Время от времени студенты собирались расходиться, но Инь Чжэну хотелось посидеть еще немного. Выпил он порядочно, глаза так и блестели. Мы просидели в баре до самого закрытия, было уже три часа ночи, накрапывал дождик. Инь Чжэн вызвался меня проводить – оказалось, он живет недалеко от моей школы. Такси нигде не было, пришлось идти пешком. У меня был с собой зонтик, но я так его и не раскрыла. Холод пробирал до костей, мелкие капельки падали на лицо, как слабые разряды тока. Инь Чжэн легкой походкой шагал справа от меня, высокий и худой. Увидев закрытые ворота общежития, он понял, что я собираюсь дожидаться утра на улице, отказался оставлять меня одну и сел рядом. Но все сильнее холодало, и скоро мы тряслись в своих легких пальтишках. Посидев немного, он поднялся со словами “так не годится, вставай, переждешь ночь у меня дома”.
Но пошли мы не домой к Инь Чжэну, а в его мастерскую. Это была маленькая двухкомнатная мансарда, в одной комнате все стены были заставлены книжными шкафами, в другой стоял письменный стол и узкая кровать. Он налил мне горячей воды, спросил: у тебя не будет проблем? Из школы позвонят родителям? Я ответила, что сама не знаю. Он спросил: неужели тебе все равно? Наверное, родители не строгие? Я сказала: неважно, сегодняшний вечер того стоил. Он ответил: я тоже очень доволен, выход сборника – большое событие, сейчас мало кто читает стихи. Подлил мне еще воды, сказал: может, поспишь? Я часто работаю по ночам, уже привык, а у тебя после бессонной ночи разве будут силы на учебу? Я сказала, что не хочу спать, а потом спросила, может ли он научить меня писать стихи. Он ответил: хорошо, приноси мне, что получится, я покритикую. Я добавила: мои стихи – это письма, в них я могу сказать то, что не удается выразить иначе. И без мыслей об адресате написать ничего не получается. Он спросил: и кто же твой адресат? Я сказала: папа. Папа? Он улыбнулся: я думал, мальчик, с которым дружишь. Я сказала, что не интересуюсь сверстниками, они мне кажутся детьми. Глядя на меня, он заметил: раннее взросление не всегда идет на пользу. Я пожала плечами и ответила, что мне все равно.
За окном вдруг посветлело, солнечные лучи пробивались в комнату сквозь маленькое окошко, было видно, как в воздухе медленно кружится пыль. Комнату заполнил густой запах старых книг, и я вспомнила свои давние походы в библиотеку, как папа водил меня за подшивкой “Детской литературы”. Стоило вспомнить о папе, и его образ стал неумолимо разрастаться в памяти, пока в конце концов не заполнил собой все. Свет и запах в той комнате навели меня на мысль, что я должна позвать его к нам. И тогда я сказала: моего папу звали Ли Муюань, наверное, вы были знакомы. Инь Чжэн изумленно на меня уставился, забормотал: конечно, конечно! Я спросила: вы хорошо его знали? А как же. В университете учились в одной группе, потом вместе поступили в аспирантуру, после выпуска оба остались преподавать, работали на одной кафедре. Инь Чжэн пошел налить воды, но на полпути обернулся: он бы очень обрадовался, что ты тоже пишешь стихи.
Я засыпала его вопросами. Например, каким был мой папа в университете, часто ли они читали друг другу свои стихи. Меня обрадовало, что Инь Чжэн высоко ценил папин талант, считал его отличным поэтом. Потом он попросил: расскажи о себе, как вы живете с мамой? Я сказала только, что мы живем у тети, там всегда толпятся родственники, и я редко наведываюсь домой. Он ответил: теперь понятно, почему ты так рано повзрослела.
За окном все светлело, и я начала клевать носом. Отяжелевшие веки так и слипались. Инь Чжэн сказал: приляг, когда будет пора выходить, я тебя разбужу. Я пыталась бороться со сном, но глаза уже закрылись. Уснула я сразу, как только легла, сны были какие-то путаные. Проснулась под одеялом, Инь Чжэн сидел рядом на стуле и читал. Я растерянно села, солнце ярко било в глаза, его лицо против света было похоже на глубокий колодец. Пора в школу, ласково сказал Инь Чжэн.
На прощанье он вручил мне пакет с ломтиками хлеба и двумя книгами. Сказал: возьми вместо завтрака, у меня здесь больше ничего нет. Я взглянула на книги, это были сборники поэтических переводов, очень старые, с библиотечными наклейками на корешках. Смотри не потеряй, предупредил Инь Чжэн. Вряд ли у нас их переиздадут.
На выходных я переписала все стихи из сборников и побежала в мансарду, чтобы их вернуть. Инь Чжэн говорил, что вечера всегда проводит в мастерской, и я решила, что это приглашение в гости. Он действительно был там, сочинял письмо другу, на столе лежала стопка исписанной бумаги. День выдался холодный, Инь Чжэн встретил меня в вязаном жилете, рукава рубашки были подвернуты, открывая предплечья, густо поросшие волосами. Он очень мне обрадовался, достал из-под стола большой мешок с разными сладостями, как будто заранее знал, что я приду. Я дала ему прочитать свои стихи, и он вспомнил те, что я посылала в журнал. Сказал: ты должна была прийти на поэтический вечер и прочесть их перед публикой. Еще сказал, что у меня есть прогресс, спросил, почему я перестала посылать им рукописи, велел мне больше писать и ни в коем случае не останавливаться.
