— Cheers[14], — ответила Габриэль по-английски.
Скорее случайно, чем намеренно. Она знала это слово от Боя.
Мимолетное волшебство кончилось, окружающие звуки вернулись: оркестр играл песню «Whispering»[15], которую сейчас можно было слышать на каждом шагу, певец свистом исполнял мелодию припева, на танцевальной площадке двигались пары, официанты сновали между столиками. Бар и ресторан находились под открытым небом в окружении колонн в восточном стиле и сада с пышными растениями, открывавшегося к морю.
Небо мерцало миллионами звезд, цикады продолжали свою брачную песнь.
— А как это звучит по-русски? — спросила Габриэль, сделав маленький глоток шампанского и поставив бокал на стол.
— При дворе мы все говорили по-французски. Поэтому и тосты за здоровье произносили на вашем языке. — Дмитрий задумчиво повертел пальцами ножку бокала и немного помолчал, по-видимому, на мгновение предавшись воспоминаниям. Затем ухмыльнулся. — Впрочем, французский имеет в этом смысле свои преимущества: «Sante» звучит значительно короче, а это сокращает путь к утолению жажды. Русские тосты обычно длинны, потому что в них то выражают радость жизни, то превозносят кого-нибудь или что-нибудь, не говоря уже о пространных пожеланиях здоровья, счастья и прочих благ. На это уходит немало времени. Но у нас говорят: пить без тостов — значит просто предаваться пьянству.
— Мне нравятся такие истории, — улыбнулась Габриэль.
— В сущности, это печальные истории, потому что они повествуют о прошлом, а не о будущем.
— Какой же тост вы предложили бы сейчас на русском? — она подняла бокал.
— За любовь! — произнес он по-русски.
— А что это значит?
Она прочитала в его глазах значение этих слов, прежде чем он успел перевести их на французский.
Габриэль молчала. Музыка вдруг грянула ей прямо в уши, все вокруг стало резче и отчетливей, даже взгляд Дмитрия. Как под лупой. Словно для того, чтобы она восприняла это мгновение со всей его пронзительности Умом она понимала, что нужно принимать решение, а сердце капитулировало перед плотью. На этот раз она не чокнулась с Дмитрием, а молча выпила. Она ответила ему взглядом.
Через несколько секунд Габриэль оказалась в его объятиях: они в танце устремились на середину зала под неаполитанскую песню «О соле мио» в джазовой обработке. Дмитрий оказался удивительным танцором — страстным и грациозным. Он вел ее со скрытой силой, мгновенно зажегшей в ней яростный огонь желания. Габриэль чувствовала пальцами игру мышц на его плечах, вдыхала его аромат, ощущала его тепло. Она охотно позволила ему прижать ее к себе, так что их бедра соприкасались. Ноги их двигались в унисон. Они словно слились в одно целое. Движения их постепенно замедлялись и наконец перешли на другой ритм, утратив связь с музыкой. Это был танец-обещание.
Когда они рука в руке вернулись к столику, взгляд Габриэль случайно скользнул по входной арке в стене, оформленной в мавританском стиле. Еще вся во власти музыки и возбуждения, она не сразу узнала Сергея Дягилева, направлявшегося со своим секретарем Борисом Кохно к одному из столиков в обществе нескольких господ — коммерсантов, судя по внешности и повадкам, — которым, скорее всего, предстояло оплатить сегодняшний счет. Возможно, Дягилев оказал им внимание лишь в надежде на щедрые пожертвования.
— Вы знакомы с Сергеем Павловичем Дягилевым? — спросил Дмитрий, перехватив ее взгляд. — Может, хотите поздороваться?
— Да. Нет. Я хотела сказать, в этом нет необходимости.
Внимание, с которым она смотрела на русского импресарио, было почти неприличным, но она не могла заставить себя отвести глаза.
— Как бы я хотела узнать, какими духами пользовалась его великая княгиня! — вырвалось у нее, когда Дягилев, достав платок из нагрудного кармана, обмахнулся им.
— Какая великая княгиня?
Габриэль, которая уже села на свое место, снизу вверх взглянула на Дмитрия. Ее охватила досада на собственную глупость. Как она раньше не догадалась спросить о духах покойной великой княгини Марии Павловны своего кавалера? Ведь та была его тетушкой, если она правильно поняла объяснения Миси по поводу генеалогического древа Романовых. Каждый представитель высшей придворной знати, судя по всему, был либо великим князем, либо великой княгиней — немудрено запутаться! Конечно, племянник мог и не знать, какими духами пользовалась его тетушка. И тем не менее попытаться стоило.
— Великая княгиня Мария Павловна, урожденная принцесса Мекленбургская, — ответила она, мысленно поблагодарив Бога за Мисину осведомленность о доме Романовых.
— Я полагаю, это «Буке де Катрин», — не раздумывая, ответил Дмитрий. — Ими пользуется и моя сестра.
— О!.. — воскликнула она, глядя на него широко раскрытыми глазами.
Дождавшись, когда официант наполнит бокалы шампанским и удалится, Дмитрий спросил:
— А почему это вас так интересует?
Томление плоти, охватившее Габриэль в его объятиях, мгновенно превратилось в деловой азарт, а скорбящая по любимому мужчине дама — в целеустремленную коммерсантку. Магия эротики не вернулась, даже когда Дмитрий прикурил сигарету и молча протянул ее Габриэль.
