— Я уверена, Пабло нужно еще привыкнуть к новому положению вещей. Мужчинам иногда бывает нелегко освоиться в роли отца, — попыталась она утешить Ольгу.
— Ну да, вам ведь это лучше известно, — прошипела та.
Ну что ж, она скажет Дягилеву, их самому близкому общему другу, что сделала все возможное, но упрямство Ольги оказалось для нее непреодолимым препятствием. И если она так же ведет себя и с Пикассо, то неудивительно, что тот больше времени уделяет работе, чем жене и ребенку. Она приняла решение откланяться не позднее, чем через пять минут. Да, пять минут она еще посидит. Долг вежливости будет исполнен. Но на этом ее миссия заканчивается.
В качестве последней попытки направить мысли Ольги в другое русло и хоть как-то скрасить оставшееся время визита, Мися принялась угощать несчастную упрямцу самой свежей сплетней.
— Коко Шанель собирается отправиться на Ривьеру со своим новым другом…
— Но Стравинский же гастролирует в Испании, — перебила ее Ольга.
— О нет! — рассмеялась Мися. — Она уже дала ему отставку. Ни за что не угадаете, кто ее новый друг!
— Пикассо? — с тревогой спросила Ольга.
— Ну, конечно же нет, голубушка. Полагаю, вы бы знали, если бы ваш муж открыто флиртовал с другой женщиной на глазах у всего общества. — Мися вдруг подумала, что духота в помещении — отнюдь не единственная причина, по которой она обливается потом. — Нет, дорогая моя, не Пикассо. Коко теперь с великим князем Дмитрием Павловичем. Весь Париж говорит об этом.
— О!.. — выдохнула пораженная Ольга.
Мися осталась вполне довольна произведенным эффектом. Наконец-то она снова в своей стихии.
— Они уже целую неделю всюду появляются вместе. Ужинают в «Ритце», а вечера, как известно, не заканчиваются десертом. И во время скандала в честь барона де Бомона он тоже был, так сказать, в гуще событий.
Но упоминание скандала Ольга пропустила мимо ушей: ее, судя по всему, больше интересовал другой аспект этой истории.
— Мне казалось, что Консуэло Вандербильт так энергично стремится ускорить развод с герцогом Мальборо, потому что у нее роман с его высочеством, а вовсе не из-за любовных похождений ее мужа.
Последнее замечание возмутило Мисю, но она не стала возражать. Она была сторонницей четких, недвусмысленных отношений. Этого принципа она придерживалась как в своем первом браке, так и при разводе со своим вторым мужем. Пресловутый любовный треугольник был не в ее вкусе. Поэтому она и осуждала связь Коко со Стравинским.
— Нет, нет, нет, — ответила она не без определенного удовлетворения в голосе. — Дмитрий Павлович человек свободный и может поступать как ему заблагорассудится. К тому же Консуэло Вандербильт — или, точнее, леди Спенсер-Черчилль — уже положила глаз на Луи-Жака Бальсана.
Мися не стала пояснять, что очередным предметом любви известной американской мультимиллионерши стал брат Этьена Бальсана. «Мир так тесен, — подумала она. — Интересно, Стравинский уже знает, что Коко предпочла ему неженатого великого князя?»
— Вот как, — вздохнула Ольга. — Консуэло Вандербильт положила глаз на Луи-Жака Бальсана… Ах, с тех пор как родила, я совсем отстала от жизни. Вы не знаете, как проходят гастроли в Испании? Очень надеюсь, что Дягилев, Стравинский и вся труппа чувствуют себя настоящими триумфаторами.
Мися испуганно посмотрела на нее. Неужели она подумала о Стравинском вслух? Если так, то это было очень неразумно с ее стороны. Ей совсем не хотелось уступать Ольге или Пабло Пикассо пальму первенства в распространении известия о новой любви Коко. Она намерена была сама стать источником этой пикантной информации. Слухи разлетались так быстро, а Мися терпеть не могла роли пассивной статистки в подобных историях. Хорошо хоть, Ольга настолько высоко оценила степень ее осведомленности во всех главных событиях, что спросила об успехах труппы.
— Да, они там уже, наверное, оглохли от аплодисментов, — ответила она.
— Такой успех? Как хорошо.
Но Мися уже не слушала. Беседа начинала тяготить: ей стало скучно. Да и духота мучила все сильнее. Она решила, что долг вежливости отдан сполна.
В порыве сердечности она схватила холодную руку Ольги.
— Голубушка, мне пора идти.
— Обещайте, что придете еще, чтобы посмотреть, как быстро развивается Паоло! Наш малютка растет не по дням, а по часам.
Вместо ответа Мися одарила ее ослепительной улыбкой и крепким рукопожатием. Это было все, что она пока могла положить на алтарь дружбы. После этого она так энергично покинула квартиру, что это больше напоминало бегство.
На улице она долго не могла надышаться влажным холодным воздухом, который после жарко натопленной комнаты показался ей нектаром, даже не стала застегивать шубку, подставив грудь ледяному ветру. Головная боль, сдавившая лоб железными тисками, постепенно отступила. Радуясь, что наконец вырвалась из плена обременительной дружбы, она задумчиво разглядывала облачка пара, рождавшиеся от ее теплого дыхания.
