, испуганные глаза кролика Эрни. Этих троих окружали другие фигуры: чудовище целилось копьем, писарь царапал что-то в бесконечном свитке. Почти год спустя, во время педиатрической ординатуры в Пресвитерианской клинике в Нью-Йорке, Пул наконец понял, что с ним было не так.
И вот сейчас, на вершине сингапурского холма, под куполом гипсового мозга, это ощущение вернулось.
«Судилище десятое» предназначалось для душ, которым суждено переродиться в зверей и другие низшие формы жизни, но прежде чем попасть в водоворот судьбы, их снабжают необходимыми им «покровами» – такими, как мех, шкура, перья либо чешуя с тем, чтобы бессмертные души обрели определенную форму.
Биверс уже выбрался из грота: Пул услышал, как тот смеется над чем-то сам с собой.
Он вытер пот со лба и вышел наружу – на жару и ослепляющий солнечный свет. Гарри Биверс стоял перед ним, скаля в ухмылке налезающие друг на друга зубы.
Чуть ниже по склону холма располагалась яма, заполненная гипсовыми репликами сине-зеленых крабов. Огромные черные жабы пристально смотрели сквозь сетку. В другом «мозговом» гроте по ту сторону дорожки великанша с куриной головой и руками трупной белизны тянула за руку своего мужа – человека с головой утки. В решимости женщины-курицы Пул увидел желание убить, а в фигуре мужчины-утки – тревогу и страх. Брак был убийством.
Биверс сделал очередной снимок.
– Просто класс! – сказал он и развернулся прицелиться фокусом на гигантские извилины мозга, который они только что покинули. «Камера пыток здесь».
– Есть в Нью-Йорке девчонки, – сказал Биверс. – С ума сойдут, если им показать эти фото. Что, не верите? В Нью-Йорке есть пташки, готовые ублажить ротиком старика Габби Хейса[75] только за то, что он покажет им такие картинки.
Конор Линклейтер зашагал дальше, посмеиваясь.
– Думаете, я не знаю, о чем говорю? – голос Биверса звучал слишком громко. – Спросите у Пумо – он оттягивается там же, где и я, уж он-то знает.
Оставив позади Сады Тигрового бальзама, они долго шли, толком не зная, где сейчас находятся и куда направляются.
– Может, лучше вернуться в Сады? – предположил Конор. – Мы же черт-те где.
Это было почти буквальное, хотя и совсем безопасное «черт-те где». Они шагали в гору вдоль идеального серого асфальта дороги между высоким берегом, покрытым идеально подстриженной травой, и длинным склоном, усеянным бунгало, стоящими среди деревьев на приличном расстоянии друг от друга. С момента выхода из комплекса Садов единственным человеком, которого они видели, был шофер в униформе и солнцезащитных очках за рулем пустого Mercedes Benz 500 SL.
– Мы прошли, наверное, уже больше мили, – сказал Биверс. Он выдрал карту из путеводителя и без конца вертел ее в руках, поворачивая то так, то эдак. – Можете топать назад, если вам так хочется. На вершине этого холма точно что-то будет. Не успеем чихнуть, как мимо на вуди[76] проедут Фрэнки Авалон и Аннетт Фуничелло[77]. По этой долбаной карте я ни черта не пойму, где мы сейчас, – он вдруг резко остановился и уставился в какую-то точку на «неправильной» карте. – Тупой говнюк этот Андерхилл.
– Почему? – спросил Конор.
– Буги-стрит вовсе не Буги-стрит. Этот пенек все перепутал. Улица называется Б-У-Г-И-С, ясно? Б-у-у-гисс-стрит. Именно так, ничего похожего по названию здесь и близко нет.
– Но я думал, что уж таксист-то?..
– Тем не менее, это Буу-гисс-стрит, здесь черным по белому написано. – Он поднял хищно вспыхнувшие глаза. – Если Андерхилл сам не знал, куда направляется, как он, черт возьми, рассчитывает, что мы его найдем?
Они потащились дальше в гору и оказались на перекрестке без дорожных указателей. Биверс решительно свернул направо и зашагал прочь. Конор было возразил, мол, центр города и их отель совсем в другой стороне, но Биверс продолжал идти, и они наконец сдались и присоединились к нему.
Полчаса спустя проезжавший мимо и с изумлением остановившийся таксист подобрал их.
– Отель «Марко Поло», – сказал водителю Биверс. Он тяжело дышал, и лицо покрылось пятнами так, что Пул не мог бы точно сказать, было ли оно розовым в белых пятнах или же – белым в розовых. На спине его пиджака темнело пятно от пота в форме торпеды от плеча до плеча и опускалось до самой поясницы. – Мне позарез надо принять душ и вздремнуть.
– Почему вы шли в противоположном направлении? – спросил водитель.
Биверс отвечать отказался.
– Послушай, мы тут немного поспорили, – сказал Конор. – Это Буу-гисс-стрит или Буги-стрит?
– Так одно и то же, – ответил таксист.
