– У нас не так много групи[30], как у музыкантов, – сказал Пулу Гарри Биверс, – но они сюда подтянулись. По сути, они женщины-матери, с неудержимой и малость извращенной тягой к развлечениям. Что, тяжелый? Уложи его на свой диван и спускайся к нам в бар.
– Я бы сейчас и сам поспал, – сказал Пул. Конор Линклейтер, сто шестьдесят фунтов мертвого груза, завещанные ему Тиной Пумо, едва стоял, привалившись к его плечу. От Биверса несло алкоголем.
– «Вьетнамские» групи не так просты, но со временем я разобрался в них. Они отталкиваются от идеи, что мы – солдаты и бойцы, но в какой-то мере более духовные, чем другие ветераны. Это раз. В них жива частичка социальных работников, и они желают продемонстрировать, что наша страна все же любит нас, – это два. И третье – они не знают, что мы там делали, и это их заводит, – глаза Биверса холодно блеснули. – Это их обитель. Они, не напрягаясь, в состоянии преодолеть тысячи миль только ради того, чтобы просто потусоваться в баре.
У Пула возникло неприятное ощущение, что Гарри Биверс, сам того не зная, описывает Пэт Колдуэлл, свою бывшую жену.
Майкл откатил Конора к другому краю кровати, которую горничная не застелила, затем стянул с друга черные кроссовки и расстегнул ему ремень. Конор застонал, бледные, с заметными прожилками веки трепетали. С коротко остриженными рыжими волосами и бледной кожей Конор Линклейтер выглядел лет на девятнадцать: без своей неряшливой бороды и усов он очень походил на себя того, каким его Майкл помнил по Вьетнаму. Пул укрыл Линклейтера запасным одеялом из шкафа, затем включил прикроватную лампу у другого края и погасил верхний свет. Если Конор собирался ночевать в номере Тины, то последний, должно быть, забронировал себе люкс: в нынешнем номере Пула диван для перебравших посетителей не предусмотрен. Биверс уж точно заказал себе люкс (самому Гарри не пришла в голову мысль предложить Конору собственный диван).
До двенадцати оставалось несколько минут. Пул включил телевизор и убавил громкость, затем сел на ближайший стул и скинул ботинки. Сняв пиджак, повесил его на спинку другого стула. На фоне изысканного безлюдного пейзажа, напоминающего западную Ирландию, на травянистой обочине дороги стоял Чарльз Бронсон и смотрел в бинокль на серый «мерседес», остановившийся на засыпанном гравием дворике перед георгианским особняком. Краткое мгновение наполненная тревожным предчувствием тишина окружала «мерседес», а затем огромный огненный кокон стер машину с лица земли.
Майкл взял телефон и поставил на стол рядом с собой. Горничная выстроила бутылки в ряд, собрала в стопку чистые пластиковые стаканы, убрала пустую посуду, а тарелку с сыром завернула в целлофан. В ведерке по горлышко в воде стояла последняя бутылка пива, окруженная плавающими кусочками льда. Взяв верхний стакан, Майкл погрузил его в ведерко, зачерпнул воды вместе со льдом и сделал маленький глоток.
Конор пробубнил непонятное «гугол»[31] и уткнулся лицом в подушку.
Поддавшись импульсу, Майкл снял трубку и набрал домашний номер. Быть может, Джуди в постели, но еще не спит, читая что-нибудь вроде «Одноминутного менеджера»[32] и успешно игнорируя телевизионную программу, которую включила лишь для того, чтобы та составила ей компанию. В трубке прогудело один раз, затем последовал щелчок, как будто на том конце сняли трубку. Пул услышал легкое шипение пленки и понял, что жена включила автоответчик и тот сообщит от третьего лица, что «сейчас Джуди не может ответить на ваш звонок, но если вы представитесь, оставите свой номер и сообщение после звукового сигнала, она свяжется с вами так скоро, как только это станет возможным».
Он дождался сигнала.
– Джуди, это Майкл. Ты дома?
Автоответчик Джуди был подключен к телефону в ее кабинете, примыкающем к спальне. Если она лежит в кровати и бодрствует, то должна слышать его голос. Джуди не отвечала; пленка крутилась. Он наговорил на автоответчик несколько банальных фраз и попрощался:
– Дома буду поздно вечером в воскресенье. Пока.
В постели Майкл прочел несколько страниц романа Стивена Кинга, который прихватил с собой. На другом краю кровати постанывал и сопел Конор Линклейтер. Ничто в романе не казалось Майклу более странным или более угрожающим, чем события реальной жизни. Неправдоподобие и жестокость произрастают из реальной жизни, и Стивен Кинг, похоже, хорошо это знал.
Прежде чем успеть погасить свет, Майкл, уже обливаясь потом, пронес свою копию «Мертвой зоны» через военную базу, размерами во много раз превосходящую Кэмп-Крэндалл. Вокруг обнесенного по периметру колючей проволокой лагеря в двадцати или тридцати километрах горбились холмы, когда-то густо поросшие деревьями, а теперь – настолько добросовестно разбомбленные, сожженные и удобренные дефолиантом, что лишь обугленные палки торчали вверх из коричневой, похожей на пудру земли. Он миновал ряд пустых палаток и только сейчас услышал тишину лагеря: он остался один. Все покинули базу, а его бросили здесь. Флагшток без флага торчал перед штабом роты. Он устало поплелся мимо опустевшего здания и выбрался на участок пустой земли; в нос ударила вонь горящего дерьма. Тогда он понял, что это не сон, – он действительно во Вьетнаме, а сном была вся остальная его жизнь. В своих снах Пул никогда не ощущал запахов, да и цветными почти все эти сны не были. Пул обернулся и увидел старушку-вьетнамку: устремив на него лишенный эмоций взгляд, она стояла за бочкой из-под нефтепродуктов, в которой горели пропитанные керосином экскременты. Густой черный дым валил из бочки и застилал небо. Его отчаяние было каким-то застарелым и ожидаемым.
