– Мы уже выехали из Сингапура? – спросил он. Таксист не ответил.
Наконец машина свернула с шоссе на подъездную дорогу к сиявшему в темноте, как межпланетная станция, торговому центру – просторнее, выше и тщательнее продуманному, чем любой из подобных комплексов на Орчард-роуд. Его окружала необозримая и почти пустующая автостоянка. Огромные вертикальные постеры и плакаты с китайскими иероглифами в человеческий рост свисали по углам здания. Ряд пальм словно застыл в белом искусственном свете.
– Вы уверены, что «Пепперминт сити» здесь?
Водитель резко затормозил перед пальмами-призраками и сидел недвижим, как статуя. Когда Пул нерешительно повторил свой вопрос, водитель завопил что-то на китайском.
– Сколько?
Тот опять проорал ту же фразу.
Пул протянул ему банкноту, номинал которой не смог разглядеть, получил удивившую его сумму сдачи и дал на чай другую купюру – тоже не разглядывая. Такси уехало, оставив Майкла одного.
Здание торгового центра, казалось, было отлито из тускло-серого металла. Через огромные окна на первом этаже Пул разглядел далеко-далеко, на противоположном конце молла, две или три крошечные фигурки, бредущие мимо закрытых магазинов.
Стеклянные двери со свистом разъехались, и его окутал холодный воздух. Двери за спиной сомкнулись. По рукам побежали мурашки.
Пустой коридор вел в обширное пространство с высокими сводами. Пулу вдруг подумалось, будто он вошел в пустую церковь. В витринах закрытых магазинов позировали манекены. Негромко жужжали невидимые эскалаторы. Бог ушел домой, и собор был пуст, как воронка от бомбы. Под сводами огромного купола Пул видел в разных концах помещения несколько человек, словно в трансе двигавшихся по галерее мимо рядов закрытых темных магазинов.
Пул брел по первому этажу центра, уверенный, что водитель привез его не туда. Долгое время ему даже не удавалось найти эскалатор, и он начал думать, что придется всю ночь плутать здесь, в царстве игрушек «Гуд форчун», мебели «Мерлион ферничер», платьев «Моуд О’Дэй» и «Одежды для разборчивых женщин». Наконец он свернул за угол у ресторана «Капитан стейк» и над стальным бортиком эскалатора увидел морщинистую голову пожилого китайца в бейсболке, плывущую вниз ему навстречу.
На третьем уровне у Майкла заныли ноги: пол был ровным, каменным. Красные и оранжевые толстовки, клетка с птицами в черной витрине… Пул вздохнул и пошел дальше. Удастся ли в такой дали поймать такси, чтобы вернуться в город? Он подозревал, что здесь никто не заговорит с ним, а он не сможет добиться того, чтобы его поняли. В этот момент ему вдруг стало ясно, почему Джордж Ромеро снимал фильм «Рассвет мертвецов» в торговом центре.
Таков Сингапур – стерильный и достигший совершенства. Хаотичность, грязь и витальность здесь безжалостно искоренены. Майклу очень захотелось вернуться в «Марко Поло», напиться с Биверсом и смотреть финансово-аналитические программы и мыльные оперы – основной репертуар сингапурского телевидения.
Коридоры, по которым он, обескураженный, шагал на пятом уровне, казались ему еще более темными и пустыми, чем этажами ниже. Здесь, наверху, не оставалось уже ни одного открытого магазина или ресторанчика. Он находился на пятом этаже пригородного торгового комплекса в десятках миль от города. И тут, на изгибе поворота коридора, темные витрины магазинов уступили место стенам, выложенным мелкой белой плиткой, наклонные грани которой поблескивали отраженным светом. В проеме стены Майкл увидел мужчин в костюмах, девушек в облегающих коктейльных платьях, буквально все курили, окутанные туманным голубым светом. Привлекательная женщина-администратор стояла у конторки и улыбнулась ему, не прерывая разговора по телефону. Сразу за входом мигала вертикальная розовая неоновая вывеска «Пепперминт сити!» рядом с безлистным деревом, выкрашенным в белый цвет и увешанным крохотными белыми лампочками.
Пул миновал вход, и торговый центр исчез. Перед Майклом раскинулась невероятная, похожая на игру воображения картина, напоминающая вечернее чаепитие на территории плантации в Миссисипи. По другую сторону конторки распорядительницы подводили пары к рядам круглых белых, украшенных замысловатым орнаментом столиков из чугуна и усаживали их на белые и чугунные же стулья с гнутыми спинками. Пол и стены были выкрашены в матовый черный цвет. Такие же столики и стулья стояли также в бельэтаже и на небольших возвышениях по обе стороны оживленного переполненного бара. В самом центре зала светился фонтан – мальчик, извергающий изо рта воду. Выйдя из-за конторки, администратор подвела Майкла к небольшому белому столику на платформе за баром. Пул заказал пиво. Молодые гомосексуальные пары в костюмах, похожие на аспирантов Массачусетского технологического института, топтались на небольшом танцполе перед сценой. Другие парочки, подобные им, занимали большинство стульев в помещении клуба: парни в круглых очках и с зажатыми в пальцах сигаретами старались выглядеть уверенно. Кое-где в зале сидели несколько англичан и американцев – с серьезными лицами они вели беседы со своими китайскими и евро-азиатскими сопровождающими. Большинство парочек пили шампанское, большинство одиноких парней – пиво.