Некоторое время Мися бесцельно бродила по улицам Восьмого округа с его красивыми зданиями из песчаника, на которых лежала печать градостроительного таланта Жоржа Эжена Османа и которыми она никогда не могла налюбоваться. Потом ей бросилась в глаза желто-синяя вывеска почтамта.
Она вдруг почувствовала, что уже не властна над собой, словно ею управляла чья-то рука, и не смогла бы объяснить причину своего намерения. Знала лишь, что должна что-то предпринять, чтобы положить конец этому, с ее точки зрения, безобразию. Так будет лучше для всех.
И больше уже ни о чем не задумываясь, она вошла внутрь, попросила у мужчины в окошке бланк телеграммы и ручку. Место за высоким столом для клиентов как раз освободилось — от него отошел господин среднего возраста, — и она поспешила занять его.
Подойдя к столу, она положила на него бланк, сдвинула сумочку от запястья левой руки к локтю, чтобы опереться на стол, и написала следующее:
«Коко Шанель предпочитает великих князей музыкантам!»
Решительно, чтобы не передумать, она повернулась и, словно спасаясь от преследования, понеслась к окошку.
— Извините! Ноу меня срочная телеграмма! — сказала она возмущенной даме, которую весьма неучтиво оттеснила в сторону, встав перед ней.
Что касается срочности, то это, в сущности, была правда.
— Прошу вас немедленно отправить эту телеграмму в Мадрид, в «Палас-отель»! — сказала она служащему. — Месье Игорю Стравинскому в собственные руки.
Глава четвертая
«Роллс-ройс “Серебряный призрак"» необычного темно-синего цвета несся вперед, мотор гудел умиротворяюще, напоминая Габриэль звук швейной машинки. Мимо пролетали деревья, еще голые после зимы, в окна врывался прохладный ветер, хлопал тканью откидной крыши, трепал ее волосы, высовывающиеся из-под кожаного шлема. Солнечные лучи, первые предвестники весны, прорезав серые тучи, отражались в темном металле капота и на приборной доске.
Еще вчера стало так тепло, что во время своей пробной поездки в Руан Дмитрий умудрился обгореть на солнце. Когда он вернулся в Париж, портье сначала не хотел пускать его в отель, посчитав багровый цвет лица признаком пристрастия к алкоголю. Когда все прояснилось, Габриэль и Дмитрий от души посмеялись, и она надеялась, что на этом неловкие ситуации для ее благородного возлюбленного и закончатся.
Она нежно коснулась его щеки кончиками пальцев.
— Трогать шофера запрещается, — не отрывая взгляда от дороги, пошутил он. — Ты сильно рискуешь, что я отпущу руль и поцелую тебя.
— Не сметь прикоснуться к тебе до самой Ментоны — я этого не выдержу!
— Я тоже. Поэтому самое позднее на полпути мы сделаем остановку.
Значит, где-то в Оверни, машинально прикинула ома. Они с Боем часто ездили на юг, но никогда не останавливались там, откуда она была родом. И сейчас Габриэль странным образом ощутила потребность вернуться туда, где выросла, где умерла ее мать. Ей словно нужно было крикнуть этим базальтовым скалам и холмистым пастбищам, этим средневековым городкам, что она здесь! Что из маленькой робкой девочки, выросшей в нищете, она превратилась в преуспевающую и состоятельную женщину, которая с легкостью могла позволить себе отпуск с великим князем на Лазурном берегу.
Вообще-то они планировали провести несколько дней в Ментоне, в каком-нибудь отеле, где их никто не знает. Ментона не входила в число популярных светских курортов, и там они не станут поводом для пересудов. Все великосветские сплетники предпочитали наслаждаться жизнью в Монте-Карло, Каннах или Антибе. Дмитрий нуждался в этой анонимности даже больше, чем она. И не только из-за своего титула. Он рассказывал Габриэль, что уже давно заметил за собой слежку. К нему явно присматривались — причем не только полиция, но и французские шпики и агенты большевиков. От одного знакомого француза из министерства внутренних дел он узнал, что там имеется целое досье, где фиксируются чуть ли не все его передвижения.
— У них у всех свои соображения на мой счет, но в одном они единодушны — они хотят знать, какие политические цели я преследую, — мрачно добавил Дмитрий. — А я просто хочу быть с тобой, Коко. Просто хочу немного солнца.
Овернь в этом смысле ничуть не хуже Ментоны, подумала Габриэль. И там, и там его никто не знает.
— Давай… — начала она, но Дмитрий заговорил одновременно с ней:
— Ты хотела…
Смутившись, оба замолчали, возникла неловкая пауза. Слишком недолог был еще их роман, чтобы они могли угадывать мысли друг друга. Кто знает, будут ли они вообще способны на это когда-нибудь. С Боем они понимали друг друга без слов, но с Боем у нее вообще все было иначе.
— Говори ты, — сказал Дмитрий.
Но Габриэль уже не помнила, что хотела сказать. Воспоминания о Бое разом затмили окружающую ее реальность и все прочие воспоминания. Последний раз, когда она ехала на юг, Этьен Бальсан выбрал другую дорогу. Тогда была ночь, и все было совсем не так, как сейчас. Габриэль вдруг словно оказалась в темном тоннеле, во власти гнетущих мыслей о самых страшных часах своей жизни.