Он остановился лишь для того, чтобы купить в газетном киоске «Таймс», «Пост» и «Вилледж войс», прежде чем завернуть в ближайший ресторан, где над кастрюлями с коричневым супом и белой вязкой кашей висел рядок уток цвета гречишного меда.
Принесли еду, мир растаял, расплавилось время, и, пока насыщался, Коко перетек в те времена, когда он жил внутри слона и каждый раз, когда он делал вдох, он вдыхал вместе со слоном.
В сегодняшних газетах сообщалось, что водитель автобуса выиграл почти два миллиона долларов с помощью какого-то «Лотто». В городском районе Инвуд сбросили с крыши десятилетнего мальчика по имени Элтон Сидарквист. В Бронксе в результате пожара сгорел дотла целый квартал. В Анголе человек по имени Жонас Савимби[115] позировал с уродливым шведским пулеметом и обещал сражаться до скончания веков. В Никарагуа в крошечной деревне были убиты и обезглавлены священник и две монахини. Поистине, от конца к началу. В Гондурасе правительство США заявило права на двести акров земли под учебный полигон: прежде земля принадлежала им, а теперь стала нашей. Мы, по обыкновению, дали искренние обещания и заверения в том, что в один прекрасный день она вновь будет принадлежать им, не забыв при этом широко раскрыть рот, – и двести акров исчезли в наших глотках. Коко будто наяву ощутил запах смазки на оружии; услышал скрип армейских башмаков, шлепки ладоней по прикладам винтовок.
Боги земли повернулись к нему с немым вопросом на лицах.
Но страницы справочника по недвижимости, с помощью которого он надеялся снять достойную недорогую комнату, показались зашифрованными так, что он почти ничего не смог разобрать, и не содержали никакой информации по аренде в Чайна-тауне. Единственным жильем, которое предлагали здесь, значилась квартира с двумя спальнями в Конфуций-Плазе, но по такой высокой цене, что он поначалу решил, что это опечатка.
– Желаете что-нибудь еще? – поинтересовался официант на кантонском – языке, на котором Коко озвучил свой заказ.
– Я – все, спасибо, – ответил Коко.
Официант нацарапал сумму в блокнотике, оторвал листок и положил на стол рядом с его тарелкой. В центре зеленоватого листка тотчас расплылось жирное пятно.
Коко не отрывал глаз от жирного пятна, раздавшегося еще на пару сантиметров в диаметре. Он отсчитал деньги и выложил их на стол. Затем поднял глаза на официанта – тот уже медленно удалялся в конец зала.
– Они отняли у меня мой дом, – проговорил Коко.
Официант развернулся и удивленно поморгал.
– Теперь у меня нет дома.
Официант кивнул.
– А твой дом где?
– Мой дом в Гонконге, – ответил официант.
– Не посоветуешь, где в этом районе можно снять жилье?
Официант сначала покачал головой. Затем сказал:
– Вы должны жить с такими, как вы.
С этими словами он повернулся спиной к Коко и направился в переднюю часть ресторана, где облокотился на кассовый аппарат и громко заговорил со своим коллегой – его голос показался Коко похожим на жалобный скулеж.
Коко перелистал «Вилледж войс» до последней страницы и обнаружил, что читает слова, поначалу складывающиеся у него в голове в такую же бессмыслицу, какими ему показались «шифровки» в справочнике недвижимости. «НЕ ХЛОПАЙ УШАМИ: ТЫ ЛУЧШЕЕ ЧТО Я КОГДА-ЛИБО ВИДЕЛ, БОЛЬ ЕСТЬ ИЛЛЮЗИЯ, НАБЛЮДАТЬ – ЖИТЬ. СВЕТЯЩИЙСЯ ЦИФЕРБЛАТ». Под этим объявлением разместилось другое, адресованное как ко вселенной в целом, так, возможно, и кому-то как он сам, – захваченному ее вихрями. «УДУШАЮЩЕЕ ОЦЕПЕНЕНИЕ ГОРЯ. МЫ ДОЛЖНЫ НАЙТИ ТО, ЧТО ПОТЕРЯЛИ». Коко почувствовал, как глубоко внутри лопнуло, прорвалось напряжение, словно это объявление действительно разместил здесь для него тот, кто знал и понимал его.
В то же время другой мужчина в передней части ресторана, с виду похожий на управляющего и явно более преуспевающий, чем официант, смотрел на него, чуть склонив голову набок, и в глазах его горел огонь, который могло зажечь только обещание денег. Коко сложил газету и встал, чтобы подойти к нему. Он уже знал, что комнату себе нашел.
Последовали обычные формальности, включавшие в себя общепринятые выражения удивления по поводу свободного владения Коко кантонским диалектом.
– Я искренне люблю все китайское, – признался Коко. – Очень жаль, что мой бумажник не такой большой, как мое сердце.
Алчный блеск в глазах хозяина ресторана несколько потускнел.
– Однако я с радостью заплачу справедливую цену за все, что вы будете достаточно добры предоставить мне, и также заслужите мою вечную благодарность.
– Как получилось, что вы остались без жилья?
– Арендатор принял решение использовать мою комнату для других целей.
– А ваше имущество, вещи?
– «Все свое ношу с собой».
– У вас есть работа?
– Я писатель. Не слишком, правда, известный.
Владелец ресторана протянул ему пухлую руку и представился:
– Чин Ву-Фу.
– Тимоти Андерхилл, – сказал Коко, пожимая руку в ответ.