15. Встреча с Лолой в парке
Что до Конора, то весь треп насчет Бугис-стрит чушь собачья. Таксист, который забирал их из ресторана, показал на эту улицу: в пятидесяти футах от своего начала Бугис-стрит выглядела местечком как раз для таких типов, как Андерхилл[78]. Огни гирлянд – бегущие и мигающие, яркий неон реклам и барных вывесок, плотные людские потоки и водовороты. Но едва оказавшись среди них, видишь, что это за люди, и понимаешь, что у Тима Андерхилла не может быть с ними ничего общего. Седоволосые дамы с дряблыми, обвисшими плечами, идущие за ручку со спутниками с «черепашьими» лицами и в мешковатых шортах и «Сапп-хоуз»[79]. На их лицах преобладало растерянное, почти детское выражение, свойственное туристам в любом уголке мира: будто все, за что цеплялся взгляд, – не более реально, чем телевизионный рекламный ролик. Едва ли не половина людей, прохаживающихся по Бугис-стрит, явно прибыли на автобусах компании «Джасмин Фар-Ист Тур», припаркованных у начала улицы. Далеко впереди над головами гуляющих толп виднелся бледно-голубой стяг, cвисающий с длинного шеста, который держала улыбающаяся молодая блондинка в хрустящем накрахмаленном блейзере такого же бледно-голубого цвета.
Если бы такая же толпа любителей яичницы с беконом прошлась по Южному Норуолку, Конор наверняка бы не смог игнорировать их, как игнорировала другая половина людей на Бугис-стрит. Из баров и магазинчиков туда и обратно шустро сновали продувного вида мальчишки. С гордым видом по улице взад-вперед парочками расхаживали проститутки в париках и обтягивающих платьях, и если вы искали развлечений в Сингапуре, вы пришли в нужное место: Конор не сомневался, что у девочек хорошо развито избирательное зрение и простых туристов-зевак они просто не замечали.
В неспешную мелодию песни Портера Вагонера[80] вдруг ввинтились «Стоунз» композицией «Джампинг Джек Флэш», и обе они, словно объединившись, пытались бороться с непередаваемо странным кошачьим концертом – должно быть, китайской оперой: сверлящие слух визгливые голоса забивали мелодию, от чего у самой выдержанной собаки мозги бы съехали набекрень. Подобные шумовые эффекты летели из маленьких динамиков над входом каждого бара, обычно над головой призывно машущих зазывал. От этой какофонии у Конора разболелась голова. Вероятно, бренди после ужина в «Пайн корт» не помогло, даже если это и было «XO» – «прямо жидкое золото», по словам Гарри Биверса. Конор шагал за Биверсом и Майком Пулом, и казалось, будто ударники лупят по тарелкам прямо у него под ухом.
– Можно начать прямо отсюда, – предложил Майк.
Он повернулся к первому же бару на их стороне улицы – «Песне Востока». Едва они стали приближаться, швейцар у входа приосанился и принялся махать руками и кричать:
– Заходите в «Песню Востока»! Лучший бар на Бугис-стрит! Американцы все ходят только сюда!
Около входа маленький щуплый старичок в грязной белой блузе вздрогнул и как бы проснулся к жизни, растянул рот в улыбке, обнажив редкие желтые зубы, и театрально повел рукой в сторону стоявшего рядом стенда с фотографиями в рамках. Это были черно-белые снимки, глянцевые, восемь на двенадцать, с именами, напечатанными на белой полоске чуть выше нижней рамки кадра. Аврора, Роза, Дон, Роуз, Горячие Губки, Ночная Птица, Шалунья и другие чуть приоткрывали губы, изящно гнули шеи – будто лучившиеся чувственностью лица восточных красавиц в облаке мягких черных волос, выщипанные брови над своенравными глазами.
– Четыре доллара, – объявил старик.
Гарри Биверс схватил Конора за предплечье и буквально втащил его за тяжелую дверь бара. Прохладный кондиционированный воздух охладил влажный от пота лоб Конора, он рывком освободил руку от хватки Биверса. Сидевшие парочками похожие на диких уток американцы с улыбками обернулись на них.
– Так, здесь ловить нечего, – сразу решил Биверс. – Это просто забегаловка на стоянке туристических автобусов. Самый первый бар на улице – единственное место, где эти ротозеи чувствуют себя в безопасности.
– Давай спросим на всякий, – сказал Пул.
По меньшей мере всю первую половину помещения бара оккупировали американские пары возрастом в среднем от шестидесяти до семидесяти. Кто-то едва слышно бренчал на фортепьяно. В общем гуле голосов Конор отчетливо выделил женский, обратившийся к кому-то «сынок» и спрашивавший, где его бейдж. Не сразу до Конора дошло, что женщина обращается к нему.
– Бейджик следует носить, парень, мы же одна веселая компания! – Конор опустил взгляд на загорелое, все в морщинках лицо женщины, которая приветливо улыбалась ему: на ее груди красовался бейдж с надписью: «Привет! Я Этель с тура „Веселая Жасмин“!»
Конор перевел взгляд – у нее за спиной сидели двое старичков в очках без оправы. Они выглядели как те врачи в самолете, только взгляд этих казался менее благожелательным: на нем была футболка с надписью «Эйджент оранж» и он ничуть не походил на члена туристической группы тура «Веселая Жасмин».
Конор увидел, как Биверс и Пул подходят к барной стойке, где крепкий мужчина в бархатной бабочке подавал напитки, мыл стаканы и говорил что-то как бы одной стороной рта – делая все это одновременно. Конор нашел в нем сходство с Джимми Ла. В дальней части бара как будто царил совсем иной мир. Здесь за круглыми столиками сидели группки китайских мужчин, наливая себе бренди из магнумов