ране, а пылающие хижины – жилища, в которых обитали люди, задействованные в сюжете этого фильма. История в основе сюжета отвратительная и жуткая, и если прокрутить ее от конца к началу, сжигая маленькие хижины, она исчезнет. Полностью. Будто ничего и не случилось. Так будет гораздо лучше – как если историю эту вытянут обратно из нашего мира через ее собственную задницу и швырнут в небытие. Вот бы здорово сейчас, пока есть шанс, в самом деле оторваться от земли и взлететь, потому что уже нет никакой разницы, вернешься ты на землю или нет. Ведь эта земля уже больше не реальная, это всего лишь кино. Того, что они видят сейчас перед собой, на самом деле не было. Ничего.
Вот сейчас кино прокрутят обратно, и вся деревня снова появится там, где стояла.
Однако Пул отчетливо видел уродливый фиолетово-багровый холм. У основания холма, словно складка на теле скалы, зиял вход в пещеру.
– Вон где оно все, – донеслись до него слова лейтенанта Биверса.
Пул едва не закричал, когда М. О. Денглер побежал к пещере вслед за лейтенантом. А лейтенант Биверс был тем персонажем «фильма», кого нужно было тоже открутить обратно: никто не должен был следовать за ним в пещеру, но особенно М. О. Денглер.
Пул хотел крикнуть и остановить Денглера, чтобы не бежал за Гарри Биверсом и не входил в пещеру, прикрывая лейтенанта, но заметил, что Виктор Спитальны припустил за М. О. Денглером и лейтенантом Биверсом. Спитальны хотел войти туда вместе с ними. Сегодня Спитальны был солдатом, Спитальны сегодня был крут.
Пумо выкрикнул имя Спитальны, но тот лишь обернулся, продолжая бежать. Бегущий с повернутой головой Спитальны напомнил Майклу изображение на фризе.
Все трое скрылись в пещере.
Пул повернулся к деревне и разглядел в дыму бредущего к нему Тима Андерхилла. Оба они услышали приглушенные щелчки выстрелов из пещеры, оборвавшиеся так быстро, будто их и не было. Позади трещали и рушились догорающие хижины. Все так же выли и стенали жители. Из пещеры вновь послышались приглушенные выстрелы – били очередями из М-16. Будто по команде «отомри» разум и тело Майкла встрепенулись, и он сквозь пелену дыма побежал на звук. Он смутно видел, как старик, должно быть, староста деревни, встал в середину круга. В руках тот держал обгорелый листок бумаги и что-то выкрикивал тоненьким пронзительным голосом.
Кустарник все еще тлел, посылая бегущие искры по почерневшим стеблям. То здесь, то там горела земля. Деревья полегли и рассыпались сами по себе, как сигаретный пепел. Узкий вход в пещеру перекрыло облако дыма, и когда Пул подбежал к нему, он услышал яростные, полные боли крики, доносившиеся из-за неподвижной дымовой завесы.
Секундой позже из дыма вылетел сломя голову Спитальны. Лицо его было ярко-красным, и орал он так, будто его пытали. Спитальны не бежал, а скорее двигался чередой хаотичных прыжков и подскоков, как человек, подгоняемый сериями мощных электрических разрядов. Возможно, его ранили, но крови на нем видно не было. Он пронзительно выкрикивал бессмысленный набор слогов, которые в итоге сложились в «Убейте их! Убейте их!» Затем Спитальны потерял равновесие и шлепнулся в пепел у входа в пещеру и забился, как в агонии, не в силах контролировать себя настолько, чтобы подняться на ноги. Майкл выдернул из своего ранца плащ-палатку, расстелил ее и наклонился над Спитальны, чтобы завернуть парня в нее. Лицо и шею Виктора покрывали вздувшиеся рубцы. Веки тоже заметно распухли.
– Осы! – визжал Спитальны. – Они меня всего облепили!
Сквозь столбы дыма над черными «кляксами» на местах, где стояли хижины, Пул видел, как все жители деревни поднялись с колен и с напряжением смотрят в их сторону.
Он крикнул Спитальны, где лейтенант и Денглер, но тот продолжал трястись и дергаться. Рядом опустился на колени Спэнки Барридж и стал через плащ-палатку охлопывать Спитальны по всей груди, после чего перевернул его и проделал то же самое с его спиной. Затем расхохотался:
– Балбес, нет там у тебя никого!
– А ты загляни под плащ-палатку и посчитай всех мертвых ос, – прорыдал Спитальны.
Майкл поднялся на ноги как раз в тот момент, когда Денглер вышел из узкого входа в пещеру. Лицо его было бледным, как никогда, скорее даже серым под слоем грязи. Винтовку он небрежно нес в правой руке, а глаза казались мутными от потрясения и усталости.
– Коко, – проговорил Денглер, и полдюжины мужчин переглянулись.
– Что? – спросил Пул. – Что произошло?
– Ничего.
– Вы кончили Элвиса? – спросил Спэнки Барридж.
– Я же сказал, ничего не случилось, – ответил Денглер.
Он сделал несколько шаркающих шагов, взметая башмаками искры и пепел, затем посмотрел через пространство выжженной земли на стариков, сейчас стоявших в центре того, что прежде было их деревней, – они смотрели прямо на него.
Пул слышал, крестьяне что-то кричат, но ему потребовалось некоторое время, чтобы разобрать слова. Кричали они: «Нумер десят!»
– Кто стрелял?
– Свои, – ответил Денглер, едва заметно улыбнувшись вонючему, дымному воздуху между ним и деревней.
– Лейтенант в порядке? – спросил Пул, тотчас подумав, какой же на самом деле он надеется получить ответ на свой вопрос.
Денглер пожал плечами.
