— и до сих пор не могу простить Лосеву сбитых в кровь ног и отмороженной на заиндевелых камнях пятой точки…
Забыла сказать, что волосы у Севы рыжие, как проволока в обмотке конденсатора, глаза зеленые, а рот длинный и легко растягивающийся в улыбке, по размеру и форме совпадающей с арбузной долькой. В сочетании со свободными одеждами и вязаной шапочкой это делает Лосева похожим не только на орангутанга, но и на ярмарочного Петрушку. Обычно при виде Севы люди начинают непроизвольно улыбаться.
Сегодня был другой случай. Во-первых, ситуация явно не располагала к веселью. Во-вторых, Сева специально для интервью приоделся нехарактерным образом — в классический пиджак. Похоже, пиджак был с чужого плеча. Во всяком случае, белая Севина футболка оказалась длиннее пиджака, с которым плохо сочетались просторные парусиновые бермуды и дегенеративные летние кроссовки без пяток и носков, но зато с перепоночками, как на детских босоножках.
— Снимайте от пояса и выше, — попросил Лосев, заметив, что я критично рассматриваю его карнавальный костюм.
— Можно и выше, — покладисто сказал Вадик. — Ну, я готов. Вещай!
— Микрофон я тебе не отдам. Ты будешь им дергать, а это не лыжная палка, — предупредила я Севу. — Все, я держу, можешь начинать.
— К-г-х-м! — Для начала Лосев кашлянул так громко, что Вадик, внимательно следящий за индикатором уровня звука, болезненно поморщился. — Кх-ха!
— А теперь по существу, — попросила я, стараясь смотреть только на интервьюируемого.
Оператор выставил камеру таким образом, чтобы на заднем плане за Лосевым были видны трамвайные пути, красно-черная лужа и нечто, накрытое просторным отрезом брезента. Поскольку я вынуждена была стоять к Севе лицом, эта жуткая картинка была у меня перед глазами. Честно говоря, я испытывала сильное желание зажмуриться.
— А по существу я хочу официально заявить следующее: в нашем городе появились неорганизованные любители опасных трюков и глупых развлечений, которые ведут к трагедиям, подобным той, которая произошла сегодня, — глядя прямо в объектив, строго сказал Лосев. — Мы, члены спортивного клуба «Экстрим», осуждаем дикие выходки безответственных личностей, которые не дорожат своей жизнью и душевным покоем окружающих! Все.
— Программное заявление — и только? — немного удивилась я. — А прокомментировать случившееся ты не хочешь?
— А что тут комментировать? — пожал плечами предводитель организованных бандерлогов. — Ладно, отрежете, если я скажу чего лишнего. Значит, так: какой-то придурок, которому было скучно жить, залез в люк и по системе подземных коммуникаций прошел в тоннель. Там тоже есть люк, который соорудили для улучшения водостока, чтобы в дождь не заливало рельсы.
— Все равно заливает, — буркнул Вадик, который вынужден дважды в день пользоваться именно этой трамвайной веткой.
— Да я не об этом! — досадливо махнул снегоуборочной ладонью Лосев. — Этот люк — здоровенный прямоугольный колодец — был накрыт металлической решеткой, а веселые сволочи, называющие себя диггерами, ее сковырнули.
— Зачем? — удивилась я.
— Затем, что придумали себе адреналиновую бомбу! Представь: вылезает придурок из люка посреди тоннеля. Справа — рельса, слева — рельса, прямо в лоб под уклон несется трамвай! Фары горят, звонки звенят, за стеклом — вагоновожатая с перекошенной от ужаса мордой… Тормоза скрежещут, пассажиры в вагоне валятся друг на друга, а наш безмозглый затейник прыгает и буквально перед носом у летящего трамвая заскакивает в нишу!
— Какую нишу? — не понял Вадик.
— В такую — вроде могилки, только вертикальной. Примерно два метра в длину, метр в ширину, глубиной сантиметров семьдесят, — добросовестно перечислил Сева. — В общем, вполне достаточно, чтобы спрятаться и без вреда для организма пропустить транспорт мимо.
— Ничего себе! — поежилась я.
— А что потом? — с интересом спросил Вадик.
— А потом, не дожидаясь, пока прибежит вагоновожатая с монтировкой, придурок снова шмыгает в колодец и марширует на исходную позицию, по самую маковку налитый адреналином, — злобно ответил Сева.
Он сплюнул себе под ноги, тут же извинился и оглянулся на тоннель.
— Вот только этому конкретному любителю дебильного экстрима не повезло, — закончил он. — Из люка-то он вылез, а вот в нишу не попал… Один — ноль в пользу трамвая.
Мы немного помолчали.
— Ну, я камеру выключаю? — спросил Вадик. — Сева, с тобой все?
— Все, — устало кивнул Лосев.
— Тогда я побегу делать подсъемки, — заторопился оператор.
— Только не слишком увлекайся крупными планами, — попросила я. — Особенно, если будешь снимать что-нибудь страшное. Я не хочу, чтобы наш репортаж смотрелся как ужастик.
