Габриэль игнорировала шушуканье в ресторане отеля, как и любопытные взгляды своих клиенток и служащих. Ей всегда было безразлично, что о ней говорят. Был бы язык, а тема для сплетен найдется. И вот теперь в центре внимания оказался ее роман с Дмитрием Павловичем. Ну и что?
Она спросила его, не боится ли он стать мишенью для сплетен.
— Нет, — ответил он с улыбкой и, встав, нежно обнял ее за плечи.
Они завтракали в ее номере, придвинув сервировочный столик к окну, за которым серело мутное февральское утро.
— Я не знаю женщины, с которой мне было бы приятней показаться в свете, чем мадемуазель Коко Шанель.
Ее сердце сладко защемило. Когда Дмитрий прижался лбом к ее голове, она наконец решилась заговорить на тему, занимавшую ее со вчерашнего дня. С той минуты, когда Мися напомнила ей, что завтра, то есть уже сегодня, должен состояться бал-маскараду графа де Бомона.
— У тебя нет желания принять участие в одном забавном приключении?
— Разумеется. Весьма охотно. — Он поцеловал ее волосы. — О чем идет речь? — спросил он, возвращаясь на свое место.
— О защите моей чести.
— На чем будем драться — на пистолетах или на шпагах?
— Наше оружие — это наше присутствие, — улыбнулась она. — Так говорит Мися.
— Если это говорит твоя подруга, значит, так оно и есть. Но почему она так сказала? — спросил он удивленно, наморщив свой высокий лоб.
— Ах, это долгая история. Все это, пожалуй, немного смешно, и оскорбленной чувствует себя скорее Мися, чем я…
Она задумчиво крошила на тарелке кусочек круассана. Ею вдруг овладели сомнения — стоит ли дразнить светскую элиту? Стоит ли устраивать скандал только потому, что Коко Шанель осталась в глазах высшего общества всего лишь модисткой? Простой женщиной, которая, несмотря на свой всеми признанный талант и свое новаторство в области моды, по-прежнему стояла на иерархической лестнице гораздо ниже таких известных коммерсантов, как Поль Пуаре или Франсуа Коти, не говоря уже о литературных и художественных гениях. А главное — имела ли она моральное право вовлекать в свои личные проблемы Дмитрия? Но тут в голове у нее мелькнула озорная искра, и вся нерешительность и неуверенность мгновенно превратились в упрямое желание любой ценой бросить вызов старым традициям и условностям. И она сначала робко, а затем все уверенней рассказала Дмитрию о том, что Эдит де Бомон заказала ей костюмы для своего ежегодного бала-маскарада.
— Графиня осталась в восторге от моих костюмов. Но этого восторга оказалось недостаточно, чтобы прислать мне приглашение на бал. Мися восприняла этот снобизм как личное оскорбление и решила испортить ей сегодняшний праздник. Для этого она собирает всех наших друзей, всю художественную элиту Парижа.
— Почему ты не сказала, что для тебя так важно попасть на этот бал? — удивленно спросил Дмитрий. — Я бы достал приглашение, и мы с тобой…
— Это очень мило с твоей стороны, но дело не в этом, — ласково перебила она его. — Речь идет о моем положении в обществе, о моей репутации. Я просто подумала, что тебе, возможно, захочется быть рядом, когда мы устроим скандал.
— Но… видишь ли… дело в том, что… — пробормотал Дмитрий, почти трогательный в своем смущении.
Они помолчали. Габриэль видела, что в мыслях он где-то далеко. Гораздо дальше, чем была она, когда только что окинула внутренним взором свое бедное детство, свою юность в стенах монастыря и первые годы в кафешантане, сравнив их со своей сегодняшней шикарной жизнью. С социальной точки зрении <ти две жизни разделила непреодолимая пропасть. Дмитрию такая ситуация была незнакома. Хоть он и жил в изгнании и зависел от других, он все же по-прежнему сохранял свой высокий статус. Вряд ли он может понять ее, решила она. И зачем она только напомнила ему о разнице между ними? Зачем вообще попыталась втянуть его в эту авантюру? Ее охватила досада. Если все это покажется ему неприятным и Мися в его глазах предстанет скандалисткой — кем она, в сущности, и была, — если он осудит ее подругу за эту сомнительную затею и откажется принять участие в так называемом «веселом приключении», ей, пожалуй, придется расстаться с ним. А с ним так хорошо! Как глупо все получилось.
Она молча ждала его ответа. И конца их едва начавшегося романа, апогеем которого должна была стать поездка на Ривьеру.
Он долго смотрел ей в глаза.
