Как сомнений наших вдохновитель,
Как средь гор обычных Эверест
И как с мраком времени воитель.
И твоя «Охота на волков»
Отражает наши дни зеркально,
А мишенью яростных стрелков
Стал герой сегодняшний, реальный.
Выходил не раз он за флажки,
Был слегка однажды даже ранен,
Но бессильны перед ним стрелки,
Ибо ловок этот умный парень.
…Есть одной гипотезы посыл:
Если б жил поэт не так, как вышло,
Он, наверно, бы не совершил
Дела, предначертанного свыше.
У дилеммы сей ответа нет,
Потому как видеть мы не можем,
Что он сделал бы за смену лет,
В коих бы без плена пьянства прожил.
Все пошло так, как пошло… Увы…
Но уж сколько лет после ухода
Баловень успеха и любви
Песнями живет среди народа.
Мы с ним непохожим шли путем
Каждый к заповедной своей цели,
И заботясь только об одном:
Делать то, что делать мы умели.
Эти-то различные пути
Нас в конце концов и отдалили,
А потом и развели почти
Пагубных сует житейских вилы.
Один эксцесс меж нами промелькнул,
Когда еще дуэт наш не распался…
Конфликт растаял, как досадный гул,
Но он достоин краткого рассказа.
Как-то раз один приятель мой
В НИИ каком-то на концерте тайном
Услышал от тебя рассказ живой
И удивлен был им необычайно.
Ты что-то обо мне там говорил,
О песне моей с памятной судьбою,
И прежде, чем ее спеть, объявил,
Что к ней мотив придуман был тобою.
Я знал, что ты подспудно ревновал
Меня к успеху песни моей главной,
Чья популярность, как любви запал,
Взорвавшись, разливалась, точно лава.
Помню – ну и злость меня взяла! —
Я позвонил, чтобы отбрить за это,
Сказав в сердцах: «Васек, что за дела?
Причем тут ты и мое «Бабье лето»?»
Ты залепетал: «Прости, Васек!
Так получилось, видно, бес попутал,
Порой и самому мне невдомек,
Что я несу со сцены, пьяный будто.
На днях прислали из ВААПа мне
Письмо, где среди списка моих песен
Есть и твоя. Чтоб мне не быть в говне,
Давай махнем в ВААП сегодня вместе,
И при тебе я напишу вердикт,
Что «Бабье лето» не мое, вестимо…»
Таким был мимолетный наш конфликт,
Хотя моя досада объяснима.
Мы съездили в ВААП. Он написал
На бланке сей внушительной конторы,
Что песня не его. Таков финал
Почти что назревавшего раздора.
В дальнейшем эта подпись помогла
Мне узаконить авторство на песню,
Изъяв ее из-под его крыла,
Ибо концерт пластинкой стал известной.
А разошлись мы с ним, когда слегка
Стал смотреть он на мои потуги,
Не могу сказать, что свысока,
Но как смотрят только на досуге.
За его привязанность ко мне
Я прощал ему грехи-изъяны,
Что вскрывались в трезвой тишине,
Лихо укрываясь в нем по пьяни.
Он вроде был готов не напоказ
Пожертвовать последнюю рубашку,
Но лишь для того, чтоб в энный раз
Изобразить житуху нараспашку.
Он мог наобещать вам сто пудов
Того, о чем вы даже не просили,
На вас обрушив кучу красных слов,
Чтоб только в сей миг выглядеть красиво.
Он подарить под настроенье мог
Что-то, щедротою ошарашив,
А назавтра, подыскав предлог,
Просил вернуть подарочек вчерашний.
Нисколько не тушуясь от того,
Что поступать так явно неприлично,
Хотя умом в сей миг, скорей всего,
Не глупый же, все понимал отлично.
Главным для него была игра
В дружбу, в буффонаду, в благородство,
Прочее мелькало, как мура,
Вовсе не достойная потворства.
Он был как человек непрост весьма,
И с ним бывало часто неуютно,
Когда он, как капризная зима —
То в оттепель уйдет, то в холод лютый.
Да, он умел очаровать людей
Мужской и бесшабашною манерой,
А что несимпатично было в ней,
Неважно в наши дни уже, наверно.
