– Выскочил, прямо как тогда из пещеры, – сказал себе Гарри.
Всю жизнь судьба, словно сияя за спиной, озаряла ему дорогу, выделяя его как одного из особенных, – тех немногих «приглашенных». Иначе почему другие так завидовали ему, обижались на него и пытались cдержать?
Ты выбежал из пещеры, чтобы найти нас. С тех пор ты все пытаешься вернуться.
Ты хотел стать частью всего этого.
Гарри чувствовал, как бьется кровь в висках, как горит кожа, как от всего тела валит пар, словно от здорового молодого жеребца.
Ты видел, слышал, чувствовал это и знал, что находишься в центре своей жизни.
Я нужен тебе, чтобы вернуться туда.
Гарри остановился на углу Хадсон-авеню и какой-то улицы. Ему посигналила машина, и по телу будто пробежал электрический разряд. На другой стороне улицы сияла большая вертикальная вывеска: «Таверна „Белая лошадь“». Чтобы вернуться туда.
Гарри вспомнил, как электричество пронизывало все его тело, когда он стоял, направив винтовку на притихших детишек, которых жители деревни Ан-Лак, должно быть, вывели позже через какой-то запасной вход пещеры. Он вспомнил: блики фосфористого ослепляющего света, огромные глаза, руки, тянущиеся к нему. И сам он там, в два раза крупнее любого из них, взрослый мужчина-американец. Знающий то, что знает. Что он мог делать что угодно – все, что взбредет ему в голову в этот судьбоносный, величественный момент своей жизни. Ощущение, по остроте близкое наслаждению сексом, волной прокатилось по телу.
И пусть другие говорят, что это плохо: просто их там не было. Если все твое тело поет – как это может быть плохо?
Бывают моменты в жизни, когда на человека снисходит благословение. Бывают в жизни мгновения, когда человек прикасается к чистой, первородной силе и чувствует, как она овладевает всем его телом: иногда, быть может, лишь единственный раз в жизни ты понимаешь, что целые миры извергаются из твоей плоти, потому что в этот момент что бы ты ни делал, не может быть плохо.
Его жизнь наконец прошла полный круг. «Я чуть не рассмеялся в голос», – подумал Гарри и тотчас рассмеялся в голос. Они с Коко собирались снова вернуться туда, в раскаленный эпицентр их жизней. И когда он выйдет из пещеры на этот раз, он станет настоящим героем.
Ликуя, Гарри повернул к дому.
Однако к шести часам Гарри стал чувствовать, что его задор начинает угасать, уступая место раздражению и скепсису. Почему он рассиживается здесь, в захламленной квартире, в нелепом наряде крутого мачо? Кого он пытается обмануть? В конце концов, он прожил достаточно долго, чтобы увидеть, что происходит с лучшими, наивысшими моментами, когда их цели приостанавливаются. Мир окрасился в черное. Гарри знал, что это не имеет ничего общего с посттравматическим стрессовым расстройством или чем-то подобным, чему бывают подвержены личности более слабые, поверхностные, чем он. Просто чернота разливалась внутри него, становилась им самим, частью того, что всегда отличало его от других. В такие моменты все, чего он хотел, в чем нуждался и чего ждал, – отдалялось во все более и более туманное будущее, и его сильная личность начинала казаться не более чем фасадом компетентности и стабильности, возвышающимся над вихрем хаоса. Однажды он предстал перед судом по обвинению в убийстве мирных граждан, и весь белый свет был близок к тому, чтобы признать его сумасшедшим: то, что для Гарри было наполнено пылающим Восторгом, сухо оценили как преступление. Тогда демоны подобрались очень близко, он слышал, как они давились от смеха, и видел красные отблески их глаз, чувствовал ужас и пустоту, которые они принесли с собой.
Демоны знали его тайну.
Если Коко позвал его обратно, значит, мир вновь обрел присущую ему форму: центр был центром, который есть тайна и сила того, что чувствовал и делал Гарри Биверс, эта тайна лучилась и питала его на протяжении всей жизни и сейчас привела его туда, где ему и следовало быть. Иначе зачем же еще появился Коко?
«Коко снова появился в этом мире, чтобы отдать себя в руки Гарри Биверсу», – размышлял он, мысленно записывая эту фразу и равнодушно наблюдая, как человек на экране, пыльно-коричневый из-за грима, пророчит погоду на ближайшие пять дней.
В десять часов по радио прогнали повтор тех же самых новостей: землетрясение, наводнение, погибшие дети: беда, огромной черной птицей проносящаяся над планетой, там задела когтем, здесь взмахом крыльев обрушила дома – и всегда невидимая, и неизменно в движении.
Полчаса спустя одно из ее огромных крыльев, казалось, хлопнуло прямо над его головой. Гарри все же сдался и позволил себе выпить – всего лишь одну порцию, только чтобы успокоить нервы. Он как раз наливал водку в стакан, когда зазвонил телефон, и немного жидкости пролилось на стол. Он поспешил в гостиную именно в тот момент, когда Майкл Пул представился автоответчику.
«Останьтесь там еще на два дня», – мысленно приказал Гарри, но в этот момент голос Пула сообщил ему о прибытии на следующий день таким-то рейсом в такое-то время, после чего Пул заговорил о необходимости обратиться в полицию. Голос Пула был серьезным, заботливым, добрым, и в интонациях и темпе речи друга Гарри уловил крушение всех его замыслов.