Мы сидели там, пока не стемнело, потом ему кто-то позвонил. Договорив по телефону, Инь Чжэн сказал: мне пора на ужин с женой, присоединяйся к нам. Все равно сегодня выходной, в школе тебя не покормят. По дороге он рассказал, что его жена, Мэн Цзин, когда-то была танцовщицей, но из-за травмы ей пришлось оставить сцену. И лучше при ней о танцах не заговаривать.
Мэн Цзин уже сидела за столиком. Она явно знала, что я приду, скорее всего, Инь Чжэн предупредил ее по телефону. Наверное, он все ей рассказал, даже о моей ночевке в мастерской. Но казалось, она совсем не возражает, видимо, в их семье этому не придавали особого значения. Пока я шла к столику, Мэн Цзин внимательно меня разглядывала, а потом сказала: ты немного сутулишься, надо поработать над походкой, это придаст тебе уверенности. Я ответила, что и так чувствую себя уверенно, но на самом деле хотела сказать: какая разница, я ведь не собираюсь становиться танцовщицей. Ресторан был с европейской кухней, сумрачный зал, белые свечи в канделябрах, сверкающая серебряная посуда. Я заказала салат “Цезарь” и филе трески. Официант разлил вино, Инь Чжэн предложил выпить за прекрасные выходные. И сказал, что они почти каждые выходные ужинают в ресторанах, Мэн Цзин прекрасно умеет выбрать место. Я тогда впервые попробовала вино, оно показалось мне кислятиной.
Я очень странно чувствовала себя рядом с Инь Чжэном и Мэн Цзин, это было что-то вроде дежавю, как будто раньше я уже сидела так с папой и Ван Лухань. Порой наши самые страстные желания превращаются в воспоминания о несбывшемся. И я помнила, как в 1993 году приехала в Пекин и папа с Ван Лухань повели меня в знаменитый ресторан “Максим”, потом мы гуляли по Шичахаю и Запретному городу, нам было очень весело, мы постоянно фотографировались. Когда я очнулась, Мэн Цзин уже отодвинула свою тарелку и сказала, что сыта, к стейку она почти не притронулась. Наверное, плохой аппетит считается признаком аристократизма? А мне до того хотелось есть, что я готова была наброситься и на ее стейк. Мэн Цзин со скучающим видом смотрела, как я жую, потом вдруг спросила: сколько тебе было лет, когда умер папа? Я ответила: одиннадцать. Авария? Да, сел пьяным за руль и врезался в грузовик. Она сказала: некоторые говорят, что это было самоубийство, а ты как думаешь? На секунду я застыла, потом подняла голову. Мэн Цзин! – одернул ее Инь Чжэн. Но она продолжала выжидающе меня разглядывать. Я сказала: нет. Значит, не самоубийство, сказала она. Да, мне тоже так кажется. Ведь твой папа ненавидел проигрывать… Мэн Цзин! Замолчи, пожалуйста, сказал Инь Чжэн. Потом подозвал официанта и заказал нам десерт.
Я сказала, что мне нужно в туалет, вышла из ресторана и сразу расплакалась. Заливаясь слезами, побежала в соседний магазинчик и попросила сигарет. Хозяин смерил меня взглядом, каким обычно смотрят на падших девиц. С сигаретой в зубах я вышла на улицу, но как ни чиркала зажигалкой, все было без толку. У дверей ресторана налетела на Инь Чжэна, растерянно посмотрела на него и уткнулась лицом ему в грудь. Я тебя повсюду искал, сказал Инь Чжэн, поглаживая меня по спине. Не знаю, что тому виной, наверное, одиночество, но в ту секунду мне вдруг остро захотелось завоевать любовь этого мужчины. А точнее, отнять ее у Мэн Цзин. Сцена за столиком в полумраке ресторана перенесла меня на поле боя, где я воевала много лет назад. Тогда я хотела отнять папину любовь у Ван Лухань, но с его смертью бой прервался. И теперь у меня появилась возможность доиграть незаконченную партию.
Когда Инь Чжэн познакомился с Мэн Цзин, она была блестящей танцовщицей, вокруг нее увивались толпы поклонников. Инь Чжэн был одним из них и провел в этой роли немало лет, прежде чем она согласилась выйти за него замуж. Но и после свадьбы он все равно чувствовал себя поклонником, ему приходилось постоянно завоевывать ее расположение. Покупать цветы, дарить подарки, возить ее в путешествия. Мэн Цзин любила романтичную и яркую жизнь, была очень придирчива по части еды, одежды, жилья, сорила деньгами направо и налево. Чтобы содержать ее, Инь Чжэну приходилось мотаться с лекциями по иностранным университетам и снизойти до работы консультантом в какой-то фирме, занимавшейся культурными связями. Все это он печально поведал мне однажды вечером. Он говорил: она вечно таскает меня по вечеринкам, думает, что толпы пьяных незнакомых людей, отплясывающих в тесном зале, вселят в меня вдохновение. Смех, да и только. Потом Инь Чжэн спросил: ты слышала когда-нибудь о Фицджеральде? Был такой американский писатель. Я покачала головой. Он сказал: Мэн Цзин очень похожа на жену Фицджеральда, она во что бы то ни стало хотела сломать ему жизнь.
Я спросила, что сталось с этим Фицджеральдом, Инь Чжэн ответил, что он спился и умер. Я вспомнила о папе и загрустила. А Инь Чжэн сказал: поэтому я попросил сестру разрешить мне пользоваться мансардой, мне требуется личное пространство. Я спросила: наверное, я вам здесь мешаю? Он сказал: нет, тебе я всегда рад.