Служба закончилась, прихожане один за другим потянулись на улицу через арочную дверь, в уголках их глаз еще блестели слезы. Священник вышел на середину церковного двора, и его тотчас окружили. Какие-то женщины принялись наперебой рассказывать ему о своих бедах: “Больше десяти дней мучаюсь бессонницей”, “Умершая мама стала являться во снах”, “Сыну на следующий год поступать в университет, сколько раз в день мне нужно молиться?”… Я стоял неподалеку и наблюдал, как священник терпеливо отвечает на их вопросы. Получив исчерпывающие разъяснения, женщины постепенно разошлись. Священник вздохнул, хотел было вернуться в церковь, но тут заметил меня.
– Здравствуй, маленький брат. – Всех людей они называли братьями или сестрами.
– Авиамодель классная, я пошел с ней на соревнования и даже получил приз, – без малейших усилий соврал я.
– Правда? Долго ты не заходил.
– Уроков много… – Сказав это, я почувствовал укол совести. Когда священник подарил мне авиамодель, я пообещал, что буду хорошо учиться и каждую неделю ходить в церковь. И оба обещания не сдержал.
– Прибегай, как будет время. Договорились? – Священник стер с лица усталую улыбку, махнул мне и зашагал к церкви.
– Подождите…
Он остановился и снова одарил меня отрепетированной улыбкой.
– Вы можете дать мне четыреста юаней? – сказал я как можно небрежней. – В счет подарка на следующий год.
Священник прищурился:
– Зачем тебе столько денег?
Я сжал губы и замолчал.
– Скажи, – строго потребовал он.
– Для очень важного дела.
– И какого же?
– Я не хочу вам врать. Вы сами говорили, что Бог учит нас говорить правду, ведь так? – Я похвалил себя за то, что смог вовремя привлечь на свою сторону Бога.
– Да. Мы всегда должны говорить правду, – кивнул священник. – Но и откровенность очень важна. Скажи, зачем тебе все-таки понадобились эти деньги.
– Это… Это секрет. У всех есть секреты.
– Верно. Но ты можешь спокойно доверить его мне. Так делают многие дети, они приходят в церковь и рассказывают мне все, что есть на сердце. Они доверяют мне, знают, что я никому не проболтаюсь. Малыш, откройся мне. Ты совершил какую-то ошибку? – Священник погладил меня по голове.
– Я не совершал ошибок.
– Кого-то побил? Или… испортил ценную вещь? – допытывался священник. – Может быть, ты что-то украл? Не беда, расскажи мне. – Его глаза алчно сверкнули, как будто мой грех – это сундук с золотом, которым во что бы то ни стало нужно завладеть.
– Я не могу сказать, – покачал я головой. – Но обещаю, что эти деньги нужны мне на хорошее дело.
– Хорошее дело?
– Да. Я могу поклясться, что не совершал никаких ошибок.
Священник внимательно оглядел мое лицо и наконец поверил, что я не вру. На секунду мне показалось, что он немного расстроился, глаза у него потухли. Я вдруг понял, что священники похожи на врачей: если все больные умрут, доктора лишатся работы. И священники здорово перепугаются, если все грешники вдруг обратятся в праведников. Не желая остаться без работы, они постоянно повторяют, что у каждого человека есть грехи, как доктора в больнице, которые всегда отыщут у тебя какую-нибудь болячку и выпишут от нее лекарство. Вот только что думает сам Бог? Неужели он создал людей и объявил их грешниками только для того, чтобы найти священникам занятие?
– Ладно. – Священник сделал шаг назад, как будто собирался уходить. Я решил, что затея провалилась, но он сказал: – Мне нужно время подумать, сразу ответить не могу.
– Спасибо, – быстро сказал я. – Так я приду через пару дней?
– Не надо. Я сам тебя найду, когда все обдумаю. Я знаю, в каком ты классе.
Не дожидаясь ответа, он развернулся и ушел. Я стоял на месте и смотрел, как его сутулая спина исчезает в дверях церкви. До чего непрост этот священник, знает даже, в каком я классе. Может, он хотел от меня отделаться? Вроде нет. Он казался обеспокоенным, будто ему предстояло решить какой-то щекотливый вопрос. Но для священника эти деньги – полная ерунда, после богослужений в церкви всегда собирают пожертвования. Прихожане передают друг другу синий бархатный мешочек, и очень скоро он набивается до отказа. Пусть зачерпнет оттуда немного, мне хватит. Что в этом плохого? Лучше я куплю радиоприемник, чем тратить эти деньги на очередной слой краски для церковных ворот или новые метлы дворнику. Разве изобретение устройства для связи с душой – не достаточно великая затея? Неужели она не стоит того, чтобы люди немного за нее заплатили?
Неделю я провел в ожидании, но священник не появлялся. Я начал беспокоиться, что он забыл, в каком я классе, надо было тогда же ему напомнить. Но если бы он пришел в школу и спросил, где меня искать, ему бы наверняка подсказали. В воскресенье утром я снова отправился в церковь. Пока пели гимны, взгляд священника беспокойно блуждал по скамейкам, дошел до последнего ряда, наткнулся в углу на меня, на секунду замер и отскочил в сторону. Служба закончилась, и священника снова окружили прихожане. Я, как всегда, ждал в сторонке. Скоро меня отвлекла сорока, присевшая на стену церковного двора. Сороки приносят удачу, и моя вера в успех немного окрепла. Когда я оглянулся, священника нигде не было. Точнее, он сбежал. Потому что прихожане тоже не могли понять, куда он подевался.
