Но сей союз тебе уж был не мил…
Уход твой – как безвыходности выкуп.
Слуга театра и заветных струн,
Ты, как герой своей одной из песен,
Был тоже врун, болтун и хохотун,
И слыл таким, блудя и куролеся.
…Случились непростые времена,
Когда мне помощь друга непреложно
Ощущением плеча побыть должна —
Иначе все же узы дружбы ложны.
Я его плеча не ощутил,
Или он бессилен был помочь мне
Но с тех пор надежный дружбы тыл
Стал, увы, иллюзией побочной.
Ну а потом предлог cherchez la femme
Вдруг влез наветом в наши отношенья,
Чтобы идти за нами по пятам,
И этим углубляя отчужденье.
Исправить что-то – все равно, что тут
Метаться в выяснений паутине,
Иль рядовой опровергать абсурд,
Иль поудобней лечь на гильотине…
Вот так мы отдалились навсегда,
Хотя пересекались вновь и часто,
Да и к прежней связке сквозь года
Ощущали все же, что причастны.
Я понимаю, кажется, теперь,
Причину, нас разведшую когда-то,
Как одну из множества потерь,
В коей быть не может виноватых.
Просто дружба – молодости клон,
Время шумных сходок и пирушек,
Замыслов стремительный разгон
И мельканье ветреных подружек.
Вспомнился охотничий рассказ,
Словно чтоб в сюжет добавить строчку,
Ибо он был именно про нас:
Большие лоси бродят в одиночку…
И когда мы встретились, считай,
За три года до твоей кончины,
Радость эой встречи невзначай
Огорчила легка кручина
Майский праздник. В Красную Пахру,
А точней, в дом творчества «Известий»,
По делам я в этот день махнул,
Парканулся в отведенном месте,
Рядом с «Мерседесом», я-то знал,
Кто машины сей владелец знатный…
Тут как тут и ты, как будто ждал
Нашей встречи, столь невероятной.
Мы обнялись.
– Ну, как дела, Васек?
– Нормалек. Ты как здесь?
– Да Марина приехала и на один денек
Зá город смотать уговорила.
Я сауну сейчас тут заказал. Пойдешь?
– А то, Васечек! С наслажденьем…
Той сауне я ставлю высший балл,
Как нашему забытому общенью.
Мы провели с тобой там шесть часов,
Наслаждаясь болтовней и паром,
Не ведая, что промельки годов
Не наградят нас вновь столь щедрым даром.
Как будто прежней дружбы ренессанс,
Хотя, казалось бы, какая малость…
Но, был тогда один нюанс,
Новую в тебе открывший странность.
Ты без умолку держал свой монолог
В множестве сюжетов, в разных лицах,
Словно, в раж войдя, никак не мог
В этом кроссе фраз остановиться.
Внове это было наблюдать,
Понял я, что ты, друг, не в порядке,
И заветной встречи благодать
Грустью вдруг окрасилась украдкой.
Врач один поведал мне потом,
Что в таком сплошном потоке речи
Кроется опаснейший симптом —
Мозга незаметное увечье.
И, увы, процесс необратим,
И его развитью нет блокады,
И ничто не может сладить с ним,
Как с началом личности распада
То расплата за былой гудеж,
За паденье в пагубное пьянство,
За больницы морок, где, как бомж,
К жизни возвращался ты лекарством.
Помнится твой в Магадан прилет,
Мы тогда всю ночь проговорили,
Ты свои мне, а я в свой черед
Про свои тебе поведал были.
То есть был нормальный диалог
Двух друзей, не видевшихся долго…
Тот же непрерывный слов поток
Сбил меня тогда, конечно, с толку.
Ты с досадой злой поведал мне
Про иезуитские запреты
На концерты, ставшие вполне
Творческими встречами с поэтом.
Твоих фанатов пестрая среда
Рвалась услышать в те глухие годы,
Когда гонений била череда
Стихи вольнонаемника свободы.
За свободолюбие твое
Как тебя клевало постоянно
Пакостных зоилов воронье
И душили сук партийных кланы.