Через несколько минут тихая, спокойная музыка внезапно смолкла. Юноши, танцевавшие перед сценой, ухмылялись и аплодировали, возвращаясь к своим местам. До странности резко вдруг зазвонил телефон, тотчас следом брякнул кассовый аппарат: «трынь!», и несколько голосов, только что говорившие громко, резко сбавили тон, а затем и вовсе умолкли.
На сцену выскочили четверо коренастых филиппинцев, один евразиец и тоненький китаец. С противоположного конца сцены рабочий вытолкнул массивный синтезатор и покатил его мимо барабанов. Все музыканты, кроме китайца, были одеты в одинаковые просторные желтые рубахи и комплекты: красные бархатные брюки в обтяжку и жилетки. Свои инструменты они несли с собой – две гитары, два конга, электрический бас, – и как только барабанщик и клавишник устроились на своих местах, заиграли довольно пресную обработку версии «Билли Джин». У евразийца и клавишника были короткие вьющиеся волосы и солнцезащитные очки, как у Майкла Джексона, а у остальных были прически, как у Джона Леннона, круглые очки и озорные косые взгляды. Сыгранной группой они стали явно задолго до того, как Лола подрядил их. Майкл вообразил: если он вернется в Сингапур через двадцать лет, то увидит тех же музыкантов постаревшими, с брюшком, но не менее заводными и подвижными и, не исключено, в тех же одеяниях.
Майкл Джексон тогда пребывал на пике славы, и Лола, отдавая звезде должное, вышел весь в кудряшках, черных очках и с белой перчаткой на одной руке. На нем были сверкающие легинсы из спандекса, блестящие черные высокие ботинки и блуза с открытыми плечами. В черных кудрях поблескивали тяжелые серьги, а по руке скользила вверх-вниз связка тяжелых браслетов. Юнцы за столиками напротив сцены хлопали и свистели, а Лола исполнял энергичную, но какую-то бездушную версию знаменитых танцевальных «шагов» и движений Майкла Джексона. За «Билли Джин» последовал «Ловкий преступник», далее – «Макартур парк». Лола менял костюмы, что всякий раз встречало аплодисменты и свист зрителей.
Пул взял со стола сложенную карточку для заявок, расправил ее и написал: «Мне нравится ваше выступление. Быть может, вы не откажетесь поговорить со мной о старом друге с Бугис-стрит?» Он поднял руку, официантка забрала у него бланк и спустилась по ступенькам, чтобы пройти между столиками к сцене и передать послание Лоле.
Продолжая петь «Вот тебе мое слово» и одетый на этот раз в красную блузу с длинными рукавами, с ожерельем из тяжелых стеклянных пурпурных бусин на шее, Лола выхватил карточку у официантки и кокетливо покрутил ее в пальцах, прежде чем раскрыть. Лицо его застыло не более чем на полсекунды, прежде чем он закружился, притопнул ногой, вытянул руки и, погремев браслетами, пропел: «Вот тебе мое слово!»
Спустя почти час Лола покинул сцену, кланяясь и рассылая воздушные поцелуи. Ребята «из Массачусетского технологического института» аплодировали стоя. Музыканты тоже попрощались, отвесив комично низкий поклон.
Свет на сцене погас, и Пул попросил рассчитать его. Несколько молодых китайцев собрались вокруг двери со стороны сцены, и кто-то время от времени открывал ее, запуская одних и выпуская других.
Когда молодежь разошлась – кто-то ушел, кто-то вернулся на свои места за столиками в ожидании продолжения шоу, – Пул постучал в тонкую черную дверь выхода со сцены. Она распахнулась. В маленьком помещении было сильно накурено. Сидевшие на полу и на каком-то древнем диване музыканты обратили взгляды на вошедшего. В комнате пахло табаком, потом и гримом. Лола полуобернулся от зеркала и воззрился на Майкла из-под полотенца, покрывавшего голову. В одной руке он держал плоский футляр с черной пудрой, в другой – кисть для бровей.
Пул вошел в комнату.
– Дверь за собой закройте, – попросил один из музыкантов.
– Вы хотели видеть меня? – спросил Лола.
– Очень понравилось ваше выступление, – сказал Пул. Он шагнул вперед. Пухлый конгуэро подтянул под себя ноги, дав возможность Майклу продвинуться еще на шаг. Лола улыбнулся и стянул с головы полотенце.
Он был заметно меньше ростом и старше, чем казался на сцене. На женственном лице под макияжем проступала сетка мелких морщинок. Усталые глаза смотрели настороженно. В упругих пружинках волос еще поблескивал пот. В ответ на комплимент он кивнул и отвернулся к зеркалу.
– Это я прислал записку о Бугис-стрит, – сказал Майкл.
Лола отвел руку от глаз и, чуть повернув голову, искоса посмотрел на Майкла.
– У вас найдется минутка?
– Что-то не припоминаю, чтобы видел вас раньше, – Лола говорил по-английски почти без акцента.
– В Сингапуре я впервые.
– И у вас ко мне, похоже, что-то безотлагательное.
Один из музыкантов грубо загоготал.
– О вас мне рассказал человек по имени Билли, – продолжил Пул. Его не оставляло ощущение, будто что-то ускользает от него, некий секрет, который известен остальным, но не ему.