«Стоп! – встрепенулся он. – Если это реальность, то не позднее тысяча девятьсот шестьдесят девятого года». Он раскрыл «Мертвую зону» на страничке с публикационными данными. Глубоко в груди сердце сдулось, как проколотый воздушный шарик. Год датировки авторского права – 1965. Он никогда не покидал Вьетнам. Все, что происходило впоследствии, – лишь сон длиною в девятнадцать лет.
5. Боб Биверс у Мемориала
Пул проснулся с угасающим воспоминанием о дыме и шуме, артобстреле и людях в форме, бегущих неправдоподобно и карикатурно строем нога в ногу через горящую деревню. Подсознательная экспертиза отбросила этот эпизод сна в забвение. Очнувшись, он первым делом подумал о том, что надо бы заглянуть в магазин «Уолден букс» и купить книжку своей двенадцатилетней пациентке Стейси Тэлбот, а потом съездить навестить ее в больнице Святого Варфоломея. Тут он вспомнил, что находится в Вашингтоне. Вторая полностью сформированная мысль обернулась вопросом: действительно ли Тим Андерхилл все еще жив? На краткое мгновение в сознании сложилась картинка: он стоит на уютном крохотном сингапурском кладбище и с чувством потери и облегчения глядит на надгробие Андерхилла.
Или отравленный тлеющим безумием Андерхилл все еще там, на войне?
Конор Линклейтер словно испарился, оставив после себя расплющенную подушку и порядком измятое стеганое покрывало. Пул подполз к дальнему краю кровати и заглянул за него. На полу, похожий на капустный лист, свернувшись калачиком, с расслабленным ртом и обтянувшими неподвижные глазные яблоки веками спал Конор. Оттолкнувшись руками, Майкл перекатился на свой край, встал и тихонько прошел в ванную принять душ.
– Черт… – пробубнил Конор, когда Майкл вышел из ванной. Обхватив голову обеими руками, он сидел на одном из стульев. – Который час, а?
– Почти пол-одиннадцатого. – Пул вытянул из сумки трусы и носки и стал одеваться.
– Ни хрена себе я отрубился, – проговорил Конор. – Голова раскалывается… – Он взглянул на Пула сквозь пальцы: – А как я вообще здесь оказался?
– Ну… я как бы помог тебе.
– Спасибо, дружище, – простонал Линклейтер. Его голова вновь опустилась на руки. – Нет, пора начинать новую жизнь. В последнее время я что-то слишком много ураганил. Старею, пора сбавить обороты… О-ох! – Он выпрямился, обвел комнату удивленным взглядом, будто слабо соображая, где находится. – А где моя одежка?
– В номере Пумо, – ответил Майкл, застегивая рубашку.
– Память отшибло. Я у него оставлял все свое барахло. Было б здорово, если бы он поехал с нами, правда? Пумо-Пума… Нет, он должен быть с нами. Слушай, Майки, ты не против, если я воспользуюсь туалетом и душем, прежде чем топать наверх?
– Черт, – сказал Пул. – Я только что там прибрался к приходу горничной.
Конор поднялся на ноги и пересек комнату – его походка ассоциировалась у Майкла с выздоравливающими жертвами инсульта в гериатрических отделениях. Доковыляв до ванной, Конор оперся на дверную ручку и закашлялся. Его торчащие дыбом волосы напоминали рыжие шипы.
– Скажи, я вконец сбрендил или Боб в самом деле пообещал одолжить мне пару тысяч баксов?
Пул кивнул.
– Думаешь, он на полном серьезе?
Пул снова кивнул.
– Боюсь, никогда я не пойму этого парня, – проговорил Конор и захлопнул за собой дверь ванной.
Сунув ноги в мокасины, Пул подошел к телефону и набрал номер Джуди. Никто не ответил, автоответчик был отключен. Пул дал отбой.
Через несколько минут позвонил Биверс и сообщил Майклу и Конору, что к одиннадцати заказал завтрак на всех у себя в номере и Майклу лучше поторопиться, если он хочет, чтобы ему досталось больше одной порции «Кровавой Мэри».
– Больше одной?
– Вряд ли этой ночью вы разминались так, как довелось мне, – позлорадствовал Биверс. – Милая дама, о которой я вам рассказывал, ушла час или два назад, а я так расслаблен, как после месяца в деревне. Майкл… попытайся убедить Пумо, что в мире полно вещей куда более важных, чем его ресторан, хорошо? – Он положил трубку, прежде чем Пул успел ответить.
В люксе Биверса имелась не только длинная гостиная с раздвижными окнами на балкон, но также и столовая, где Майкл, Пумо и Биверс расселись за круглым столом, уставленным тарелками с едой, корзинками с булочками, подставками для гренок, питчерами с «Кровавой Мэри», кастрюлями с подогревом с сосисками, беконом и яйцами Бенедикт.