Было ясно, что он от меня прячется. Не ожидал, что священник окажется таким трусом. Я решил остаться во дворе и ждать. С места не сдвинусь, пока он ко мне не выйдет. Видимо, все остальные были менее упрямы, постояли немного на холодном ветру и разошлись. Во дворе стало очень тихо, сорока давно улетела, а церковная стена теперь казалась еще выше. Из церкви, переваливаясь, вышла толстая женщина и велела мне немедленно уходить, потому что им пора закрываться. Я сказал, что никуда не пойду, пока не поговорю со священником. Она хотела схватить меня за шиворот и выставить на улицу, но я увернулся. Бегал я очень быстро, толстухе было меня не поймать. Сделав три круга по двору, она остановилась и, задыхаясь, проговорила:
– Ну и ладно, сиди здесь, помирай от голода.
– Скажите священнику, что я не уйду, пока не поговорю с ним!
Женщина вышла за ворота, и я услышал скрежет замка.
Я поднял с земли листик, очистил до черешка и поиграл сам с собой в “петельку”[62]. Потом стал складывать друг на друга осколки кирпичей, построил из них высокую башню и разрушил ее одним резким ударом, как великий мастер ушу. Скоро игры мне надоели, я привалился к стене и сделал руками две тени – летящую птичку и утиный клюв.
– Привет, Чэн Гун, – хрипло поприветствовал меня утиный клюв.
– Привет, – ответил я.
– Сколько мы еще здесь пробудем? – спросил клюв.
– Не знаю.
– Я есть хочу, – сказал клюв.
– Я тоже, – вяло ответил я.
– Пойти бы сейчас на реку и поймать пару жирных рыбешек.
– Хорошо бы натереть их солью и обжарить в масле. – Мне приходилось то и дело сглатывать слюну.
– Да, так будет вкуснее?
– Ага. Шкурка станет хрустящая, ткнешь в нее палочками, а оттуда выступит масло…
– А если к нам так никто и не выйдет, мы умрем здесь от голода? – спросил утиный клюв.
– Нет, они не посмеют. Они все верят в Бога и боятся наказания…
Я замолчал и опустил руки. Разговаривать с самим собой и правда тоскливое занятие. Я лег и попытался уснуть. Но золотистая жареная рыба так и маячила перед глазами, живот урчал. Вдруг я правда умру здесь от голода… Стало немного страшно. Наверное, они забудут обо мне и целую неделю сюда никто не придет. Я мужественно представлял, как в следующее воскресенье люди явятся на богослужение и обнаружат у церковной стены мой труп. К тому времени от него пойдет душок. Опарыши будут копошиться в провалившихся глазницах. А другие опарыши полезут наружу через открытый рот. Как поступят с моим трупом? Бросят в Башню мертвецов? Тоже неплохо, я смогу повидать вас, когда вы придете играть к Башне.
Прощай, Ли Цзяци. Я мысленно отрепетировал сцену нашего расставания. И когда произнес эти слова, они почему-то показались мне очень знакомыми, как если бы давно ждали своего часа и теперь упали, словно вздувшаяся штукатурка, осыпающаяся при малейшем касании. Странное, зловещее ощущение. Как будто расставание с тобой уже предрешено, Бог давно написал этот сюжет, но до поры до времени запер его в ящике стола. А я всего лишь открыл ящик раньше времени… Вздрогнув, я сел и помотал головой, чтобы прогнать страшные мысли. Оказалось, солнце давно скрылось. Не успел я оглянуться, как наступил вечер, небо стремительно темнело, ветер усилился и яростно качал ветвями деревьев. Одетый в дырявую школьную форму, я съежился у стены и задрожал от холода.
Прощай, Цзяци. Эти слова вертелись у меня в голове, и никак не получалось от них отделаться. При каких обстоятельствах я скажу их тебе? Невозможно представить. Разве может разлучить нас что-то, кроме смерти? Правда, я был не совсем уверен, что ты думаешь так же. Показалось, что я очень давно тебя не видел. Я отдалился от тебя с тех пор, как начал работать над устройством для связи с душой. И не только от тебя, я отдалился от всего мира. Эта огромная тайна отрезала меня от людей. Я нес на плечах долг по возрождению рода Чэн и в одиночестве шагал по черному туннелю. И не знал, как долго придется идти. Есть ли конец у этого туннеля? Или я обречен вечно жить в темноте? Стало страшно. Может, ты и права: некоторые вещи нам вообще лучше не знать. Например, что такое душа… От слова “душа” по спине у меня пробежал холодок. Стоя посреди того сумрачного квадратного двора, я вдруг понял, что очень по тебе скучаю. Захотелось немедленно тебя увидеть, убедиться, что ты никак не изменилась. От этих мыслей моя упрямая решимость окончательно растаяла, хотелось только поскорее выбраться из этого проклятого места.
Стены, выходившие на улицу, были слишком высокие. Даже если получится забраться наверх по приставленным кирпичам, буду прыгать вниз – все равно расшибусь. В остатках света я пробрался за церковь по узенькой тропинке, поросшей сухой травой, и с той стороны стена оказалась ниже. Но я понятия не имел, что за ней. Правда, до меня доносился слабый запах кухни, ароматы лука и чеснока. Мой пустой желудок свело спазмом, я едва не дрожал от голода. Наверняка с той стороны чье-то жилье, надо перемахнуть через стену, а там уже думать дальше. Забравшись на шатающуюся башню из сложенных друг на друга камней, я подтянулся и влез на стену. За ней оказался сыхэюань