— Во время одной встречи с месье Дягилевым я почувствовала какой-то особый аромат, — ответила она, затянувшись дымом. — Платок, подаренный ему великой княгиней, благоухал духами, которые совершенно ни на что не похожи. Не какой-нибудь банальный аромат роз, который годится лишь для того, чтобы заглушать запах собственного тела. Это была удивительная, уникальная комбинация — чуть-чуть напоминающая «Шипр» Коти, но гораздо тоньше, изысканней. К сожалению, мне не представилось случая спросить месье Дягилева, как называются эти духи.
Дмитрий прикурил еще одну сигарету, для себя, и, выпустив облачко дыма, произнес:
— Я уверен, что это «Буке де Катрин». Их создали в честь царицы Екатерины Великой, но из-за ее немецкого происхождения в начале войны переименовали и назвали именем придворного поставщика: «Ралле № 1». Ими могли пользоваться только самые знатные дамы Петербурга и Москвы.
— У этих дам был прекрасный вкус.
— Ни при одном европейском дворе духи не пользовались такой популярностью, как в Петрограде. Мы все были немного помешаны на духах.
Он снова погрузился в воспоминания, устремив серьезный задумчивый взгляд на танцевальную площадку. Потом посмотрел Габриэль в глаза, и его лицо осветила улыбка.
— Но вы не ответили на мой вопрос: почему вас так заинтересовал этот запах? Сами вы ведь, кажется, не пользуетесь духами?
— Да. Я обычно пользуюсь только мылом.
— Потому что ждете уникальных духов? — Он печально покачал головой. — Я охотно подарил бы вам флакон «Буке де Катрин», но, боюсь, этих духов уже не достать. Они как старая Россия — сохранились в виде прекрасного воспоминания, но навсегда утрачены…
— Мне вполне хватило бы химической формулы, — вырвалось у нее.
Он удивленно поднял брови, но молчал, видимо ожидая пояснений. Габриэль рассердилась на себя за свою неосторожность. Разумно ли откровенничать с этим человеком, посвящать его в свои планы? Речь ведь шла не о личном, а о коммерции. Она попыталась уклониться от прямого ответа.
— О причинах своего интереса расскажу вам в следующий раз. Это слишком широкая тема для одного вечера.
Дмитрий нежно сжал ее руку, которой она потушила окурок в пепельнице.
— Я счастлив быть рядом с вами, мадемуазель Шанель.
Она была бы рада вновь почувствовать то легкое опьянение от его близости, которое испытала несколько минут назад, но сердце ее билось сильнее не от присутствия этого эффектного мужчины, а лишь благодаря духам, название которых она наконец-то узнала.
— Что ж, не сыграть ли нам во что-нибудь? — ответила она с приветливой улыбкой.
Ее взгляд исключал какую бы то ни было двусмысленность. Она на мгновение задумалась о том, что было бы, если бы он намеренно превратно истолковал ее слова. Однако двусмысленные фривольности были не во вкусе Дмитрия Павловича Романова.
Сначала Габриэль проиграла. Потом выиграла. Потом проиграла еще больше. Но, хотя она в конце концов проиграла в рулетку вдвое больше того, что поставила, она все же обращалась с деньгами гораздо осторожней, чем Дмитрий. Великий князь расставался с жетонами с такой легкостью, как будто в Петербурге его ждал российский трон. «Любой проигрыш стоил этого удовольствия — вместе с Дмитрием жадно следить за маленьким шариком, скачущим на колесе рулетки, с надеждой, с замиранием сердца, радостно вскрикивать, когда шарик падает в лунку перед твоим номером, или на несколько секунд предаваться мукам отчаяния, когда этого не происходит. Это было удивительно — смеяться с ним, быть расточительной и безрассудно-легкомысленной. Это было подобно опьянению. Габриэль от души веселилась и… вскоре забыла о своей скорби.
Когда они наконец покинули казино и Дмитрий проводил Габриэль до отеля, этот вечер стал уже не просто эпизодом, а чем-то более значительным. Они медленно шли рука в руке, хмельные от сознания возникшей между ними глубокой связи. Пальцы их сплелись. Габриэль вновь ощутила ту легкость, с которой их тела нашли общий ритм и слились в нем в одно целое.
— С вами я готов сорвать банк в Монте-Карло, — сказал Дмитрий.
Он произнес эти слова тихо, но его голос гулко отозвался в тишине. Кроме них в этот поздний час на набережной никого не было. Ночное безмолвие нарушали лишь плеск морских волн и шум мотора одинокого автомобиля.
«Это сон, — подумала она. — Всего лишь сон. В один прекрасный день я проснусь и вернусь к прежней жизни…»
— Монте-Карло — прекрасная идея, — храбро ответила она.
— Тогда отправимся туда прямо сейчас!
— Завтра я уезжаю с Сертами в Рим. Ненадолго. Через несколько дней мы вернемся. Может, тогда нам еще представится случай съездить в Монте-Карло.
Они подошли к входу в «Гранд-отель де Бэн» и остановились. Повисла долгая пауза. Габриэль ожидала, что он сейчас произнесет какие-нибудь слова, долженствующие стать пропуском в ее номер. Хотя особых слов не требовалось: такой вечер, в сущности, — прелюдия к ночи любви. Они оба — взрослые люди и знают, что делают. Они ни у кого ничего не отнимают, зато многое могут дать друг другу.