Болезнь будто витала в воздухе: днем Габриэль никуда не могла деться от этого тягостного ощущения, а по ночам ее мучили кошмары. Часто она засыпала только под утро и потом до обеда не могла встать с постели. Дмитрий не жаловался, он рано вставал, шел играть в гольф или бродил где-то у моря, а потом рассказывал ей, как наблюдал за рыбаками или за каким-нибудь шумным итальянским семейством на пляже.
То, что они не все время проводили вместе, огорчало Габриэль — она не так представляла себе совместный отпуск. Плохо, что ему приходится мириться с таким распорядком дня из-за того, что она не может нормально спать.
— Пока что наша поездка складывается не слишком удачно, верно? — как-то спросила Габриэль, когда они сидели за легким обедом на террасе отеля. Отсюда было видно море, сверкающее в лучах неожиданно теплого весеннего солнца, словно огромный сапфир. — Я очень хочу сделать тебя счастливым, но, боюсь, пока не очень получается.
Засмеявшись, он сжал ее руку в своей.
— Неправда, Коко, ты делаешь меня счастливым. И я до глубины души тронут тем, что на свете есть человек, которому небезразлично мое счастье.
— Мадам!
К их столу подошел посыльный.
— Мадемуазель, — исправила она автоматически. Только секунду спустя она вспомнила, что поселилась здесь по другим именем. Чтобы остаться инкогнито, она назвала фамилию своей матери, Эжени Деволь. Ведь сейчас она была не только модельером, известным на весь Париж, но и спутницей великого князя Романова и поэтому привлекла бы гораздо больше внимания, чем просто молодая работница шляпного магазина Коко Шанель.
— Прошу прощения, мадемуазель. Я подумал… — Молодой человек был явно сконфужен, искренне досадуя на свою ошибку. — Вам звонят из Парижа. Сказали, что это срочно.
Дмитрий вопросительно поднял брови.
— Неприятности на работе?
— А вы знаете, кто звонит? — спросила Габриэль, вставая из-за стола.
— Да, мадам… простите, мадемуазель. Леклерк, месье Жозеф Леклерк.
— Неприятности дома, — со вздохом сказала она.
Она жестом остановила Дмитрия, собиравшегося проводить ее к телефонному аппарату.
— Что случилось? — спросила Габриэль вместо приветствия, едва поднеся телефонную трубку к уху.
В ответ сначала что-то зашипело, а затем откуда-то издалека донесся знакомый голос Жозефа:
— Простите, что беспокою вас, мадемуазель. Но месье Дягилев очень просил сообщить вам это как можно скорее.
— Сергей Дягилев? — Габриэль опустилась на узкую скамью телефонной кабины. В ее голове роились самые разные мысли, но ни одна из них не объясняла подобную срочность. — В чем дело? С ним все в порядке?
— Думаю, да, мадемуазель. Месье Дягилев прислал телеграмму, а затем позвонил по телефону, — докладывал верный слуга. В трубке снова послышался какой-то шум. — Я прочту вам телеграмму. — Жозеф откашлялся. — «Не приезжай в Мадрид. Точка. Стравинский хочет тебя убить».
В первую секунду она подумала, что ослышалась.
— Что вы сказали? Убить?..
— Месье Дягилев повторил то же самое по телефону. Но я успокоил его, я сказал, что вы и не собирались ехать в Мадрид. Я сказал, что у вас другие планы. Надеюсь, я все правильно сделал.
— Да, Жозеф, все правильно.
Она нервно теребила дужку солнечных очков, которые сняла, проходя по полутемному вестибюлю.
С момента отъезда Стравинского прошло уже столько времени — пора догадаться, что она не приедет. Неужели он настолько обезумел, что угрожает ей убийством из-за нарушенного обещания? Или он узнал про Дмитрия? В Париже многие видели их вдвоем, и, вполне возможно, сплетни добрались и до Мадрида. Так или иначе, Габриэль не верилось в серьезность его угроз.
— Если месье Дягилев снова позвонит, скажите ему, пусть не волнуется, у меня все прекрасно. И еще передайте ему, что я вообще не собиралась приезжать в Мадрид.
— Разумеется, мадемуазель, как скажете. Но… — Жозеф замялся, а затем добавил, понизив голосит-Прошу вас, будьте осторожны.
Ну конечно! — Ее наигранный смех прозвучал неестественно громко. — Что-то еще, Жозеф?
— Месье Дягилев упомянул еще какую-то анонимную телеграмму. Ее отправили месье Стравинскому в Мадрид из Восьмого округа. Там было написано, что мадемуазель… — Жозеф снова откашлялся. — Что мадемуазель теперь предпочитает великих князей.
Мися! Только она могла отправить такую телеграмму. Габриэль не знала никого, кто с большим удовольствием изображал бы из себя перст судьбы, чем Мися. Вот змея!
— Спасибо, Жозеф, — проговорила она после долгой паузы, во время которой она пыталась совладать с обуревавшими ее чувствами. — Как там собаки?
— Превосходно, мадемуазель. У нас все в порядке. Вам стоит знать, мадемуазель, что пару дней назад звонил месье Стравинский. Это был междугородний звонок из Мадрида. Они долго разговаривали с мадам Стравинской. Такого раньше не случалось, поэтому я решил вам рассказать.
Он выпытывал подробности у жены, догадалась Габриэль, а вслух сказала:
— Хорошо, спасибо. Передайте, пожалуйста, привет мадам Стравинской. И Марии. До свиданья, Жозеф.