— Мне хорошо знакомы чувства отверженных… — произнес он наконец, к ее величайшему удивлению. — Когда Феликс Феликсович Юсупов стал подыскивать единомышленников для убийства старца Распутина, я с самого начала изъявил готовность участвовать в акции. Я, как и он, видел в убийстве Распутина единственный путь к спасению России. Этот человек оказывал роковое влияние на мою тетушку, на царицу, и причинял чудовищный вред моему дорогому отечеству. Царица, разумеется, была вне себя и потребовала для нас смертной казни. Но тогдашний российский закон запрещал арест и привлечение к суду не только членов царской семьи, но и великих князей. Юсупов был сослан в свое родовое имение на юге России, а после отречения царя возвратился в Петроград и даже умудрился каким-то образом вывести с собой в Лондон драгоценности и картины, так что он теперь один из немногих эмигрантов, которые не испытывают финансовых затруднений. Теперь он благоденствует в британской столице и пожинает лавры убийцы Распутина. — Его тон стал жестче, и Габриэль затаила дыхание, уже почувствовав, чем кончится этот монолог. — Со мной дело обстояло иначе. Несмотря на то что я — прямой родственник царя, меня подвергли суду и осудили. Смертной казни я избежал лишь потому, что народ с радостью воспринял весть об убийстве Распутина. Однако казнь казалась мне тогда лучшей участью, чем тюрьма. Между тем царица была непреклонна: со мной обращались как с самым обыкновенным убийцей, хотя я лично не тронул Распутина и пальцем. Я во время акции стоял на карауле. И тем не менее стал козлом отпущения. — По лицу его скользнула горькая улыбка. — Но нет худа без добра: в конце концов меня освободили из-под стражи и, разжаловав, направили служить в Персию. Это и спасло мне жизнь. Красные расстреляли моего отца и сводного брата, мне же удалось бежать в Тегеран. Остальное тебе известно. И вот я здесь и… — Он сделал паузу, судорожно глотнул и прибавил: — …и глубоко благодарен судьбе за то, что встретил тебя.
Она молча кивнула. Обвинительный вердикт в отношении их с Мисей затеи он пока не произнес. Она сжала его протянутую через стол руку.
— Разумеется, я буду сегодня вечером твоим кавалером. Романовы еще никогда не отказывались от дуэли, независимо от того, какое оружие выбрано. У нас, русских, есть такая поговорка: «Риск — благородное дело». Одним словом, Коко, нужен скандал — будет скандал!
«Теперь у сплетников появится еще один повод почесать языки, — мелькнуло у Габриэль в голове. — Скандал неизбежен». Она почувствовала внутри приятный огонь давно забытого чувства счастья.
Длинная вереница автомобилей медленно, со скоростью пешехода, двигалась по рю Пьер Демур в сторону замка Терн. Она протянулась от самой Авеню-де-Терн и заполнила все прилегающие улочки зтого фешенебельного района Семнадцатого округа. Лимузины и кабриолеты тащились друг за другом бампер к бамперу и, достигнув круглого портала средневекового замка, освещенного десятками факелов и свечей, высаживали своих пассажиров — представителей высшего общества и богемы. Тявканье клаксонов, глухой стук захлопывав-мых дверец и гомон голосов заполнили улицу. Смех пока еще звучал естественно, без истерических нот, результата обильных возлияний. Сверху, из открытого окна, неслись лихие джазовые композиции. Когда автомобиль Сертов остановился перед воротами, к нему тотчас же бросились слуги в ливреях, чтобы открыть дверцы.
— Ваше приглашение, пожалуйста! — обратился один из них, галантно шаркнув ножкой, к Хосе, когда они вышли из машины.
— У нас нет приглашения, — сладким голосом ответила Мися нарочито громко, чтобы остальные гости, чередой двигавшиеся ко входу, услышали ее слова.
— Это ведь, кажется, Мися и Хосе Серт? — полушепотом произнес возбужденный женский голос в нескольких метрах от них.
— Здравствуй, Мися! Выпьем потом вместе шампанского? — крикнула другая дама.
— Без приглашения я не могу пропустить вас, мадам.
Молодой человек явно растерялся. Эдит де Бомон, конечно, пыталась обучать своих слуг придворным манерам, но противостоять нахальству жаждущей мести Миси Серт они были не в состоянии.
— Простите, мадам, у меня четкие указания…
— Понимаем, — ответил Хосе. — Мы охотно повеселимся вместе с шоферами на улице.
Пока слуга приходил в себя от изумления, Габриэль вышла из автомобиля, осмотрелась и, поняв, что ее не сразу узнают, почувствовала легкое разочарование. <А может, роль невидимки даже приятней, чем эта утомительная популярность», — подумала она. Однажды она где-то прочитала, что Мися не менее известна в Париже, чем обелиск на площади Согласия. А для запланированного скандала ее популярность очень важна.
Каждый из гостей, кто слышал хотя бы отрывок диалога между Мисей и слугой, невольно повернул голову в их сторону. Раздалось удивленное бормотание. Началась цепная реакция. Едва господа, стоявшие ближе других в ожидании высокой чести услышать личные приветствия графа и графини, зашушукались, как удивление и недоумение распространились по толпе со скоростью лесного пожара. А когда вслед за Габриэль из автомобиля вышел Дмитрий и целеустремленно направился к группе шоферов, стоявшей на краю «сцены», шум голосов резко усилился, напоминая уже тихие раскаты грома перед грозой.
— Вы позволите предложить вам сигарету? — спросил он шофера мадам де Ноай.
Габриэль узнала шофера, потому что его хозяйка покровительствовала Жану Кокто и время от времени возила своего протеже по Парижу в личном автомобиле. Мадам очень удивилась бы, если бы узнала, что Кокто сегодня вечером последовал приглашению Миси, а не Этьена де Бомона.
Угостив сигаретой шофера и его коллегу, Дмитрий с довольной улыбкой прикурил еще одну и протянул ее Габриэль. Затем опять чиркнул спичкой. Глубоко затянувшись дымом, он прошептал ей на ухо: