– А на что вам Билли, чем вы с ним занимались? Искали развлечений? Надеюсь, поиск принес удачу?
– Искал. Писателя по имени Тим Андерхилл, – ответил Пул.
Лола напугал его, так резко захлопнув сундучок с косметикой, что из него вырвалось тусклое облачко пудры.
– Видите ли… Я думал, что готов к этому, но оказался не готов.
«Готов – к чему „этому“?» – подумал Пул, а вслух проговорил:
– Билли сказал, что вы, должно быть, знали Андерхилла или, возможно, знаете, где он сейчас.
– Ну, во всяком случае, здесь его нет, – Лола шагнул к Майку. – И говорить об этом я больше не желаю. У меня еще одно отделение. Оставьте меня в покое.
Музыканты наблюдали за ними с добродушным безразличием.
– Мне нужна ваша помощь, – попросил Пул.
– Кто вы – коп? Или он должен вам денег?
– Меня зовут Майкл Пул. Я врач. Когда-то я был его другом.
Лола прижал ладони ко лбу. Весь его вид говорил о том, что единственное, чего он сейчас хочет, – чтобы Майкл Пул, привидевшийся ему в дурном сне, просто исчез. Отняв ладони ото лба, он закатил глаза.
– О господи, начинается… – он повернулся к конгуэро. – Знаешь такого – Тима Андерхилла?
Музыкант отрицательно помотал головой.
– И вы не бывали на Бугис-стрит в начале семидесятых?
– Тогда мы работали в Маниле, – сказал конгуэро. – В семидесятом назывались «Кадиллаки». Играли в Субик-Бэе[88].
– Да мы там во всех кабаках играли, – вступил в разговор клавишник. – Эх, классное было времечко. Мы имели все, чего душа желала.
– «Дэнни бой», – добавил клавишник.
– «Дэнни бой». Моряки все заказывали эту песню[89].
– Можете сказать, где я могу найти его?
Лола заметил, что пальцы испачканы черной пудрой, и с отвращением взглянул на свое отражение в зеркале, прежде чем вытянуть салфетку из коробки на столе. Он намеренно неторопливо вытер пальцы, не отрывая взгляда от зеркала.
– Мне скрывать нечего, – заявил он зеркалу. – На самом деле как раз наоборот.
Он вновь быстро глянул на Пула:
– И что вы собираетесь делать, когда найдете его?
– Поговорить.
– Сдается мне, что вы собираетесь не только поговорить. – Лола шумно выдохнул, затуманив поверхность зеркала. – Нет, я действительно пока не готов к этому.
– Просто назовите время и место.
– Время и место, – пропел клавишник. – О, дайте мне время и место.
– Субик-Бэй, – подхватил конгуэро.
– Ладно, знаете, где Брас-Басах-парк? – спросил Лола.
Пул сказал, что найдет.
– Возможно, я встречусь там с вами завтра в одиннадцать, – Лола снова посмотрел на себя в зеркало. – Ну, а если не приду – значит, не приду, тогда просто забудьте обо всем. И больше не возвращайтесь. Договорились?
Пул не собирался выполнять просимое, но кивнул.
Конгуэро принялся напевать:
– Скажите, как добраться до Брас-Басах-парк?
Пул вышел из комнаты.
Следующим утром полчаса ходьбы привели Пула к небольшому треугольному участку зелени между Орчард-роуд и Брас-Басах-роуд. На встречу он отправился один: Конор, атакованный накануне непонятным недугом, был еще слишком слаб и не осилил бы трех миль пешком до парка, Биверс же, явившийся в кофейню с мешками под глазами и царапиной над правой бровью, заявил, что, по его мнению, Майклу лучше самостоятельно «прощупать» певца.
Пул понял, почему Лола выбрал для встречи Брас- Басах. Это был, пожалуй, самый посещаемый народом парк, какой Майкл когда-либо видел. Ничто из происходящего здесь не укрылось бы от наблюдателя в любом из зданий по обе стороны широких улиц либо от водителей непрерывно проносящихся мимо автомобилей. Брас-Басах казался таким же уединенным, как островок безопасности посреди оживленного проспекта.
Три широкие извилистые дорожки желтого кирпича пересекали парк и сходились в его узкой восточной оконечности, где дорожка пошире огибала абстрактную бронзовую скульптуру и вела к выходу мимо деревянной вывески.
По Орчард-роуд Пул дошагал до светофора на переходе, по которому он перейдет улицу к пустому в этот утренний час парку. До одиннадцати оставалось пять минут.
Устроившись на одной из скамеек у дорожки, ближайшей к Орчард-роуд, он огляделся по сторонам, гадая, где сейчас Лола и не наблюдает ли за ним из одного из выходящих на парк окон. Он не сомневался, что певец заставит его ждать, и пожалел, что не догадался захватить с собой книгу.
Пул сидел на деревянной скамейке под теплым солнцем. Мимо, опираясь на трость, нетвердой походкой шел старик, и Пулу показалось, что тому потребовалось до странности много времени, чтобы миновать его скамейку. Пул глядел старичку вслед: тот семенил меленькими шажками мимо всех скамеек вдоль дорожки, мимо скульптуры, мимо таблички, пока наконец не вышел из парка и не стал переходить Орчард-роуд. Прошло двадцать пять минут.