Положив трубку, она еще некоторое время сидела в кабине, в оцепенении глядя на телефонный аппарат. В конце концов она встала, открыла дверь кабины и велела служащей соединить ее с Парижем.
— Мися все отрицает.
Габриэль откинулась на спинку плетеного кресла, вертя в руках незажженную сигарету. Пока она говорила по телефону, Дмитрий перешел с обеденной террасы в уютный уголок для отдыха в саду, где и ждал ее возвращения.
— Она возмущена, что я заподозрила ее в этом, и не желает больше со мной разговаривать. Никогда. Полагаю, до конца нашего отпуска так и будет. — Она улыбнулась про себя. — Но когда я вернусь в Париж, все наладится.
— Ты думаешь, Стравинский говорит серьезно?
Дмитрий чиркнул спичкой и, наклонившись к Габриэль, зажег ее сигарету.
Габриэль глубоко затянулась. Выдыхая дым маленькими колечками, она отрешенно наблюдала, как теплый весенний бриз уносит их в небо. Наконец, она посмотрела на Дмитрия.
— Может быть, да. Может, нет. Честно говоря, я не знаю. Игорь Стравинский собственник по натуре. Он может быть агрессивным и властным. Но он великий композитор. Разве может музыкант кого-то убить? Мне кажется, музыканту слишком важны его руки, чтобы он мог совершить ими убийство.
Сказав это, она задумалась. Она ведь не имеет ни малейшего понятия о том, как человек становится убийцей. Сидящий напротив мужчина, с которым она с удовольствием делила не только стол, но и постель, уверял ее и даже поклялся, что не убивал Распутина. Однако он состоял в сговоре с теми, кто это сделал. Дмитрий был умным, тонким, искренним — но участвовал в заговоре, повлекшем за собой смерть человека. И не похоже, чтобы сейчас, четыре года спустя, он в чем-то раскаивается. Холодок пробежал у нее по спине. Весенний ветер все же не такой уж теплый, как показалось сначала. Поежившись, Габриэль обхватила себя руками.
— Ты боишься его?
— Нет, — поспешно ответила она.
Когда Дмитрий задал свой вопрос, она еще раздумывала о нем самом. Конечно, она не боялась Дмитрия. Убийство Распутина носило политический характер и не имело никакого отношения к несчастной любви. Стравинский же был гением, человеком, обуреваемым эмоциями.
Она снова затянулась, помедлила и повторила уже увереннее:
— Нет. Я его не боюсь.
— Но эта история тебя беспокоит, не так ли?
Габриэль со вздохом потушила сигарету о пепельницу.
— Ну, если ты действительно хочешь знать, — то да. Я беспокоюсь. Не за себя, а за Игоря. Боюсь, что он снова как-нибудь опозорится. Для меня невыносимо, когда такого человека, как он, превращают в посмешище.
— Знаешь, есть одна русская поговорка. Ее смысл можно перевести примерно так: если ты не дурак — это хорошо, но еще лучше, когда у тебя есть умный друг. — Дмитрий улыбнулся ей хитрой улыбкой. — Когда Игорь Стравинский встретит другую умную женщину, он образумится.
— Он женат, — произнесла она серьезно.
— Тогда будем надеяться, что благодаря твоей подруге Мисе он вернется в семью. Ты оставишь их у себя в доме, учитывая все эти обстоятельства?
Она кивнула.
— Разумеется. Екатерине с детьми просто некуда идти.
— А ты сама? Когда вернешься в Париж, ты будешь жить со Стравинским под одной крышей?
Габриэль пожала плечами. Помолчав некоторое время, она добавила тихо:
— Сейчас я понимаю, что покупка «Бель Респиро» была сомнительной затеей. Я люблю свой номер в «Ритце», но квартира в Париже пригодилась бы мне гораздо больше, чем загородный дом. — Она сказала это так легко, что сама не поверила своим ушам. Неужели она и вправду готова расстаться со своим имением в Гарше, которое Бой покупал для них двоих? Что ни говори, оно не принесло им счастья.
— Если подумать, я бы гораздо больше хотела иметь виллу на Ривьере… — произнесла она задумчиво, обращаясь, скорее, к себе самой. Но вдруг, будто очнувшись, умолкла. Что она тут болтает, зачем ему все это знать? Габриэль засмеялась, но ее смех прозвучал слишком громко. — Должна признать, недвижимость в Ментоне интересует меня гораздо меньше.
Она произнесла это с наигранной веселостью, пытаясь приободриться. О, как ей хотелось бы так же легко посмеяться над ошибками своей жизни и прогнать преследующих ее демонов. Но она с горечью понимала, что угрозы Стравинского сегодня точно не дадут ей уснуть.
— Пора ехать в Монте-Карло, — вдруг сказал Дмитрий, будто угадав ее мысли. — Как ты смотришь на то, чтобы поселиться в «Ривьера-Палас»? Нам бы не пришлось даже запоминать название отеля. — Он наклонился к ней и, кивнув в сторону престарелой английской пары, расположившейся неподалеку и с увлечением листающей какой-то далеко не новый номер «Таймс», прошептал: — В Монако все-таки веселее, чем здесь. Там тебе будет легче отвлечься. И гораздо ближе до Канн, когда мы соберемся к Эрнесту Бо.
— Полностью с тобой согласна, — ответила Габриэль. Ее глаза радостно засверкали.