— Смотри — кажется, все идет по плану.
Мися стояла посреди слуг, как дворянка из романа Бальзака. Красивая, уверенная в себе и непоколебимая. Хосе Серт выступил вперед, чтобы шумно поприветствовать Пабло Пикассо. Тот охотно подыграл ему, и сцена получилась необыкновенно веселой, в стиле комедии Мольера. Дефиле замедлило темп. Большинству гостей было явно интереснее на улице, чем в бальном зале замка. Друзья Габриэль тоже забавлялись от души. Даже Дмитрию импонировала его новая роль. У него был вид мальчика, радующегося возможности сделать что-то запретное.
Габриэль заметила среди гостей несколько старых друзей Боя, с которыми ее связывало лишь шапочное знакомство. Элегантные дамы в сопровождении своих богатых кавалеров тоже узнали ее, хотя Бой старался по возможности оградить ее от общения с этими бонвиванами и их кокотками.
— Они показались мне довольно симпатичными. Почему бы не пригласить их в гости? — спросила Габриэль, когда они гуляли по берегу реки.
Выходя от «Максима», они столкнулись с парой, которая явно обрадовалась встрече больше, чем Бой. Тот после короткого сухого приветствия схватил ее за руку и почти бегом устремился на улицу Рояль. Он молча протащил ее через площадь Согласия и лишь на набережной Сены замедлил шаг.
— Ни за что! — ответил он неожиданно резким тоном.
— Почему?
— Потому что они недостойны тебя.
— Эта женщина гораздо красивее меня, — возразила она.
— Возможно. Но для меня нет никого красивее тебя. А кроме того, тебе не стоит заводить знакомства с кокотками, потому что мы скоро поженимся…
Он так и не женился на ней, а кокоток хозяева сейчас будут приветствовать в замке Терн воздушными поцелуями, в то время как их портнихе доступ туда закрыт. Портнихе, «превосходный вкус» которой недавно удостоился высоких похвал журнала «Вог». Габриэль почувствовала, как к горлу поднимается горечь.
Искоса она наблюдала за Дмитрием. Тот оживленно обсуждал с двумя шоферами преимущества различных марок автомобилей, словно и сам был из их компании. На него то и дело поглядывали самые знатные гости. Великий князь в роли шута. «Сомнений нет, — думала Габриэль, — это ради меня. Он это делает ради меня. Ради маленькой мидинетки, недостойной быть принятой в приличном парижском обществе». Все ее тело, ее сердце снова залило то тепло, которое она испытывала, чувствуя его любовь.
Дмитрий, словно почувствовав ее взгляд, повернулся к ней с сияющей улыбкой.
— Как настроение? — спросил он.
— Не знаю, — ответила она.
Она не решилась признаться ему, как ей больно в очередной раз быть пустым местом для этой публики. Даже ее клиентки старательно делали вид, будто не знакомы с ней.
— Я бы с удовольствием чего-нибудь выпила. Дмитрий пристально посмотрел ей прямо в глаза, словно читая ее мысли и чувства. Затем повернулся и крикнул в толпу:
— Шампанского! Я могу раздобыть здесь где-нибудь бокал шампанского для мадемуазель Коко Шанель?
— О!.. Ах!.. — опять послышались изумленновозмущенные возгласы.
Казалось, все взгляды были прикованы к Габриэль. Она уловила обрывок разговора двух дам:
— Мадемуазель Шанель шьет такие элегантные платья! Почему ее не пригласили?
— Неужели у Коко Шанель и в самом деле роман с великим князем? Боже, какой скандал! Ужасно неловко!
Габриэль с трудом подавила желание крикнуть даме, которую она слышала, но не видела, что та абсолютно права. Это действительно ужасно неловко. Для нее, Габриэль, для других гостей. А главное — для графа и графини де Бомон. План Миси полностью удался.
Несмотря на противоречивые чувства, Габриэль в конце концов развеселилась. Хосе привез в багажнике своего автомобиля изрядный запас охлажденного шампанского и организовал прямо на улице фуршет. Получилась роскошная пирушка. Особенно когда к «скандалистам» присоединилась часть гостей и они вместе с некоторыми представителями богемы и шоферами устроили настоящий уличный праздник. Над головами у них одно за другим открывались окна, с каждой минутой росло количество зрителей, с интересом наблюдавших за тем, как Габриэль в свете автомобильных фар под музыку, доносившуюся из бального зала замка, отплясывала чарльстон сначала с Жаном Кокто, а потом с Пикассо. Наконец она закружилась в вальсе с Дмитрием. Ее немного знобило, несмотря на радостное возбуждение и на то, что ночь была теплой.
— Пора ехать на юг, — шепнула она Дмитрию на ухо.
Он крепко прижал ее к себе. И это был более чем красноречивый ответ.
Глава третья
Каждый раз, переступая порог дома номер двадцать три на рю Ла Боэси, Мися поражалась перемене, произошедшей с Пабло Пикассо. Его квартира уже не имела ничего общего с несколько захламленной мастерской талантливого художника, где одно любовное приключение спешило сменить другое, где завсегдатаями были более или менее удачливые и в большинстве своем некредитоспособные, иногда откровенно несчастные, но жадные до дискуссий друзья. Она превратилась в роскошную резиденцию модного живописца. Его галерист и спонсор Поль Розенберг три года назад снял для него эту квартиру поблизости от своей галереи. Это был своеобразный свадебный подарок, знаменующий начало новой жизни Пикассо с прекрасной Ольгой.