Пул так и сидел на скамейке в парке – на прославленном сингапурском «островке безопасности». Внезапно он почувствовал себя невыносимо одиноким. Ему вдруг представилась возможность – нет, скорее вероятность – того, что он никогда не вернется в Вестерхольм и тем человеком, который станет скучать по нему больше всех, будет маленькая девочка, которой он уже ничем не сможет помочь, разве только покупать книжки.
Ничего удивительного. Так, наверное, и должно быть. Он тоже будет скучать по Стейси, скучать так же сильно, если она умрет, пока он в отъезде. «Забавно, – размышлял Пул, – в медицинском колледже я узнал чертовски много о жизни и смерти, но не узнал абсолютно ничего о скорби. И ничего не рассказывали о горе». В эти дни горе казалось доктору Майклу Пулу одной из абсолютно необходимых человеческих эмоций. Наравне с любовью.
Майклу припомнилось, как в номере отеля в Вашингтоне он стоял один у окна, наблюдая, как нелепый микроавтобус с хрустом смял передок маленькой запыленной машины, вспомнил, как по морозному воздуху шагал рядом с усатыми ветеранами в компании двойника Денглера и призрака Тима Андерхилла. Вспомнил Томаса Штрека. Он вспомнил полных женщин с красным баннером и холодные облака, несущиеся сквозь серый воздух. Вспомнил, как имена погибших как бы всплывали из черного гранита ему навстречу, и рот его наполнился горьким, неотъемлемым вкусом бренности.
– Дуайт Ти Паунсфут, – проговорил Майкл, словно прислушиваясь к восхитившей его абсурдности звучания этого имени. Глаза его вдруг затуманили слезы, и он, не удержавшись, начал неудержимо хихикать.
Некоторое время он продолжал смеяться и плакать. Невероятная смесь чувств закружилась в его груди, проникая в каждую клеточку и наполняя ее. Он смеялся и плакал, в полной мере ощущая вкус смерти и скорби – вкус бренности всего земного, мучительно горький и светлый одновременно. Когда эмоции начали понемногу угасать, Майкл вытащил из кармана носовой платок, вытер глаза и увидел рядом на скамейке тщедушного китайца средних лет, слегка напомнившего ему Родди Макдауэлла[90]. Мужчина наблюдал за ним со смешанным любопытством и нетерпением. Он был из тех, кто лет до сорока с небольшим выглядит подростком, а потом вдруг превращается в мальчика-старика.
Майкл пригляделся к незнакомцу: коричневые брюки и розовая рубашка с воротником, аккуратно выложенным поверх воротника коричневой спортивной куртки в клетку, тщательно приглаженные волосы – и только мгновение спустя понял, что перед ним Лола в «гражданской» одежде и без макияжа.
– Вижу, вы тоже слегка не в себе, – проговорил Лола ровным голосом без акцента. Все лицо его словно накрывалось сложным узором щербинок и морщин, когда он улыбался. – Понятное дело, если вы друг Андерхилла.
– Просто мне пришло в голову, что лишь самая смертоносная война способна унести жизнь парня по имени Дуайт Ти Паунсфут. Согласны? – проговорив имя, Майкл почувствовал новый прилив уже знакомых радикально противоречивых чувств и закрыл рот, не дав вырваться безумному смеху.
– Безусловно, – ответил Лола.
Руки Пула упали на колени, и он с легким шоком облегчения и удивления увидел, что его эмоциональная вспышка оставила Лолу в общем-то безучастным. Тот видал и похуже.
– Вы с Андерхиллом служили во Вьетнаме?
Пул кивнул, отметив про себя: пожалуй, это единственное, что Лолу интересовало.
– А друзьями были близкими?
Пул ответил:
– В месте под названием Драконова долина он спас жизнь многим ребятам только тем, что успокаивал их. По мне, так он был отличным солдатом. Ему нравился азарт боя, он любил ходить в разведку – ему было по душе, когда адреналин бурлил в крови. Вдобавок Тим был умен и находчив.
– Со времен войны вы не виделись?
Пул покачал головой.
– Знаете, что я думаю? – спросил Лола и, пока Пул ждал, ответил на свой вопрос сам: – Я думаю, помочь Тиму Андерхиллу вы не сможете. – Он посмотрел на Пула и тут же отвел взгляд.
– А вы где познакомились с Андерхиллом?
Лола вновь посмотрел прямо в глаза Пулу. При этом губы его двигались так, словно он пытался найти во рту застрявшее и раздражавшее его зернышко и избавиться от него.
– В «Песне Востока». Сейчас-то там все по-другому: они работают в основном с туристическими группами, а парочке старожилов с Бугис-стрит платят по нескольку долларов за то, чтобы сидели в уголке, изображая сингапурских гуляк.
– Я там был, – сказал Пул, припомнив туристов «Веселой Жасмин».
– А я в курсе. Мне известны все места, куда вы заходили. Мне известен каждый шаг ваш и ваших друзей. По-моему, я даже знаю, кто вы.
Пул молчал.
– Он мне частенько рассказывал о войне. Рассказывал о вас. Вы ведь Майкл Пул, верно? – Майкл кивнул, и Лола продолжил: – Вам, полагаю, будет интересно, что он рассказывал о вас. Он говорил, что вам на роду написано стать хорошим врачом, жениться на идеальной стерве и жить в пригороде.
Пул ответил ухмылкой на улыбку Лолы.