Пул видел, что Джордж Спитальны, подавшись телом вперед в кресле с откидной спинкой, буквально пожирает глазами Мэгги Ла. Он забыл о своей жене и двух мужчинах рядом. Он был на подъеме: он услышал добрые новости о сыне, в одной руке у него отличное пиво, а на диване в его гостиной сидела девушка, являвшая собой Секс во Плоти. Это был жуткий человек. Он сжег вещи Виктора из-за уязвленного нарциссизма. Неожиданно Пул почувствовал укол жалости к Виктору Спитальны, выросшему под пятой тщеславного, высокомерного, неадекватного человека.
– Расскажите, каким был Виктор в детстве? – спросил Пул.
Джордж Спитальны медленно, будто с усилием, и угрожающе повернул к Пулу лицо. «Лучше не мешай мне, сынок», – говорили его глаза. Прежде чем ответить, он глотнул пива и чуть было не подмигнул Мэгги.
– Звезд с неба не хватал, и ничего путного из него не вышло, как это ни грустно. Трудным и убогим был ребенком. Плакал часто, верно?
Взгляд неподдельного холодного безразличия на жену.
– Ох уж Вик плакал. Все младенцы плачут.
– Он был большим разочарованием. Друзья у него не водились, пока он не поступил в среднюю школу. Хороших оценок никогда не получал. Даже в спорте не преуспел, вопреки моим надеждам. Я вам сейчас покажу кое-что. – Он подарил Мэгги скупую, почти застенчивую улыбку и снова вышел из комнаты. Они услышали, как он торопливо поднимается по лестнице.
– Так вы сказали, что Вик, возможно, жив? – спросила Маргарет Спитальны Пула.
– Мы полагаем, что такая возможность существует.
– Официальных сообщений о его смерти нет, – мягко проговорил Андерхилл. – Он просто исчез. На тот момент он находился в Таиланде, и есть вероятность, что он мог просто остаться там или отправиться в одно из дюжины самых разных мест. Мог купить новые документы. Вы действительно не получали ни одной весточки от него с момента исчезновения?
Тяжелые шаги протопали вниз по лестнице, и Маргарет Спитальны покачала головой и бросила взгляд на дверь. Руки ее начали дрожать.
– Не уверена… – она умолкла, как только ее муж ворвался в комнату – на этот раз с фотографией в старой серебряной рамке.
– Взгляните-ка на это, Мэгги, – он сунул ей фотографию.
Маргарет искоса взглянула на Пула, затем опустила глаза на свои колени.
– Пойду взгляну, как там ужин, – проговорила она, встала и, не поднимая глаз, обошла мужа, который все еще с ухмылкой глядел вниз на Мэгги и тяжело переводил дух после прогулки по лестнице.
Пул подошел поближе к Мэгги, чтобы взглянуть на фотографию. Старый студийный снимок запечатлел молодого человека в бейсбольной форме, позирующего с битой в руках. Восемнадцати- или девятнадцатилетний Джордж Спитальны был очень похож на своего сына: такая же узкая голова и вдовий мысок. Более мускулистый, чем Виктор, он смотрелся крепче сбитым и сильнее, и лицо молодого человека на снимке казалось таким же неприятным, как лицо Виктора, но совсем по-другому.
– Хорош, а? Вот таким был я в девятьсот тридцать восьмом году. Что вы об этом думаете?
Мэгги ничего не ответила, и Спитальны воспринял ее молчание как неспособность подобрать нужные слова.
– Не уверен, что сейчас я выгляжу как-то иначе, хотя минуло почти пятьдесят лет. В следующем году я уйду на пенсию, однако я еще в чертовски хорошей форме, – он на несколько мгновений повернул фотографию к Майклу, потом к Андерхиллу, а затем снова Мэгги. – Вот как должен выглядеть молодой человек. Верно я говорю? Ну, а когда я взглянул на своего ребенка – я имею в виду тот день, когда родился Вик и его вынесли показать мне, – я взглянул на этого кроху и испытал настоящий шок. Я тогда подумал: буду любить этого мальчика, любить до самой смерти, ведь так оно и должно быть, верно? Да только ничего я не почувствовал тогда, ей-богу. И все никак не мог уяснить для себя: как же дьявольски уродлив этот ребенок. В тот же момент я понял, что не быть ему таким, как я, он никогда не станет достойным своего отца. Можете назвать это ясновидением или как там, да только я оказался прав, так оно и вышло. Ни разу. Никогда. В старших классах у него появилась подружка, эта Дебби Мацик, и я тогда голову ломал: как ему удается удержать такую смазливую деваху. Признаюсь, всякий раз, когда она приходила к нам, мне думалось, что она здесь, скорее, чтобы поглазеть на меня, а не на него.
– Все готово! – прилетел откуда-то из глубины дома голос Маргарет.
Джордж Спитальны позволил Мэгги еще немного полюбоваться фотографией, затем поставил ее на телевизор и объявил:
– Вы, парни, ступайте на кухню и усаживайтесь, а мне надо отлучиться в мальчиковую комнату.
– И что же произошло, когда нам наконец показали фотографии? – спросил Тим, улыбаясь Мэгги на заднем сиденье, когда они возвращались на такси в отель.
Майкл тоже дожидался возможности задать этот вопрос.