Чин знаком предложил Коко следовать за ним. Они выбрались на улицу. Коко закинул за плечо свой ранец и пошел за китайцем через холодный квартал, затем свернул на Байярд-стрит. Чин Ву-Фу торопливо шагал впереди, сгорбившись от холода. Так они прошли два квартала и свернули на узкую пустую Элизабет-стрит. Пройдя половину следующего квартала, Чин нырнул в подворотню и исчез. Через мгновение появился снова и махнул Коко сворачивать туда же, после чего провел его в небольшой закрытый кирпичной стеной дворик, где едва ощутимо пахло маслом для жарки. В этот дворик никогда не заглядывает солнце, отметил Коко. Окруженный стенами многоквартирных домов и пожарными лестницами, которые, как гигантские богомолы, цеплялись за мрачный коричневый кирпич, двор был не более чем изолирующим мертвым пространством между доходными домами и Элизабет-стрит. Лучше не придумаешь. Китаец в темном костюме, впустивший его в это мертвое безмолвное пространство, потянул на себя одну из окрашенных в голубое дверей в цокольном этаже жилого дома.
– Нам вниз, – пояснил хозяин и нырнул в стылую темень лестницы.
Коко – за ним.
Внизу лестницы Чин включил голую лампочку под потолком и перебрал добрую сотню ключей на большом кольце, прежде чем открыть дверь. Ни слова не говоря, он распахнул ее и широким жестом предложил Коко входить.
Коко шагнул в липкую неприветливую темень. Он тотчас понял, что это именно то, что ему нужно, и за мгновение до того, как Чин Ву-Фу нащупал шнур и включил свет в комнате, он уже видел прямоугольное помещение без окон, темно-зеленые облупившиеся стены, на полу – матрац с пятнами, популяцию тараканов, расшатанный стул, ржавую раковину и грубый примитивный унитаз за ширмой. Он не мог поговорить с полицией, зато мог найти Майкла Пула, а Майкл Пул – человек, который непременно понял бы, что такое от конца к началу. Гарри Биверс был дорогой назад, к концу, а Майкл Пул – узкой тропинкой, ведущей из его темницы к началу. Тускло зажглась еще одна лампочка. Здесь, под Элизабет-стрит, он почувствовал на коже прикосновение ветра, прилетевшего от замерзшей реки. Боль есть исход.
Часть шестая. Вкус истины
27. Пэт и Джуди
– Что, все настолько плохо? – спросила Пэт.
– Да ты и половины всего не знаешь. – Джуди Пул шумно выдохнула, испытывая странное удовлетворение от того, что наконец-то добралась до этой стадии их разговора. Была половина восьмого вечера, и женщины говорили по телефону уже минут двадцать пять. Майкл три дня назад вернулся домой.
Джуди услышала вздох Пэт и быстро спросила:
– Я тебя отвлекаю от чего-то?
– Ничего страшного, – она помедлила. – Гарри звонил мне только раз, так что новостей особых нет. Они не передумали рассказать обо всем полиции?
Эту тему женщины уже обсуждали минут десять в начале разговора, и Джуди с заметным нетерпением вновь вернулась к ней.
– Я уже говорила тебе: они считают, что им кое-что известно о том, почему убили Тино. Может, это просто их фантазии, как, по-твоему? Я бы предпочла, чтобы это были фантазии.
– Все это звучит так знакомо, – сказала Пэт. – Такое впечатление, будто Гарри всегда известна изнанка миллиона историй.
– Так или иначе, – Джуди вернула разговор к предыдущей теме, – ты не знаешь худшего. Я в полной растерянности. И жутко волнуюсь. По утрам встаю с большим трудом, не проснуться, а когда заканчиваются занятия в школе и пора уходить домой, я просто тупо сижу и сижу, даже не отдавая себе отчета в том, что делаю. Брожу по школе, подбираю мусор. Проверяю, закрыты ли двери в классы. А прихожу домой и чувствую… не знаю, такое ощущение, будто рванула бомба, снесла к черту все на свете, и осталась только эта жуткая тишина.
Джуди сделала паузу не столько для эффекта, сколько для того, чтобы оформить только что всплывшую в голове мысль:
– А знаешь, я скажу тебе, на что это все похоже. На то, что было со мной сразу после смерти Робби. Но тогда, по крайней мере, Майкл оставался дома – ходил на работу и делал то, что должен делать. И он был рядом по ночам. А я знала, что с ним происходит, и значит, знала, что делать.
– А что делать сейчас, ты не знаешь?
– Именно. Вот почему с трудом могу заставить себя идти после работы домой. И с Майклом мы по-человечески не поговорили ни разу за… да, с тех пор, как он перестал ходить на работу, это точно. А Гарри, думаешь, работал все это время? Сомневаюсь.
– Гарри не моя головная боль, – быстро проговорила Пэт. – Желаю ему удачи. Надеюсь, у него все будет хорошо, он успокоится и начнет работать. Ты же в курсе, что он потерял работу, не так ли? У моего брата лопнуло терпение, и он отпустил его.
– Твой брат, по-моему, выдающийся человек, да и всегда был таким, – сказала Джуди, на мгновенье отвлекаясь на старую обиду за то, что даже не знакома с «выдающимся» старшим братом Пэт Колдуэлл.
– Впрочем, думаю, что Чарльз, кроме того, дал Гарри немного денег, – сказала Пэт. – Вообще у Чарльза доброе сердце. Он не хочет, чтобы Гарри страдал: мой брат, наверное, из тех, кого называют добрыми христианами.