Джуди снова отказалась говорить, и он распрощался с Пэт.
Наконец он позвонил Гарри Биверсу.
– У аппарата, – ответил Гарри.
– Гарри, это я, Майкл.
– А, ты. Задумал что? Ехать все еще собираешься?
– Завтра утром.
– Понятно. Я просто спросил. Слышал, что учудил Андерхилл? Что он сделал со мной? Взял и съехал. Ему, видите ли, недостаточно того, что я предоставил ему комнату и еду и во всех отношениях уважал его частную жизнь, недостаточно того, что, пока жил здесь, этот сумасшедший наркоман мог писать, когда ему вздумается. Поосторожней с этим типом, это я говорю тебе. Ему нельзя доверять. А еще я думаю…
– Угомонись, Гарри. Я все это знаю, но…
– Ты все это знаешь, вот как? – голос Биверса вдруг стал тихим и ледяным.
– Да, Гарри.
– Ну, еще бы ты не знал. Кто распелся соловьем перед девчонкой и выболтал ей, что некая личность находится в Нью-Йорке? Не думаю, что это сделал я, а, Майкл? Уверен, и Конор этого не делал. Кто-то рассекретил и поставил под угрозу нашу миссию, Майкл, и боюсь, что это сделал ты.
– Мне жаль, что ты это воспринимаешь таким образом.
– А мне жаль, что ты это сделал, – Биверс еще раз глубоко вздохнул. – Не уверен, что ты даже помнишь, как я пахал для вас и этой миссии. Я только и делал, что отдавал, отдавал, отдавал на протяжении всего времени, что мы занимаемся этим, Майкл. Меня судил трибунал из-за вас, Майкл, я жарился в бараке «куонсет»[123], когда ждал приговора. Надеюсь, тебе никогда не придется пройти через такое…
– Я должен рассказать тебе кое-что, – прервал его Майкл.
– Мне, наверное, надо собраться с духом.
Майкл рассказал ему о происшествии на кладбище.
– То есть имел место случай «неподтвержденного обнаружения»? Думаю, тебе лучше рассказать мне все как на духу.
– Я только что именно это и сделал.
– Хорошо, это значит, что мы в эндшпиле. Он видел мои бумажки. Все работает. Надеюсь, ты не звонил Мерфи поделиться этой информацией?
– Не звонил, – ответил Пул, умолчав о том, что собирался отправить карту полицейскому.
– Полагаю, я должен быть благодарен за эти небольшие услуги, – сказал Биверс. – Дай-ка мне название и номер телефона вашего отеля. Если этот тип на данном этапе собирается ходить за нами по пятам и оставлять послания, то все очень скоро может проясниться. И тогда, возможно, мне придется связаться с вами.
В крохотной квартире Конора Пул час или два читал, но чувствовал себя настолько неуверенно, что постоянно терял смысл длинных предложений. В семь он почувствовал, что очень проголодался, и пошел перекусить. На улице он увидел свою машину, припаркованную перед магазином мороженого, и вспомнил, что книги Робби о «Бабаре» все еще лежат в багажнике. Он пообещал себе не забыть забрать их на обратном пути в квартиру.
Он пообедал в маленьком итальянском ресторане и, вернувшись, вновь погрузился в чтение «Послов». Завтра, сказал Майкл себе, он полетит в детство Коко. Он чувствовал себя на пороге великих перемен, но был готов к ним. Корпорация здравоохранения и больниц Нью-Йорка предоставляла врачам гранты в размере пятидесяти тысяч долларов для открытия кабинетов в местах, где люди нуждались в медицинской помощи, а после этого выделяла ссуды по льготной ставке, которую не требовалось выплачивать ранее, чем через два года. Два, три, максимум – четыре дня, подумал Пул, и он сможет сойти с шаткого моста и отправиться туда, где в нем нуждаются. Эта мысль согрела его.
Когда Пул вернулся в квартиру Конора, он включил везде свет и уселся на кухне читать, пока не придет время ложиться в постель. Тревожное чувство незавершенного дела не давало ему покоя, пока он не вспомнил о забытых в багажнике книгах. Он встал и собрался было надеть пальто и спуститься к машине, но, проходя мимо телефона, вспомнил еще кое-что.
Ведь он так и не позвонил стюардессе, которая знала Клемента У. Ирвина, первую американскую жертву Коко. Пул удивился тому, что вспомнил имя этого человека.
Но как звали стюардессу? Ее имя каким-то образом было созвучно с его собственным. Майки, Марша, Микаэла, Минни, Мона? Это как-то перекликается с фильмом Альфреда Хичкока[124]. Грейс Келли. Блондинка… Типпи Хедрен, актриса, что снималась в «Птицах». И тут он вспомнил имя так же легко, как если бы бейджик с ним вдруг оказался перед глазами: Марни! А подружку Марни звали… Лиза. Он порылся в памяти в поисках ее фамилии. Как можно было так сглупить – не записать ее! Помнится, он спросил Марни: как фамилия вашей подруги? «…» – назвала она. Что-то связанное с Ирландией. Лиза Дублин. Лиза Голуэй. Теплее. Лиза Ольстер. Как продукция «Хеллманс»[125], пошутила Марни. Лиза Майо.
Пул бросился к телефону и набрал номер справочной Нью-Йорка. Как назло, зарегистрированного на ее имя номера не нашлось. Придется идти трудным путем – искать номер телефона стюардессы через авиакомпанию, в которой она работала. Он запросил список, и линия, щелкнув, умолкла. Ну вот, успел подумать он, никакого тебе списка, но почти сразу же в трубке прозвучал голос, сообщивший: «Номер, который вы запрашивали, есть», и продиктовал ему семь цифр, после чего повторил их.
Лелея надежду, что заполучил телефон той самой Лизы Майо, Пул набрал номер. Хотя вполне может оказаться, что девушка сейчас на высоте тридцати тысяч футов, возвращается в Сан-Франциско.
Четыре гудка, пять – и тут трубку сняли за секунду до того, как Пул собрался дать отбой.
– Слушаю? – ответил молодой женский голос.
– Меня зовут Майкл Пул. Я разыскиваю Лизу Майо, подругу Марни.
– Марни Ричардсон! Где вы с ней познакомились?
– На борту самолета из Бангкока.
– Ну, Марни совсем безбашенная! Я завязала с очень многими вещами, когда переехала в Сан-Франциско. Конечно, очень мило, что вы позвонили, но…
– Извините, пожалуйста, – перебил ее Пул. – Боюсь, вы меня неправильно поняли. Я звоню по поводу человека, убитого в аэропорту Кеннеди примерно три недели назад, и мисс Ричардсон сказала, что вы его знали.
– То есть вас интересует мистер Ирвин?
– Отчасти, – ответил Пул. – Вы ведь видели его в самолете совсем незадолго до убийства?
– Ясное дело. Мало того, видела его, наверное, десяток раз в год. Он летал в Сан-Франциско и обратно почти так же часто, как и я, – девушка помедлила. – Знаете, я пришла в ужас, когда прочитала о том, что с ним произошло, но не сказала бы, что мне прямо так уж жаль его, потому что человеком он был так себе. Ой, не следовало мне так говорить. Мистер Ирвин не пользовался популярностью ни у одного экипажа, только и всего, он был весьма привередливым пассажиром. Но с какой целью вы интересуетесь? Вы знали мистера Ирвина?
– Интересует меня в первую очередь человек, который сидел рядом с мистером Ирвином на рейсе в Нью-Йорк. Было бы замечательно, если бы вы вспомнили что-нибудь о нем.
– Ах, этот. Надо же, так загадочно… Однако уже слишком поздно, а мне завтра рано вставать. Вы полицейский?
Скрытый смысл оброненного «Ах, этот» вызвал мурашки на руках Пула.
– Нет, я врач, – ответил он, – но имею некоторое отношение к полицейскому расследованию убийства мистера Ирвина.
– «Некоторое отношение»?
– Простите, что выразился недостаточно конкретно.
– Что ж, если вы думаете, что сидевший рядом с мистером Ирвином парень имеет какое-то отношение к убийству, то вы не там ищете.
– Отчего же?
– Да оттого, что он не мог иметь к этому никакого отношения. Ну вот не мог, и все. Я по долгу службы вижу столько людей, а парень этот был таким славным, застенчивым… Помню, мне стало жаль его, ему ведь пришлось сидеть рядом с таким Скотом – так мы все называли мистера Ирвина. Кстати, он как будто очаровал Скота – разговорил мистера Ирвина и даже убедил сделать ставку или заключить пари, что-то в этом роде.
– Вы не помните его имени?
– Имя было какое-то испанское – Гомес, что ли? Кортес?
«Вот оно!» – подумал Майкл и судорожно вздохнул.
– Что?
– Может, Ортис? Роберто Ортис?
Она рассмеялась:
– Как вы узнали? Все верно, он еще сказал, что его зовут Бобби. И знаете, Бобби ему очень подходило, он был такой… ну прямо Бобби!
– Не вспомните ли вы о нем что-либо конкретное? Может, он сказал что-то необычное или рассказывал о чем-то?
– Вот странно. Когда я пытаюсь вспомнить его, единственное, что всплывает в памяти, – расплывчатое пятно с улыбкой посередине. Помню, он понравился всем нашим ребятам из экипажа. Что же касается того, что он говорил… Погодите-ка…
– Да?
– Припоминаю кое-что чудное с ним. Он вроде как пел. Ну, то есть не пел, а напевал, и не песню, ну, знаете, со словами и все такое, – нет, он мурлыкал себе под нос что-то странное.
– На что это было похоже?
– Я же говорю, странное. Какая-то бессмыслица, а может, просто на иностранном языке. Но язык какой-то… не настоящий. Звучало примерно так: «Помпо-по, помпо-по, поло, поло, помпо-по», что-то вроде того.
Мурашки вернулись на руки Пула, он проговорил:
– Хорошо. Спасибо вам.
– Это вы хотели услышать?
– «Помпо-по, помпо-по… А может, «рип-э-рип-э-рип-э-ло»?
– Очень похоже, – согласилась девушка.
Часть седьмая. Мясорубка
32. Первая ночь в «Пфорцхаймере»
– Не знаю, существует ли какое-нибудь определение для подобных испытаний, – сказал Андерхилл.
Он сидел у окна, Пул у прохода, а Мэгги – между ними. Их самолет рассекал воздушное пространство где-то над Пенсильванией, Огайо или Мичиганом.
– Их можно назвать пиковыми переживаниями, но этот термин чересчур широк. Не будет ошибкой назвать экстазом, судя по твоему описанию. Можно даже назвать аспектом Эмерсона