Я и сама потом очень постаралась, чтобы наш с Вадиком репортаж об этой трагедии не пугал зрителей, а звучал как серьезное предупреждение беспечным любителям опасных развлечений. Раза три я переписывала текст, вымарывая фразу за фразой, расставляя акценты и добиваясь желаемой интонации, пока не сочла, что результат меня устраивает. Распечатав текст (компьютер, замученный моими филологическими упражнениями, облегченно вздохнул и устало завис), я побежала на монтаж. Было уже начало шестого — самое время заканчивать рабочий день, поскольку в восемнадцать ноль-ноль по московскому времени я должна принять у нянечки вахту возле Масяньки. Я рассчитывала быстренько смонтировать двухминутный сюжет и убежать домой.
Быстренько не получилось — в аппаратной видеомонтажа засел Ослик ИО. Пока мы с Вадиком снимали ЧП с трамваем, он успел сгонять к СИЗО и наснимать крупных планов зарешеченных окон, которые наш инженер видеомонтажа должен был с намеком совместить с фотографиями носорогов. Качественные снимки толстокожих гигантов в фас и в профиль Ослик ИО лично скачал из Интернета.
— Леночек, ты спешишь? — сочувственно спросил сердобольный видеоинженер Володя, когда я в третий раз заглянула в аппаратную.
К этому моменту стрелки моих наручных часов приблизились к половине шестого, а я сама вплотную подошла к той незримой грани, за которой наступает превращение раздраженного хомо сапиенс в разъяренного носорога. Аслана Буряка, застрявшего в кабинете у монтажного компьютера, как устрица в раковине, я готова была собственноручно выковырять из кресла и собственноножно растоптать в блинчик.
— Очень, очень спешу! — кивнула я, пригасив зверский блеск в очах и изменив выражение лица, и умильно посмотрела на видеоинженера.
— Давай, ты начитаешь, а сюжет я сам смонтирую, — предложил Володя.
— Давай! — обрадовавшись, я влетела в помещение и чуть ли не бухнулась на колени Ослику ИО.
Тот едва успел выбраться из кресла, уступая мне место у микрофона.
Спустя всего пять минут я уже бежала вниз по лестнице, торопясь покинуть офис.
— Леночка, ты домой? — свесившись через перила, крикнула мне вслед бухгалтерша Елена.
— Да, а что? — Я приостановилась.
Бухгалтер — человек нужный, с ним никак нельзя ссориться, к нему следует проявлять всевозможное внимание и уважение.
— Ты, когда домой едешь, на какой остановке выходишь? На Парке?
— Почти. Через одну, а что? — Я балансировала на ступеньке.
— Ленусечка, будь другом, выйди сегодня на Парке, а? — попросила Елена.
Я поняла, что выбор у меня небольшой: либо стать бухгалтерше другом, либо врагом.
— Ладно. А что надо-то? — вздохнув, я развернулась и поплелась наверх.
— Надо забежать в офис к Горохову и отдать ему денежки. Вот, я их в бумажечку завернула, — Елена вручила мне самодельный конвертик. — Это его проценты с «Гиганта».
— Расписаться не нужно? — повертев «барашка в бумажке» в руках, я сунула передачку в сумку.
— Нет, что ты, это же левые денежки! — испугалась бухгалтерша.
— Левые так левые, — пробормотала я, уже спускаясь по ступенькам.
— Ты скажи ему, что в «Гиганте» меняется директор. Может, имеет смысл предложить сделать новую рекламу? — сказала мне вдогонку бухгалтерша, живо озабоченная ростом доходной части бюджета нашей компании.
Я молча кивнула и поскакала вниз по лестнице. Уже в трамвае глянула на часы: без четверти шесть! С учетом необходимости сделать крюк и забежать в офис к Горохову получалось, что к восемнадцатичасовой смене караула я опоздаю. Придется платить няне за сверхурочную работу.
Стремясь свести финансовые потери к минимуму, на Парковой я выпрыгнула с задней площадки вагона почти как пловец с тумбочки и погребла в сторону гороховского офиса, точно олимпиец, идущий на рекорд.
Вовка Горохов, мой бывший коллега-тележурналист, редкий проныра и деляга, с полгода назад переквалифицировался в частные детективы. Трансформация прошла естественно и безболезненно, потому что Вовка и раньше по долгу службы постоянно пребывал в беготне, правдами и неправдами добывая информацию разной степени секретности: выспрашивал, высматривал, подслушивал и приводил нарытые факты в систему — в общем, занимался журналистскими расследованиями. Превратившись в частного сыщика, Вовка сохранил все контакты со СМИ. Даже, по случаю, таскал на ТВ рекламу, и презентацию его так называемого офиса наш телеканал проводил бесплатно, по-товарищески.
Строго говоря, «офис»— это слишком сильно сказано. Под помещение для своей частно-персональной сыскной конторы Горохов купил комнату в коммуналке, расположенной на первом этаже старого купеческого дома, и официально перевел ее из жилого помещения в нежилое. Вообще говоря, жилым помещением каморка площадью девять квадратных метров и без окна и прежде, наверное, не являлась. Думаю, это была поместительная купеческая кладовка. Вовка пробил стену и поставил металлопластиковую дверь с затемненными стеклами, а под дверью пристроил крыльцо. Теперь у «офиса» был отдельный вход, что сам сыщик считал большим преимуществом: мол, клиентам нет необходимости следовать через общий подъезд, и, стало быть, они избавлены от лишних контактов. С учетом того, что припарковаться возле гороховского офиса было негде, секретность и впрямь получалась максимальная.