– Ты нумер десят! – снова слышалось в хаосе писклявых криков жителей деревни.
Пул вдруг понял, что в какой-то момент он не сможет больше откладывать и войдет в это отверстие в скале. Он войдет в пещеру и увидит, что перед ним стоит ребенок и тянет к нему руку в темноте.
– А знаешь что? – монотонно проговорил Денглер. – Я ведь был прав.
– Насчет чего?
– Я был прав насчет Бога.
Спитальны уже поднялся на ноги – скинув рубаху, он стоял на солнце, тяжело дыша. Красные крупные волдыри покрывали его плечи, спину, а лицо представляло собой скопление больших пунцовых, болезненных на вид шишек. Весь он напоминал тарелку с ямсом[110]. Норм Питерс принялся наносить жирную белую мазь на его плечи.
Пул отвернулся от Барриджа и пошел по дымящейся земле к медику и Спитальны. Через секунду компанию Майклу составил Барридж – ему, как и Пулу, явно не хотелось заходить в пещеру.
Пул успел сделать лишь несколько шагов, как услышал стрекот приближающегося вертолета и посмотрел вверх – на черную точку в небе размером с мошку. «Это ошибка. Не надо. Лети назад», – проговорил он про себя.
– Ни черта не понимаю, – ворчал Питерс. – Не хочешь взглянуть? Это лишено всякого смысла, во всяком случае для меня.
– А Денглер вышел? – спросил Спитальны.
Пул кивнул:
– Что лишено смысла?
Едва он задал вопрос, как сам увидел, о чем речь. Узкое, с резкими чертами лицо Спитальны начало как бы проступать, обретая прежний вид по мере того, как спадали отеки. Стали видны глаза, и лоб больше не выпирал бугристыми гофрами, а почти плавно поднимался к «вдовьему клоку» через высыпания, похожие на назревающие прыщи.
– Это не осиные укусы, – заявил Питерс. – Пчелиный рой.
– Да пошел ты, «не осиные»! – возмутился Спитальны. – Вон, лейтенант до сих пор еще там. Лучше закутайтесь во что-нибудь и вытащите его.
– Даже если бы тебя ужалили осы, средство, которое я накладываю, не сняло бы отеки, а только облегчило боль. Сам же видишь, как они спадают.
– Иди нахер! – огрызнулся Спитальны, затем вытянул свои тощие руки и осмотрел их: опухоли уменьшились до размеров и формы пиявок.
– Тебе виднее, – сказал Пул.
Вертолет в небе вырос до размеров комнатной мухи.
– А я говорю, осы, – упорствовал Спитальны. – Черт, мужики, зуб даю, наш Чокнутый Босс валяется там в отключке. Не пришлось бы нам искать себе нового лейтенанта.
Он посмотрел на Пула с таким выражением, какое бывает у собаки, когда она дает вам понять, что тоже умеет думать.
– В этом тоже есть свой плюс, а? Не отдашь же под трибунал мертвеца.
Пул наблюдал, как у Спитальны прямо на глазах спадают воспаленные красные шишки, словно впитываясь в его немытую, грязно-бледную кожу.
– Есть единственный способ замять все, и вы знаете его не хуже меня. Свалим все на лейтенанта, и все дела. Только так и не иначе.
Теперь уже огромный, вертолет в небе над ними спускался в ослепительных лучах солнца – широкий круг травы под ним исходил волнами и рябью. За спаленной деревней, за канавой, зеленел луг, на котором паслись волы. Далеко слева, за пределами долины, лесистый склон холма, с которого спустился их взвод, казалось, вторил этим волнам и ряби.
Неожиданно он услышал голос Гарри Биверса, громкий и ликующий:
– Пул! Андерхилл! Двух человек ко мне! – увидев, что солдаты с удивлением уставились на него, он расплылся в ухмылке: – Джекпот!
Широкими шагами лейтенант направился к ним. Пул видел, что его прямо распирает от гордости. Чувствовалось, что его психическая, нервная энергия рвется наружу. Биверс сейчас очень напоминал человека, который не сознает, что причина его прекрасного настроения и самочувствия в том, что он попросту пьян. Пот струился по лицу лейтенанта, а глаза были подернуты влагой.
– Где мои двое?
Пул отдал приказ жестом Барриджу и Пумо, и те направились к пещере.
– Так, вынести все из пещеры и свалить прямо здесь, чтобы видели все. Бойцы, мы сегодня попадем в шестичасовые новости!
«Бойцы?» Никогда еще Биверс не был так похож на инопланетянина, который научился земным привычкам и словечкам из телепередач.
– Вы нумер десят! – крикнула им старуха.
– Номер десять в ваших программках, номер один в ваших сердцах, – почти пропел Биверс Пулу и развернулся приветствовать репортеров, которые бежали, пригнувшись, по траве.
А все остальное проистекало из того, что вылетало изо рта Гарри Биверса. «Ньюсуик», и «Тайм», и статьи в сотнях ежедневных газет, и мелькание на экранах сюжетов о том, что видели, читали и о чем говорили. Потом лишь пожелтевшие фотографии, хранившие леденящее воспоминание о горе риса и высокой куче русского оружия, – все, что вынесли из пещеры Спэнки Барридж, Тина Пумо и другие солдаты взвода. Я-Тук – вьетконговская деревня, и каждый ее житель хотел убивать американских солдат. Вот только не было фотографий тел тридцати детей, потому что единственные тела, найденные в Я-Туке, принадлежали сожженным в канаве – три ребенка, два мальчика и девочка, все на вид лет тринадцати, – и еще одно тело маленького мальчика лет, наверное, семи, тоже сожженного. Позже на склоне холма обнаружили труп молодой женщины.