илась я лучше многих. Но зачем мне институт, если я плохо кончу? Я – никчемное, убогое создание, занимающее в этом мире чье-то место. Я все ждала и ждала, жила и жила. Нет, не жила, существовала. Но случилось так, что судьба снова подсунула мне эту женщину с ее дочкой. Наверное, нарочно. Может, хотела проверить, великодушна ли я, умею ли прощать. Или, наоборот, давала возможность использовать шанс, поменяться с ними местами. Я ведь на собеседования ходила такой страшилой, потому что в фирме сказали – не выставляться. В семьях нужны безликие исполнительные дурнушки. Зализанные волосенки, очки в пол-лица, ни грамма косметики и платье пострашнее. Вот и готова образцовая нянька. Они меня не замечали. Я была тенью, предметом обихода. А знаешь, каково это, знать, что ты человек, но мириться с тем, что другие этого не признают? Соглашаться с собственной ничтожностью, которую чувствовала всю жизнь, которую только что победила и которую тебе навязывают вновь. Я человек даже не второго, а третьего сорта. Для них. А почему? Потому что они априори выше. Как я их ненавидела, кто б знал. Сначала я решила увести мужа у старшей. Все получилось так легко, что я поняла: мне сама фортуна помогает. Потом я увела мужа у младшей. Стоило лишь сказать, что люблю, и он поверил. Мужчины привыкли к тому, что их любят. Женщину неожиданное признание может испугать, насторожить, но мужчину – вряд ли. Они принимают нашу любовь как должное. Эти две женщины, однажды перечеркнувшие мою жизнь, трепыхались, недоумевали и даже пытались бороться. Как Дон Кихот с ветряными мельницами. Я всегда была рядом, все знала. Они же не обращали на меня внимания, не стеснялись обсуждать при мне свои дела. Именно тогда я подсунула Диане под видом гадалки свою соседку, чтобы она не попала к каким-нибудь шарлатанам. А потом случилось ужасное: я вдруг поняла, что не испытываю от этой мести удовлетворения. Только стыд, раскаяние и боль. А еще – я полюбила чужого мужа, которого хотела увести лишь из чувства мести. Моя вендетта закончена. Если сможешь меня понять, то простишь. Если не простишь – что ж, я уже столько пережила, что и это смогу пережить.
– Это к чему все? – простонал Алексей. – Это она кому мстила-то? При чем тут мы с Машей?
– Тот день рождения, на котором все началось, был Машиным днем рождения. Мы учились с ней в одном классе. Но я настолько была для них всех пустым местом, что меня сейчас даже не узнали. Конечно, я очень сильно выросла, а была плюгавая, как кнопка, перекрасилась, но сходство-то в чертах лица осталось! Представляешь, десять лет проучились в одном классе, а она взяла меня нянькой, словно тумбочку купила. Хотя сама по себе она хороший человек, а маменька ее – какой была, такой и осталась.
– Так не бывает, – прошептал Алексей. – Что за бред? Кошмар какой. Неужели можно людей до такой степени ненавидеть?
– Можно, – кивнула Вероника. – Можно и еще сильнее. Смотря какая у них степень вины. У меня чуть вся жизнь под откос не пошла. Они могли тогда помочь, поддержать хоть как-то, но побрезговали. Но теперь все кончено. Как оказалось, любовь сильнее ненависти. Банально звучит и напыщенно, но это так. В общем, надеюсь, ты сможешь меня понять и простить.
– Водички налить? – заботливо рыкнул Максим Михайлович, пристально глядя на зятя, словно хамелеон менявшего цвет с зеленоватого на синеватый.
– Я не понял, что значит – простить? Это она в меня влюбилась? – он обреченно покосился на шефа, который явно был на стороне бывшей няньки. – И что я теперь должен делать? Жениться, что ли?
– А что совесть подсказывает? – полюбопытствовал босс. Вероника снова загадочно улыбалась, но красноватые пятна на шее выдавали ее волнение.
– Идите все к черту. Я Машу люблю, – Алексей выпил предложенную воду и налил еще один стакан.
– И хорошо, – кивнул тесть. – Помириться бы не мешало. У нас с Вероникой свадьба скоро, хотелось бы еще как-то объяснить все Маше и увидеть вас на церемонии.
– У вас с Вероникой? – Алексей чуть не поперхнулся вторым стаканом воды, который цедил не от жажды, а скорее от растерянности. – То есть не во мне дело?
– Представь себе. Так что это – твоя будущая теща.
– Уму непостижимо. Мне надо это все переварить. Что-то мне нехорошо, – Алексей с водопроводным бульканьем допил воду. – А Маша знает?
– Нет, – Вероника кинула быстрый взгляд на Максима Михайловича и попросила: – Алексей, мне бы очень хотелось, чтобы ты с ней помирился. И, если получится, рассказал все сам. Мне пока с ней тяжело встречаться. Тебе сказала, ей – не могу.
– Совесть мучает? – набычился Алексей и тут же сдулся, махнув рукой. – Ладно. Тут вроде все хороши. И я в том числе.
Маша почему-то надеялась, что муж повторит попытку примирения. Она прихорошилась перед выходом, отказалась идти с подругами в кафе, высидела после окончания рабочего дня еще пятнадцать минут и не спеша направилась домой. У проходной никто ее не ждал.
Настроение тут же стремительно скатилось вниз, как вода по водосточной трубе, и выплеснулось зябкой грязной лужей.