Позже вечером Гарри проголодался, но мысль о китайской еде показалась ему непереносимой. Такой же тошнотворной показалась и мысль о том, что Майкл Пул и Тим Андерхилл, оба как будто отказавшиеся от секса, сейчас пребывали в обществе Мэгги Ла, – ведь только он действительно знал, что делать с такой девушкой. Эти мысли казались настолько странными и нелепыми, что причиняли ему боль. Он подошел к холодильнику, почти со злостью думая о Мэгги Ла, и обнаружил в нем пару яблок, несколько морковок и кусок сыра, уже начавший подсыхать и твердеть.
С досадой и ожесточением Гарри выгреб почти все на тарелку и отнес ее в гостиную. Если ничего так и не произойдет, если чутье настолько его подвело, ему придется отправиться в аэропорт и каким-то образом приструнить Майкла, заставить молчать. А еще лучше – отправить его еще куда-нибудь на день-другой.
Поздней ночью Гарри так и сидел в темноте перед телефоном, потягивая напиток и завороженно глядя на горящий красный огонек включенного автоответчика. В проникающем в окно серебристом свете ночного города все казалось зыбким и готовым вот-вот взорваться. Бесчисленное количество раз в джунглях Гарри лежал затаившись, не дыша, и не двигаясь, и прислушиваясь к вот так же застывшему вокруг миру.
Телефон наконец зазвонил, и замигал огонек сообщения на автоответчике. Гарри протянул руку, но трубку не взял, дожидаясь, пока звонивший представится. Включилась запись, закрутилась пленка, прошелестела секунда тишины в динамике. Гарри поднял трубку и проговорил:
– Я здесь.
И тотчас понял: Коко ждет, когда он скажет что-то еще.
– Поговори со мной, – сказал Гарри.
Ему ответило лишь шипение маленького динамика автоответчика.
– От конца к началу, не так ли? Это ты написал? Я знаю, что ты имеешь в виду. Я понимаю тебя: ты хочешь вернуться к началу.
Ему показалось, что он услышал тихий неспешный вздох.
– Давай сделаем так, – предложил он. – Встретимся в конкретном месте. Место безопасное. Называется Коламбус-парк, на самой границе Чайна-тауна. Оттуда мы перейдем улицу и пройдем в здание уголовного суда, где ты также будешь в безопасности. Я знаю там кое-кого. Эти люди доверяют мне. Они сделают все, что я попрошу. Я отведу тебя в отдельную комнату. Там сможешь посидеть. И все закончится. Ты меня слушаешь?
Шипение пленки.
– Но я должен быть уверен, что и сам буду в безопасности. Поэтому хочу, чтобы в Коламбус-парк ты проследовал определенным маршрутом, и на всем протяжении этого маршрута я буду наблюдать за тобой. Я хочу видеть, насколько точно ты исполняешь мои приказы. Я хочу видеть, что ты делаешь именно то, о чем я тебя прошу.
Когда от Коко не последовало в ответ ни слова, Гарри сказал:
– Маршрут твой должен начаться завтра днем, без десяти три, с Бауэри, напротив северной оконечности площади Конфуций-Плаза. В середине квартала между Кэнал-стрит и Байярд-стрит увидишь арку – через нее иди до Элизабет-стрит. Поверни налево и дойди до Байярд-стрит, по которой иди на запад, пока не доберешься до Малберри-стрит. Прямо через дорогу увидишь Коламбус-парк. Перейди улицу и входи в парк. Пройди по дорожке и сядь на первую скамейку. Ровно через две минуты я войду в парк с южной стороны и сяду на твою скамейку. И мы завершим все.
Гарри глубоко вздохнул. Он чувствовал, как вспотела под водолазкой верхняя часть тела. Он хотел сказать что-то еще – что-то вроде, мол, «нам с тобой обоим нужно это сделать», – но на другом конце провода щелкнуло, и загудел длинный гудок.
Гарри долго сидел в темноте. Затем включил настольную лампу и позвонил в полицейский участок номер десять. Не назвавшись, он оставил сообщение лейтенанту Мерфи о том, что Тимоти Андерхилл прибудет в аэропорт Ла-Гуардиа в два часа следующего дня рейсом компании «Рипаблик» из Милуоки.
В ту ночь он долго лежал в постели, даже не пытаясь заснуть.
Злодейство и смерть окутывали слона, злодейство и смерть царили в атмосфере, сквозь которую он шагал, наполняли воздух, который он втягивал в легкие длинным серым хоботом. И Коко твердо знал одно: хоть ты шагаешь по городу, ни одно твое движение не ускользает от пристального взгляда джунглей: они следят за тобой. Нет никаких джунглей, кроме джунглей, и они растут прямо под плитами тротуаров, за окнами, по ту сторону дверей. И птицы кричат посреди улиц в потоках транспорта.
Если бы он мог подняться к пожилой леди на Вест-Энд-авеню, она бы нарядила его в элегантные одежды и укротила, приручила его, сняв груз с его сердца. Но привратник Пилофейдж прогнал его, а свирепые звери зарычали и оскалили клыки, и на сердце не стало легче.
Дверь открылась, и…
Дверь открылась, и в комнату скользнул Мясник Кровь. Следом за ним явился демон Несчастье, а с демоном пришла жесткошерстая летучая мышь Страх.