ем, а немногочисленные здесь в это время года туристы бродили, задрав голову, разглядывая здание ратуши, башню с часами и оперный театр. У колонн театра несколько молодых уличных музыкантов, готовясь играть, доставали свои инструменты: аккордеон, скрипку и кларнет. Через несколько минут зазвучали первые такты всем известной песенки «На Авиньонском мосту», и Габриэль стала тихонько подпевать.
Дмитрий наклонил голову, прислушиваясь.
Sur le pont d’Avignon,
Гоп у danse, Гоп у danse..[22]
— Знаешь, чего бы я хотел? Потанцевать с тобой на Авиньонском мосту, — сказал он, улыбаясь.
— Неуверена, что смогу сейчас танцевать. Тебе при дется нести меня на руках, — пошутила Габриель, бросив красноречивый взгляд на свои туфли.
— Такой возможности у нас больше не будет, — задумчиво произнес он, подняв бокал, в котором в свете вечерних огней красиво поблескивало легкое красное вино из долины Роны.
— Мы в любой момент можем снова поехать в Прованс…
— Но сегодняшний вечер не повторится уже никогда, Коко, — тихо ответил он.
Она молча кивнула. Он прав, этот вечер не повторится больше никогда. Да, возможно, их привязанность со временем станет сильнее. Но о каком доверии можно говорить, если она будет и дальше цепляться за свою легенду о себе? Не исключено, что, узнав правду о ее отце и жизни в сиротском приюте, которой она сама так стыдилась, Дмитрий сразу же бросит ее. Но если она промолчит, он может узнать о ее обмане от кого-то другого, и тогда разрыв тем более будет неизбежен.
Вдруг, словно знамение свыше, зазвучала песня, которую Габриэль знала гораздо лучше, чем все остальные на этой площади. Всего секунду назад она вспоминала детство и юность, и вот музыканты исполняли песню, которая была так же неотделима от ее жизни, как и ее неповторимый стиль в моде. Прошло уже столько времени, но ее губы сами собой произносили слова, а голос воспроизводил мелодию. Она помнила все куплеты наизусть:
J’ai perdu топ pauvr’Coco,
Сосо топ chien que j’adore,
tout pres du Trocadero,
il est loin s’il court encore…
Voms п ’auriez pas vu Сосо?
Сосо dans l’Trocadero,
Co dans ГТго,
Co dans ГТго,
Сосо dans l’Trocadero.
Qui qua qui a vu Coco? Eh! Coco!
Eh! Coco![23]
Габриэль видела удивленное лицо Дмитрия, но продолжала негромко петь. Даже тогда, когда заметила, что люди, сидящие за соседними столиками, с любопытством смотрят на нее. Она вдруг с удивлением обнаружила, что не испытывает неловкости. Это походило на знак — под занавес дня, прошедшего в отчаянной борьбе с призраками прошлого, заиграла песня, которая, хоть и давно уже вышла из моды, по-прежнему значила для Габриэль так много. Следуя ее примеру, люди из тех, что сидели рядом, стали вторить песне, а под конец публика разразилась громкими аплодисментами, с радостным одобрением глядя на Габриэль.
— Вот уж не думал, что старый шлягер про потерявшегося пса на Трокадеро в Париже может произвести такой фурор, — весело сказал Дмитрий, судя по всему, искренне наслаждаясь происходящим. — Забавно, что собаку зовут именно Коко — не Фифи, Жужу или что-нибудь в этом роде. Ты помнишь эту песню потому, что тебя тоже называют Коко, да, та chere?
— Нет, все как раз наоборот.
— Не понимаю, как это — наоборот?
Габриэль глубоко вздохнула и, собравшись с духом, произнесла:
— Я хочу тебе кое-что показать. Если ты не против задержаться еще на день или два и немного изменить наш маршрут, покажу тебе Овернь, места, где я выросла. Там ты узнаешь, как Габриэль стала Коко.
— Я буду счастлив съездить с тобой туда, — ответил он, взяв ее руку в свои ладони.
Сплетя свои пальцы с его, она сказала:
— Решено. После ужина будем танцевать на мосту Сен-Бенезе. Ты прав, нельзя упускать такую возможность. Так что плевать на неудобные туфли. И на все остальное тоже — ведь здесь нас никто не знает.
Уже пробило полночь, когда они не спеша направились к мосту из всем известной песни. За много веков мощная средневековая конструкция изрядно пострадала от многочисленных наводнений: однажды бурные воды Роны сорвали и унесли с собой большую часть сооружения, оставив от когда-то самого длинного моста Европы всего лишь четыре пролета. Мост стал чем-то вроде дороги в никуда, а отсутствие перил делало прогулку по нему опасной даже днем, и уж тем более ночью.
Все вокруг заливал тусклый лунный свет. Волны с тихим всплеском набегали на берег, и отблески фонарей кружились на темной поверхности воды, словно рой светлячков. Тишину нарушали только кваканье лягушек и звук мотора — где-то неподалеку проехала машина, свет фар, прорезав темноту, скользнул по первой арке моста, и все стихло. Этой ночью других желающих погулять по мосту не нашлось — они были здесь одни.
После сытного ужина и выпитого вина отсутствие перил на мосту казалось Габриэль скорее забавным, чем опасным.