Маша заторопилась к метро, стараясь не думать об Алексее. Надо было решать более неотложные вопросы: где найти недорогую няньку, с кем оставлять ребенка, пока нянька не найдена, где взять деньги на оплату долга Веронике?
За этими неприятными думами она не заметила, как доехала до дома.
– Маняша, проходи! А у нас тут готовится застолье! – разрумянившийся Михаил Яковлевич в ярко-красном спортивном костюме был похож на Деда Мороза, забывшего наклеить бороду. – Сейчас я познакомлю тебя с моей девушкой.
К диалогу с очередной подружкой деда Маша была не готова. Она абсолютно забыла, что старик собирался привести очередную молодуху. Беседа на тинейджерские темы была сейчас Маше не по силам. Но в кухне ее ждал сюрприз.
– Маняша, это Валюша! – торжественно провозгласил дед. – Валюша, это Маняша.
«Валюша»… Маша печально вздохнула, ожидая увидеть очередную «валькирию», но… «Девушке» оказалось лет шестьдесят пять. Это был клон деда, но женского пола. Спортивный костюм на подтянутой фигуре, две косички, как у перезрелой первоклашки, и не по возрасту задор в глазах.
– Здрасьте, – зачарованно прошептала Маша. – А где библиотекарша?
– Не получилось у нас, – развел руками Михаил Яковлевич. – Кстати, это ее бабушка.
– Да, бабушка, – опечаленно подтвердила Валюша. – Только вот правнуков мне, видимо, не дождаться. А ваш-то бутуз такой живчик.
Решив не уточнять, кого гостья именует живчиком, деда или Никиту, Маша неопределенно кивнула, подтвердив, мол, да, живчик, и пошла переодеваться. На коридор заряд оптимизма стариков не распространялся, поэтому снова вспомнился Алексей.
– Дура я клиническая, все сама себе порчу, – подумала Маша, машинально заглянув по пути в комнату сына.
Наверное, такую гамму чувств испытывает человек, проснувшийся в ясный день в темной комнате и раздернувший плотные шторы. Волна счастья окатила Машу мощным солнечным потоком, затопив детским бесшабашным восторгом.
На гостевом диване в обнимку спали отец и сын. Никита сладко причмокивал во сне, а Алексей тонко похрапывал.
За спиной Маше почудилось движение, и она резко обернулась: дед с Валюшей стремительно спрятались за угол.
– Простила, – доносился шепот Валюши.
– А вдруг нет? – беспокоился дед. – Вдруг надо вмешаться?
– Я тебе вмешаюсь! Иди свеклу три, скоро проснутся, за стол пора, а у нас не готово почти ничего.
– Хорошо-то как, – заревела Маша. – Елки-палки, как жить-то хорошо!
В дизайнерской фирме царил аврал. Ненормированный рабочий день на сей раз растянулся до такой степени, что даже трудоголик Кулешов начал ворчать, поминая клиента недобрым словом.
– А я люблю работать, когда все ушли, когда в офисах сумрачно, в коридорах тихо, телефоны молчат, – мечтательно сообщил Артем. Рита с Вадиком очумело оторвались от мониторов и уставились на Алтаева.
– Может, нам свалить, чтобы тебе в тишине лучше работалось? – с готовностью предложил Вадик. – А то мне лично хочется пробежать по темному пустому коридору, сесть в машину и уехать домой.
– У меня нет машины, – печально выпятил губу Артем.
– Ну, это меняет дело. Тогда ясно, почему у тебя такие нездоровые мысли в столь поздний час, – хрюкнула Гусева, вернувшись к рабочему процессу.
Закончили они около полуночи.
– Сдохнуть можно, – поделился с коллегами Вадик.
– Запросто, – подтвердила Рита. – Надо нам себе премию выписать. Колоссальную. Чтобы потом долго удивляться сумме.
– Настоящий художник работает не ради денег, – высокопарно объявил Артем, наматывая на шею двухметровый ядовито-зеленый шарф. Дополняла образ черная фетровая шляпа с широкими полями. – Спокойной ночи, коллеги!
– Интересно, – пробормотала Рита, стягивая с вешалки куртку и глядя вслед удалявшемуся Алтаеву. – А ему ветром эту шляпу не сдувает?
– А мне вот интересно, почему это он нам спокойной ночи пожелал? Как будто мы прямо тут сейчас спать уляжемся, – развеселился Вадик.
– Это у него мозг от непосильного труда заклинило, – заступилась за сотрудника Рита.
– Слушай, Гусева, я все хотел с тобой посоветоваться. А вот как узнать, нравишься ты девушке или нет? То есть она мне, скажем так, крайне симпатична. Но как она сама ко мне относится – непонятно. Женщины же начинают на нас правильно реагировать, только когда до интима доходит. Вот там сразу все ясно: либо по морде, либо в койку. Но нельзя же ей так сразу в лоб: «Как ты относишься к интиму?» Как бы так сделать, чтобы и не обидеть, и чтобы все получилось? Ты ж у нас специалист по женской психологии.
– В театр пригласи, – хмыкнула Рита, польщенная возведением в ранг «специалиста по психологии». – Женщину надо завоевывать, а не хватать, как пиво в магазине, по-быстрому. Это процесс. Если сразу в постель тянуть, то тебя любая шуганет. Так что – филармония, цветы, конфеты, концерт и прочая культурная программа. Иначе никак. А если хочешь быстро выяснить, но без гарантированного результата – в гости напросись ближе к ночи. Если пустит – можешь не комплексовать. А если обзовет или по физиономии съездит, то, значит, промахнулся.