Его бездомность – многих бед причал,
Оставшийся в былом, но все же, все же…
Со временем талант его крепчал,
Он постепенно чувствовать стал кожей,
Что жжет своими песнями сердца,
И это пламя всем необходимо
Не то чтобы как слово мудреца,
Но как вздох-выдох посреди малины
Удушья непроглядного «совка»,
С которым он наладил было связи,
Когда чья-то незримая рука
Ему служила верно тайной мазой.
В нем был обыкновенный эгоизм
Как запоздалое самосознанье,
Что он теперь для всех, как главный приз
За их обвороженное вниманье
К нему, кумиру миллионных масс,
Представшему одною из отдушин
В эпоху, утвердившую маразм…
Такой эпохе бард-мессия нужен.
Была любовь к Марине – словно стон…
Но их роман, как блеск его сюрпризов,
Напоминал, как все, что делал он,
Игру с судьбой и ей же дерзкий вызов.
Мол, вот какая мне нужна жена —
Кинозвезда, красотка, иностранка,
И пусть мне вся завидует страна,
Ведь зависть – популярности изнанка,
Где пересудов суетный искус,
Как жареная притча во языцех,
И вся шумиха эта только в плюс,
В ее соку так сладостно вариться…
Их связь необъяснима, как тайфун,
Что набирает мощи постепенно
И переходит медленно в канун
Взаимной страсти сказочного плена.
Неистовым напором сражена —
В нем виделась его мужская сила,
И, как гитары чуткая струна,
Она ему сдалась и полюбила.
Было что-то в их шальной любви
От порыва взбалмошного ветра,
Что решает прихоти свои
В пику всем любым табу и вето.
Как же на свидание рвались,
Как опустошались расставаньем,
Словно всякий смысл теряла жизнь,
Их разъединяя расстояньем.
Ты попросил однажды – сам не мог —
Встретить в Шереметьево Марину…
Едва она ступила на порог
(Я и сегодня вижу ту картину),
Вы бросились друг к другу, словно хош
Вмиг позабыл про нетерпенья кризис,
И вас обоих просто била дрожь,
Заждавшуюся предвкушая близость.
И вам плевать, что кто-то рядом был,
Вы попросту меня не замечали,
Вас захлестнули враз азарт и пыл
Страстей, что утоляли все печали.
Свидание звучало, как припев
Песни, что благословлялась Богом…
От любви к Марине ошалев,
Ты уж не был одиноким волком.
Ваша ослепительная связь
Виделась не то, что эпатажем,
Но шумихой все же взорвалась
В сереньком «совке» тогдашнем нашем.
Но параллельно быть еще могли
Интрижки или разовые ходки,
Без коих ты – как лодка на мели,
Ты не был никогда такою лодкой…
Матушка моя, журя порой
За то, что ты был вечный полуночник,
Бывало, спросит шуткой озорной:
– Ну, как дела, шалун-многостоночник?
На что ты тоже шуткой отвечал,
Мол, еле успеваю всем на зависть,
Над песнями колдую по ночам,
Тогда любовью уж не занимаюсь…
Покой тебе был попросту смешон,
Ты был во всем безудержный трудяга,
И, несмотря на пакостность времен,
Упрямо только вверх шел шаг за шагом.
Частенько недовольный, что посев
Не те давал вдруг всходы ненароком…
И твой натянутый канатом нерв
творчества
Был жизни тайным роком.
Ты не зря не ставил ни гроша
Времени, когда вдруг не случалось
Рождение стихов, когда душа
Вдохновенья не ловила радость.
…Любым страстям отмерен, видно, срок,
и ваши бесконечные разлуки
в конце концов приблизили итог —
брак треснул, не разъяв пока вам руки.
В воспоминаниях Марины есть сюжет,
Описывающий, что былая близость
Меж вами в одну ночь сошла на нет,
Желанье мужа словно испарилось.
Они лежали рядом, и она
Его не возбуждала, как когда-то,
Как будто она больше не жена,
А он на ней отныне неженатый.
Но успокоить чувства негатив
Она сумела тем, что объяснила,
Что он устал, спектакль оттрубив,
И что на секс уж не осталось силы.
Что у него уже тогда была
Любовница другая, молодая,
Она представить даже не могла,
В неверности посылы отвергая.
И стал, похоже, тяготиться ты
Прекрасной вашей необычной связью,
А прежняя любовь до немоты
Перекликалась с тайной неприязнью.
Менять судьбу недоставало сил,
Ты волочил ваш брак, к нему привыкнув,