На его необыкновенной работоспособности изменение жилищных условий никак не отразилось. Чего нельзя было сказать о личной жизни Пикассо, которая в последнее время служила источником разного рода сплетен. Поговаривали, что он начал отдаляться от жены. Возможно, это было связано с супружеской четой Мерфи из Нью-Йорка, в недавнем времени присоединившейся к их компании: Сара Мерфи стала проявлять к Пикассо особый интерес. А может, его поведение объяснялось беременностью Ольги. В начале месяца та наконец родила сына, который должен был сделать их счастье совершенным. Но друзья опасались, что появление в семье младенца может привести к еще большему отчуждению между супругами или и в самом деле спровоцирует Пикассо, известного своей беспощадностью в любви, на новый роман.
Мися сочла своим долгом лично удостовериться в справедливости этих опасений. Тем более что она должна была наконец увидеть новорожденного и поздравить родителей.
Ей открыла горничная. Приняв у гостьи пальто, девушка проводила ее, нагруженную бесчисленными пакетами с подарками для Ольги и маленького Паоло, в салон, в царство роженицы. Иначе это назвать было трудно: балерина не просто величественно возлежала в шезлонге на горе из шелковых подушек, изящная, бледная, но с сияющими глазами — она к тому же увлеченно разыгрывала драматическую роль матери. Чуть приподняв маленькую белую руку, она обозначила пальцами знак приветствия и указала на стоявшую в углу у камина детскую кроватку на колесиках.
Потрескивающий в камине огонь отбрасывал тени на белые кружевные простынки и на личико младенца. Он по русской традиции был туго спелёнат и напоминал матрешку. Мися знала, что во Франции детей не пеленают, и подумала, что ему, наверное, ужасно жарко. Она видела лишь закрытые глаза и нежные розовые щечки, мерцавшие в отблесках огня, как андалузские апельсины.
— Очаровательный малютка! — повинуясь долгу вежливости, произнесла Мися.
Ей слишком мало было видно, чтобы оценить достоинства или недостатки новорожденного. Она нервно огляделась в поисках стола, на который могла бы сгрузить пакеты. В комнате было невыносимо жарко, и по спине у нее уже градом струился пот. Однако единственный стол занимали маленькая икона, книга и, конечно же, детские принадлежности. Свалив пакеты в одно из кресел, Мися со вздохом сняла шарф.
— Паоло — самый хорошенький ребенок на свете, не правда ли? — спросила Ольга.
— Разумеется, — согласилась Мися.
— Он необыкновенно красив, — продолжала Ольга, словно не слышала ответа Миси. — И наверняка станет умным мальчиком. Он уже сейчас выглядит очень сообразительным, верно?
— Да, Ольга.
— Если бы вы увидели его ручки, вы бы поняли, что когда-нибудь он станет великим художником. Такими руками только писать картины или дирижировать оркестром. Чего-чего, а таланта ему не занимать.
— Несомненно, Ольга.
Беспокойство Миси росло. Может, ей лучше уйти? Она чувствовала, что хозяйка не рада ее визиту. Беседа получалась какой-то однобокой, но ничего особенного в этом не было — Мися хорошо знала Ольгу Пикассо. Она бы с удовольствием наконец села, но хозяйка, вероятно, забыла предложить гостье сесть. Впрочем, в комнате не так уж много подходящей мебели. На втором кресле лежал пеньюар, брошенный так ловко, что вполне мог бы сойти за натюрморт Ренуара. А Мися знала толк в его живописи: в юности она сама ему позировала. Однако, несмотря на эффектность этой детали интерьера, Мисю мало радовала перспектива провести все время своего визита на ногах.
Она раздраженно подошла к окну, взяла со стоявшего там стула книги и переложила их в кресло, к своим пакетам. Потом придвинула стул к шезлонгу Ольги и села.
— Я раньше не думала, что такое крошечное существо можно так любить. У вас нет детей, и вам, конечно же, трудно себе представить, что испытывает женщина после родов…
— Как поживает Пабло? — решительно переменила тему Мися.
— Отец Паоло? — слегка растерянно откликнулась Ольга, словно не сразу вспомнила, о ком идет речь. — Я его редко вижу. Большую часть времени он занят своими картинами или статуями. Он сейчас увлекся скульптурой. Признаться, даже не знаю, как он поживает. Серт, по-видимому, лучше меня осведомлен о нынешнем состоянии и настроении Пабло.
Мися никак не могла понять, что означали странные нотки, звучавшие в словах Ольги. Обиду, стыдили злость? Во всяком случае, слухи о разладе между Пабло Пикассо и женой оказались небеспочвенными. Не случайно он тогда вечером перед замком Терн так раздраженно отреагировал на ее вопрос об Ольге. Ее охватило сочувствие к бедной русской красавице. Хотя весь этот спектакль на тему роженицы показался ей несколько смешным, это все же не давало права новоиспеченному отцу так демонстративно игнорировать жену.