У дверей «Галери Лафайет» портье подозвал такси. До «Кафе де ля Пэ», где они с Мисей договорились встретиться, было всего пару шагов, но начинающийся дождь со снегом не располагал к прогулке.
В кафе на первом этаже «Гранд-отеля» было не так многолюдно, как обычно. Огромный зал с изящными колоннами и великолепными фресками всегда был битком набит посетителями, свободных столиков было не найти, а дополнительные стулья загромождали проходы, чрезвычайно осложняя работу официантов. Но сегодня тут было на удивление свободно, так что Габриэль сразу заметила подругу, хотя ту и загораживала кадка с пальмой. Мисина фетровая шляпка от Шанель была отличным опознавательным знаком.
— Ты сегодня рано, — констатировала Габриэль после традиционных приветственных поцелуев.
— А вот ты опоздала, — с улыбкой пожурила Мися. — Надеюсь, кофе, который я тебе заказала, еще не превратился в мороженое.
Габриэль со вздохом пожала плечами и опустилась на стул, услужливо пододвинутый официантом.
— Прости, в «Галери Лафайет» я забыла о времени, — призналась она и, взглянув на молодого человека за ее спиной протягивающего меню, добавила: — Спасибо, кофе у меня уже есть, больше пока ничего не нужно.
— Шампанского мы выпьем позже, — уверенно сказала Мися. — Нужно выпить за то, что Игорь Стравинский больше тебя не донимает, — продолжила она, когда официант удалился.
— Я не видела его с премьеры, — поспешно ответила Габриэль. Ей было не по себе — начало разговора ей не понравилось. С чего вдруг Мися завела речь о Стравинском?
После той вечеринки то и дело появлялись слухи о романе между ними, но Габриэль упорно их опровергала. С тех пор она не позволяла себе никаких опрометчивых поступков и надеялась, что суета праздничных дней пойдет на пользу если уж не ей самой, то хотя бы ее репутации. Парижане в эти дни настолько поглощены своей жизнью, что вряд ли обратят особое внимание на короткую, незначительную интрижку.
— Этот мужчина невыносим, — твердо заявила Мися. — Гений, бесспорно, но в жизни совершенно невыносим. Радуйся, что ты от него избавилась.
Габриэль задумчиво помешивала кофе, несмотря на то что в нем не было ни сахара, ни молока. Значит, подруга по-прежнему сгорает от любопытства.
— Стравинские по-прежнему живут в моем доме. — Она произнесла это так, будто говорила сама с собой. Затем, подняв голову, добавила: — Но если ты хочешь выпить за то, что он оставил меня в покое, — давай, я не против. Он действительно меня избегает. — Чего она сама никак не ожидала. — Ну что, ты довольна? — закончила она раздраженно.
Мися лишь отмахнулась.
— Коко, мы хотим, чтобы ты была счастлива. Поверь мне. Хосе даже пришлось поговорить с ним по душам ради тебя.
Габриэль в изумлении уставилась на подругу. Так значит, она начала весь этот разговор для того, чтобы посвятить ее в подробности, о которых она и понятия не имела?! Ну что ж, во всяком случае, она хотя бы узнает какие-то новости.
— Хосе пришлось сделать что?..
— Он объяснил Стравинскому, что Бой просил его — Хосе — заботиться о тебе. Это ведь так, ты согласна? Он чувствует свою ответственность, понимаешь? Мы оба чувствуем.
— Ну, конечно… — послушно пробормотала Габриэль.
Честно говоря, она не помнила, чтобы Бой хоть раз просил Серта о чем-то таком, но сердечность Хосе, безусловно, тронула ее. Хотя она почти не сомневалась, что это все идея Миси.
— Мой дорогой муж назвал Стравинского… — Мися замялась, затем смущенно улыбнулась и пояснила: — Ну в общем, он употребил одно грубое слово, которое не должны произносить дамы. — И, наклонившись к Габриэль, прошептала с плохо скрываемым восторгом: — Он назвал его говнюком!
— Ты хочешь сказать, что Хосе так сильно переживает за меня, что не придумал ничего лучше, как назвать Стравинского говнюком?..
Габриэль не знала — расхохотаться или разозлиться. Но голос ее дрогнул.
— Нет. Конечно, не поэтому. — Мися захихикала и снова откинулась на спинку стула. — Он назвал его так, потому что это правда. Наш с тобой друг как раз и есть самый настоящий… ну, в общем, ты поняла.
— А вам не кажется, что это уже перебор?
Мися саркастически усмехнулась.
— Я тебя умоляю! Он женатый человек. Отец четверых детей. И при этом повсюду трубит о том, что он тебя любит и хочет на тебе жениться. Страшно подумать, что будет с его больной женой, у нее ведь совершенно нет денег.
— Знаю.
Габриэль опустила глаза, чтобы скрыть от подруги, как взволновал ее этот разговор.
Мися была абсолютно права. И то, что Хосе Серт втайне от нее, оказывается, отстаивал ее интересы, не возмущало Габриэль. Что ее действительно раздражало, так это то, с какой страстью Мися и Хосе вмешивались в ее личную жизнь. Это так же утомительно, как и поклонение Стравинского — навязчиво и совершенно излишне. Правда ли Мися желала ей добра, пусть и таким странным способом — или в ней говорит ревность? Ревность к женщине, которая, как Мисе казалось, лишила ее очередного поклонника из круга Дягилева.
