это не по силам. – Он посмотрел в глаза Мэгги. – Пора заняться другим.
Она кивнула.
– Что ж, тогда возвращаемся в Нью-Йорк, – услышал Майкл голос Андерхилла. Он то ли не мог, то ли не хотел отвести глаз от Мэгги Ла. – Я скучаю по Виню. Скучаю по тем моментам по утрам, когда я работаю, а он просовывает голову в мою маленькую комнату, чтобы спросить, не желаю ли я еще чашечку чаю.
Пул с улыбкой повернулся к Тиму – тот лукаво смотрел на него, постукивая карандашом по передним зубам, – и сказал:
– Ну да, кто-то же должен позаботиться о Вине. Бедняга вкалывает, не разгибая спины.
– Итак, вы собираетесь осесть и обзавестись семьей? – спросила Мэгги.
– Вроде того.
– И вести простой, умеренный образ жизни?
– Мне нужно написать книгу. Позвоню старине Фенвику Тронгу, просто чтобы дать ему знать, что восстал из мертвых. Я слыхал, что Джеффри Пенмейден больше не работает в «Гладстоун хаус», так что, может быть, мне удастся вернуться к своим старым издателям.
– А это правда, что ты послал ему какашку в коробочке? – спросил Пул. – Тина рассказывал мне…
– Если бы ты знал Джеффри, ты бы меня понял. Он во многом был похож на Гарри Биверса.
– Мой кумир, – обронил Пул и, сняв телефонную трубку, забронировал билеты на ближайший рейс в Нью-Йорк, вылетающий следующим утром в десять тридцать.
Он положил трубку и вновь посмотрел на Мэгги.
– О чем вы сейчас думаете? – спросила она.
– О том, что надо позвонить Гарри.
– И это правильно, – кивнула она.
Он набрал номер Гарри и услышал автоответчик.
– Гарри, это Майкл, – проговорил он. – Мы возвращаемся завтра. Республиканский рейс, прибытие в Ла-Гуардиа около двух часов дня. Зацепок никаких, но кое-что выяснили. Гарри, я считаю, пришло время обратиться в полицию со всем, что мы знаем. Я поговорю с тобой, прежде чем что-либо предпринимать, но мы с Тимом решили встретиться с Мерфи.
Затем он позвонил Конору в дом Эллен Войцак и сообщил, во сколько они прибудут в Ла-Гуардиа. Эллен вклинилась в разговор и пообещала вместе с Конором встретить их в аэропорту.
Они скромно поужинали в ресторане отеля. Мэгги и Пул разделили бутылку вина, а Андерхилл выпил содовой. В разгар трапезы он объявил: до него вот только дошло, что сегодня своего рода годовщина, – он не пьет уже чуть больше двух лет. Они подняли за это бокалы, но в остальном ужин прошел необычайно сдержанно, и Майкл испугался, что это он заразил друзей своим настроением. Андерхилл коротко рассказал о книге, которую начал в Бангкоке после того, как очистил свой организм и написал «Голубую розу» и «Можжевельник» – что-то о ребенке, вынужденном жить в деревянном сарайчике позади своего дома, и о нем же, только двадцать лет спустя, – однако Пул по-прежнему чувствовал себя опустошенным и одиноким, таким же отрезанным от жизни, как астронавт, плавающий в открытом космосе. Он завидовал Тиму – его одержимости работой: тот продолжал писать в самолете, писал по утрам, писал ночью в их номере. Пул всегда считал, что писателям необходимо уединение, но, похоже, Андерхиллу нужны были только блокноты 8-дюймовой линованной бумаги и запас карандашей «Блэкуинг», которые, как оказалось, принадлежали Тине Пумо. Тина всегда тщательно следил за тем, чтобы орудия труда были под рукой, и в ресторане до сих пор оставался солидный запас таких карандашей. Мэгги отдала четыре коробки Андерхиллу, а тот пообещал ими закончить свою книгу. Он отметил, что эти карандаши быстрые, с ними рука по бумаге будто сама собой скользит. Вот и сейчас Тим, углубившись в себя, уже скользил где-то – парил на ковре, сотканном из слов, которые ему не терпелось записать.
Когда все трое поднимались на лифте, Пул решил, что, как только они окажутся в номере, он позволит Андерхиллу уплыть на своем воображении и карандашах «Блэкуинг», а сам заберется в кровать с «Послами». Стрезер только что предпринял небольшое путешествие из Парижа на день или два, и на просторах французской провинции, как выразился Генри Джеймс, «целиком положился на благожелательный день». В настоящий момент Стрезер обедал на террасе с видом на реку. Все вокруг казалось прекрасным, восхитительно отстраненным. Поднимаясь в отделанном ореховыми панелями лифте с Мэгги Ла, стоящей так близко, Пул испытывал светлый восторг, так созвучный восхитительному отстранению героя книги.
Лифт остановился. Они вышли в широкий холодный коридор и повернули к своим номерам. Андерхилл держал в руке ключ от номера – похоже, он уже мысленно был там и даже не замечал присутствия друзей.
Пул стоял за спиной Андерхилла и ждал, пока тот открывал дверь; он полагал, что Мэгги, заходя в свой номер, лишь улыбнется или кивнет. Она прошла мимо них, а затем остановилась, как только Андерхилл щелкнул замком.
– Майкл, не мог бы ты зайти ко мне ненадолго? – тихо попросила она голосом нежным, но наполненным такой скрытой силой, что Майкл услышал бы его сквозь бетонную стену. – Кажется, сегодня вечером Тим не станет обращать на тебя никакого внимания.
Майкл похлопал Тима по спине, сказав, что увидится с ним позже, и последовал за Мэгги. Она выглядывала из-за двери своего номера, стоя на одной ноге и глядя на Майкла с той же натянутой и сосредоточенной улыбкой, с которой вчера смотрела на Джорджа Спитальны.
Номер ее представлял собой не более чем прямоугольную коробку с огромным, от пола до потолка, окном в дальней стене. Стены были пыльно-розового цвета, в номере имелись стул, письменный стол, двуспальная кровать. На сложенном покрывале Пул увидел томик «Прелестной муфты кошечки Китти».