После ужина – «Сдобрите сосиски кетчупом, Мэгги, здесь он у нас вместо соевого соуса» – миссис Спитальны наконец поднялась наверх и принесла спрятанные фотографии Виктора. Оба Спитальны поначалу сопротивлялись, отказываясь показывать их, но раз уж принесли, то Джордж принялся распоряжаться, объявив некоторые никуда не годными, другие просто смехотворными, третьи – слишком уродливыми, чтобы их показывать. В конце концов им показали три фотографии: на одной был растерянный мальчуган восьми-девяти лет на велосипеде; на второй – Виктор-подросток, прислонившийся к капоту старого черного «доджа», а на третьей – стандартный снимок из ежегодника по окончании курса подготовки новобранца.
Ни на одном из них человек на снимке не был похож на Виктора Спитальны, каким его помнили Пул и Андерхилл. Для них стало чем-то вроде потрясения то, что Виктор Спитальны когда-то выглядел таким же невинным, как этот юноша в футболке на военной фотографии. Прислонившись к машине и скрестив руки на груди, он выглядел угрюмым, но гордым, в кои-то веки уверенный в себе. В этой позе отразилась его долгая история поклонения Элвису. Но как ни странно, именно маленький мальчик на фотографиях больше всего походил на Виктора Спитальны, которого они знали по Вьетнаму.
– Что скажете – это был он? – спросил Майкл.
Мэгги кивнула – медленно-медленно.
– Скорее всего да. В квартире было очень темно, и лицо, которое запечатлела память, становится все более расплывчатым, но я почти уверена, что это был он. Кроме того, мужчина, которого я видела, сумасшедший, а мальчик на фотографиях выглядел вполне нормальным. Но знаете, будь я мальчиком, а моим отцом – этот жуткий тип, я бы тоже свихнулась. Он думал, что худшее в дезертирстве его сына – это рана, нанесенная его собственному эго.
– Телефоны записали? – спросил Андерхилл.
Она кивнула снова. Джордж и Маргарет Спитальны нашли номера телефонов Билла Хоппера и Мака Симроу – оба сейчас женаты, живут в том же районе, что и прежде, и работают в Долине, – а также телефон Деборы Мацик Тусы. Завтра они арендуют машину, чтобы отправиться в Саут-Сайд. Пулу вспомнился расфокусированный, направленный в себя взгляд неказистого маленького мальчика на велосипеде. «Безнадега», – обмолвился кто-то (вероятно, Мэгги), – читалось в его взгляде: именно поэтому восьмилетний Виктор Спитальны с фотографии больше походил на человека, которого они знали, чем повзрослевший Виктор с показанных им фотографий. Только у мальчика на велосипеде с оттопыренными ушами и крупными взрослыми передними зубами на его детском лице можно было увидеть ту «безнадегу» и отчаяние.
Когда они вернулись в свой двухместный номер, Андерхилл снял черную широкополую шляпу и длинное черное пальто, которые, должно быть, отхватил на Кэнал-стрит, а Пул позвонил вниз и заказал то, что показалось ему лучшим в предложенной карте вин «Пфорцхаймера», – красное «Шато Тэлбот» 1974 года, и «спрайт» для Андерхилла. Все трое испытывали общее желание – поскорее «смыть» изо рта послевкусие ужина Спитальны.
– А вы вдобавок еще и сдобрили капусту кетчупом, – сказала Мэгги Тиму.
– Да я просто спросил себя: как бы поступил Конор Линклейтер, окажись он там.
– Кому первому звоним? – спросил Майкл. – Дебби или кому-нибудь из парней?
– Как по-вашему, мог он написать ей?
– Вполне, – ответил Пул и набрал номер Дебби Тусы.
К телефону подошел мальчик-подросток и сказал:
– Вам мою маму? Эй, мам! Тебя мужской голос!
– Кто спрашивает? – устало прозвучало в трубке через мгновение. Где-то на заднем плане надрывался телевизор.
Пул представился и вкратце объяснил, зачем звонит.
– Кто-кто?
– Вик Спитальны. Нам рассказали, что вы встречались с ним, когда оба учились в средней школе Руфуса Кинга.
Несколько секунд она молчала.
– О господи! Кто вы, повторите еще раз?
Пул еще раз представился и повторил Дебби только что рассказанное им.
– А откуда вы узнали мое имя?
– Я только что встречался с родителями Виктора.
– Ах, с родителями Виктора, – повторила она. – Джордж и Маргарет. Надо же. Я не вспоминала об этом бедолаге лет, наверное, десять.
– Выходит, вы ничего не слышали о нем с тех пор, как его призвали на службу?
– Нет, еще задолго до того, доктор. Он бросил школу в выпускном классе, а когда его забрали, я уже год встречалась с Ником, за которого и вышла замуж. А три года назад мы с Ником развелись. А чем вас так заинтересовал Вик Спитальны?
– Видите ли, он как-то пропал из виду, и я решил выяснить, что с ним произошло. А почему вы только что назвали его бедолагой?
– Да наверное потому, что именно таким его и помню. Я ведь встречалась с ним и знала, что он вовсе не такой плохой, как считали другие ребята. На самом деле я думала, что он довольно мил, но… Вик не был тем, кого можно назвать «с заскоками» – у нас был по крайней мере один парень, который вел себя куда хуже его, – просто Вику никто не давал шанса. Он был таким… робким, стеснительным, любил возиться со своей машиной. Но вот бывать у него дома я терпеть не могла.