— Я не люблю Стравинского. И никогда не вышла бы за него замуж. Но спать с ним мне понравилось, — справедливости ради, она позволила себе произнести это вслух.
— Если бы этим все и ограничилось… — Мися вздохнула. — Судя по всему, он относится к вашей… к вашему роману гораздо серьезнее. Дягилев говорит, он просто помешался на тебе.
Странное чувство охватило Габриэль… То же самое она ощущала во время ежегодных модных показов, когда представляла новые коллекции избранной публике. Восхищение и признание — вот что было ее волшебным эликсиром. Французские королевы эпохи Возрождения жаждали мудрости и вечной красоты, для Габриэль же смысл существования заключался в вечном стремлении к успеху и одобрению — и в работе, и в личной жизни. Так было, еще когда она исполняла дурацкие песенки в кафешантане и впервые в жизни услышала аплодисменты зрителей. А позже именно поэтому бесстрашно взобралась в седло, желая доказать Этьену Бальсану, помешанному на лошадях, что она прекрасная наездница, а потому и подходящая спутница для него самого. Хотя ни то, ни другое не было правдой. Затем она стала модельером, и к ней пришел успех, а вместе с ним и восторг от осознания, что у нее настоящее чутье в этом деле. Но даже бурные овации ее почитателей меркли перед страстью гениального музыканта. И то, что он любил ее, Габриэль Шанель, сироту непонятного происхождения, так сильно, что ради нее был готов на что угодно, стало для нее чем-то вроде посвящения в рыцари.
— Ни одна приличная дама не зайдет в твое ателье после такого. — Мисин голос доносился будто откуда-то издалека. Очевидно, подруга продолжала свои рассуждения, пока Габриэль погрузилась в воспоминания. — Даже самые безнравственные особы будут тебя презирать. Стравинский, разумеется, думает только о себе.
Его не заботит, что скажут люди, если ты оставишь бедную Екатерину без мужа.
— Вот уж чего я точно делать не собираюсь.
— Слава богу! — Возглас Миси в полупустом зале прозвучал слишком громко. Официант поспешил к их столику, решив, что они собираются сделать заказ. Еще пребывая в своих размышлениях, Мися вопросительно уставилась на него. — Что такое?
— Принесите нам, пожалуйста, бутылку шампанского, — попросила Габриэль, придя таким образом на помощь им обоим. — Мадам Серт хочет произнести тост. — Улыбка скользнула по лицу Габриэль, она вдруг вспомнила свою романтическую венецианскую историю. — Ты знала, что русские обожают длинные ТОСТЫ?
— Ма chere, ты забыла, что я родилась в Петербурге? И хоть я не росла в царской России и вообще навсегда уехала оттуда, мой отец позаботился о том, чтобы я хорошенько изучила русский менталитет. — Мися проводила взглядом официанта, спешившего выполнить их заказ, и добавила: — Могу поспорить, у этого симпатичного молодого человека русские корни. Куда ни посмотришь — всюду русские. Париж полон эмигрантов.
— Мне кажется, я все больше влюбляюсь в славянскую культуру. Она напоминает мне Овернь — мою родину. Для французов я, наверное, тоже восточный человек, как ты думаешь?
Мися рассмеялась.
— Ну уж не знаю, Коко.
Радуясь, что тема Стравинского закрыта, по крайней мере пока, Габриэль заговорила о том, что ей пришло в голову после того волшебного вечера с Дмитрием Романовым.
— Я подумываю о том, чтобы нанять в манекенщицы русских эмигранток. Как ты справедливо заметила, в городе их полным-полно, и все они дворянки.
— Коко, твой стиль — это воплощение французской элегантности. Не уверена, что твои покупательницы одобрят подобный реверанс в сторону русского царского двора.
Габриэль пожала плечами.
— Я же не собираюсь одевать их как крестьянок. Хотя… — Она вдруг умолкла, застыв, будто ее поразила молния. — Немного вышивки в народном стиле — это было бы совсем неплохо. Во всяком случае, какая-то совершенно новая эстетика для моей коллекции.
— Не забывай, «Весну священную» хорошо приняли только в переработанном варианте — где как раз не было ничего фольклорного.
— Думаю, нужно просто правильно выбрать момент, — спокойно возразила Габриэль. — В любом случае многие русские девушки хорошо двигаются, потому что с детства обучались этому на уроках танцев, и у них превосходные манеры. Мне кажется, это будет прелестно, если мою новую коллекцию представят принцессы и графини!
Пока это была всего лишь идея, но Габриэль так вдохновилась ею, что с радостью приступила бы к ее воплощению в тот же день. Мысленно она уже вела телефонные переговоры и приглашала кандидаток к себе в ателье на пробы.
Официант вернулся к их столику с бутылкой шампанского в ведерке со льдом. Хлопнула пробка, и жемчужное вино с шипением хлынуло в бокалы. Подруги молча наблюдали за движениями молодого человека.
— За империю, чья гибель открывает нам столько возможностей, — произнесла Габриэль, когда подруги остались одни.
— Ну, если ты настаиваешь, — поморщилась Мися. — Если ты не имеешь в виду Игоря Стравинского, я готова пить за всех русских царей, начиная с Ивана Грозного.