— Нужно смотреть под ноги, а то еще рухнем в воду! — смеясь, сказала она, делая пируэт. И в следующий же момент, потеряв равновесие, чуть не упала, но Дмитрий успел поймать ее. Высвободившись из объятий, она взяла его под руку.
— Пришло время станцевать канкан! — заявила она, взмахнув свободной рукой, будто собиралась дирижировать невидимым оркестром. — Ты знаешь оперетту «Ба-та-клан» Оффенбаха?
Дмитрий покачал головой.
— Нет, никогда не слышал.
— Ну, тогда смотри… — Габриэль встала перед ним и, поклонившись на театральный манер, начала танцевать, энергично подбрасывая ноги и слегка охрипшим от вина голосом распевая песенку «Ко-ко-ри-ко». Она помнила ее так же хорошо, как и шлягер про убежавшую собаку, и исполняла с не меньшим энтузиазмом, чем много лет назад.
В конце выступления ее единственный зритель разразился бурными аплодисментами.
Запыхавшись, она бросилась Дмитрию на шею.
— Так и быть, после такого я не буду заставлять тебя еще плясать со мной казачок, — пошутил он.
— Спасибо, — засмеялась она, но потом, наморщив лоб, добавила: — Подожди-ка, ты что, струсил? Казачок ведь танцуют только мужчины.
— Верно, а канкан только дамы, — ответил он, смеясь закружив ее вокруг себя. — Зато английский вальс танцуют вдвоем.
Его слова тут же навеяли ей мысли о другом. Даже несмотря на то, что при жизни Боя медленный вальс еще только входил в моду, Габриэль хватило одного лишь слова «английский», чтобы погрузиться в воспоминания об умершем.
Места на мосту было не много — ровно столько, чтобы станцевать этот танец. Они кружились в медленном вальсе. Прижавшись к Дмитрию, Габриэль слушала мелодию, которую он тихо напевал ей на ухо.
Положив голову ему на плечо, она словно плыла над землей, уносясь в мечтах к тому, другому мужчине, с которым никогда так не танцевала — и с которым уже никогда не сможет этого сделать.
Глава тринадцатая
Наутро, после ночи, проведенной в Лионе, Габриэль предстояло встретиться со своим прошлым. Она не бывала здесь ни разу с тех самых пор, как уехала, и сейчас, сидя в «роллс-ройсе» рядом с Дмитрием, не знала, готова ли к этому.
Несмотря на то что она никогда не ездила через Центральный массив на машине — на это тогда просто не было денег, — извилистое шоссе почему-то казалось ей до боли знакомым. Окруженная по-весеннему зеленеющими лужайками с пасущимися упитанными французскими коровами, каменными крестьянскими домиками и быстрыми прозрачными речками, дорога уходила вдаль. Воздух стал холоднее, круглые верхушки вулканов словно присыпало белой пудрой. Хотя в машине было тепло, Габриэль поплотнее закуталась в пальто. Сколько она себя помнила, она всегда мерзла на этой дороге, а потому ей и сейчас, будто по привычке, стало холодно.
Тьер был маленьким городком, не отмеченным ни в одном путеводителе, поэтому тут не бывало туристов, а местные жители мало интересовались светской жизнью далекого Парижа. И хотя дорогой автомобиль, безусловно, привлекал внимание, никто не узнавал его пассажиров: нескольких любопытных взглядов удостоились лишь блестящие хромированные крылья «роллс-ройса» и меховой воротник пальто Габриэль. Приободренная отсутствием внимания к своей персоне, она взяла Дмитрия под руку и повела мимо аккуратных домов-фахверков по живописным извилистым улочкам и переулкам времен Средневековья. Здесь трудно было найти кафе, зато мастерские попадались на каждом шагу, отовсюду доносились удары кузнечных молотов и звяканье металла, а с моста, где сливаются реки Дю-роль и Доре, отчетливо слышался шум водяных мельниц.
Прислонившись к парапету, Габриэль посмотрела вниз. Она ожидала чего угодно — только не того холодного равнодушия, которое сейчас наполняло ее сердце. Она не чувствовала ровно ничего. Разве что удивление — от того, каким маленьким оказался мир, вселявший такой восторг и трепет в ее детскую душу. Это было единственное место, хотя бы на короткое время подарившее ей чувство защищенности и любви. Давным-давно она жила здесь у бабушки и дедушки, правда, очень недолго.
— В городке очень много кузниц, потому что здесь испокон веков делают ножи, — не глядя на Дмитрия и стараясь казаться непринужденной, сказала она.
— Твой отец, наверное, торговал швейными инструментами или оружием? — оживившись, спросил Дмитрий.
Не удивительно, что это его интересует: большую часть жизни он ведь провел в армии. Несколько секунд Габриэль боролась с собой, чтобы не выдумать очередную красивую легенду. Слова о том, что величественное Шато де ля Шассань, находившееся поблизости, было домом ее детства, едва не сорвались у нее с языка. Возможно, они даже могли бы прогуляться по господскому парку… Красивое средневековое поместье наверняка впечатлило бы великого князя куда больше, чем покосившаяся крестьянская лачуга примерно тех же, средневековых, времен.