Но особо горькою была
История, ударившая сильно
По самолюбью, ибо «Купола» —
Песня, что написана для фильма
Друга закадычного – Митты, —
Хороша донельзя и поныне…
Как же был разбит обидой ты,
Что ей места не нашлось в картине.
Этого всего я знать не знал,
Видя популярность, обожанье
И восторгов неуемный шквал,
Что тебя повсюду окружали.
Понял я, как стало нелегко
Жить тебе в стране недозволений
Как недоуменье велико
У Марины от запретных рвений.
И еще я понял, что у вас
Отношенья близятся к разладу,
Ибо выраженье ее глаз
Выдавало скрытую досаду —
Прилетела на три дня всего,
А супруг на целый день исчезнул,
Будто бы важнее для него
Не она, а с другом парить чресла…
После незабытой встречи той
Мы ушли на прежние орбиты,
И, вернувшись было к нам с тобой,
Связь исчезла тихо, без обиды.
Каждый гнал коней своим путем
В плену безмолвья парадигмы ада,
Чей извечно сонный окоем
Пробуждался хрипотцою барда.
Промелькнувших дней калейдоскоп…
На былого переосмысленье
Натолкнул досадный, как озноб,
Дифирамбов хор в твой день рожденья.
Я приглушаю звук, чтоб сей шабаш
Не делал из тебя персону хайпа…
Мне вскрыл вновь мир полузабытый наш
Воспоминаний беспощадный скальпель.
И память времени отчаянно слаба,
Как вьюга снежная перед весной грядущей,
И песен заповедная судьба
Окажется не раз вновь в самой гуще
Дней наших, что слагаются в года,
Сим ходом лет стремясь печально ранить…
Мне память всколыхнула, как дуда,
Январских дней бушующая замять…
Твоя жена, разбитая судьбой,
Однажды, после твоего ухода
Сказала, что контужена тобой
На все ее оставшиеся годы.
Вновь слышу грустный, и не без причин,
Марины голос, боль ее и муку:
«Тебе Господь бесценный дар вручил,
Ты ж, как босяк, сей Божий дар профукал…»
Сказать могла такое лишь она,
Спасавшая тебя не раз из ада,
И ей одной лишь ведома цена,
Что предъявляла жизнь с тобою рядом.
Ее обиду можно объяснить,
А эту фразу бросила обида,
Та, женская, когда любви их нить
Измен узлами вся была увита.
Открылось это все уже потом,
После кошмара твоего ухода,
Ворвавшись в жизнь Марины, как погром,
Как песни неудавшаяся кода.
Но фраза та лукава… Не секрет,
Что, призванный всею страной буквально,
Ты состоялся как большой поэт
И как актер, во многом уникальный.
Да, это все к тебе, мой друг, пришло,
Когда тебя уж не было меж нами,
Как будто духу времени назло
За то, что новый день – в былом корнями.
Ты мне в далеком прошлом посвятил
Больше, чем кому-то, своих песен —
Их ровно пять. Как будто пять светил
Заброшены тобою в поднебесье.
Не все они остались на слуху,
А парочка из них почти забыта,
Но помню, что дало толчок стиху
И вдохновило чем перо пиита.
И пусть их спрятал времени туман,
Зато звучит, как давних дет примета,
Твой хит – «Мой друг уехал в Магадан»
И спетое тобою «Бабье лето»,
Что по белой зависти к тебе
Написал я в целях охмуряжа…
Песня в унисон тех дней гульбе
Стала гимном у компашки нашей.
Репертуар твой, пролистав года,
Смотрелся все сложней и интересней,
Но в каждом из концертов завсегда
Моей ты исключенье делал песне.
И ее известность и успех
связаны с тобой неотделимо,
Ты ей обеспечил путь наверх —
В шлягер знаменитый и любимый.
Твой голос иногда мне душу рвет,
Саднит, как нарывающая рана,
Как твой нелепо прерванный полет,
Как твой уход, случившийся так рано…
Досады шлейф влачится, словно весть
Воспоминаний, коих молча множит…
Звучит, не умолкая, память-песнь,
Звучит и смолкнуть попросту не может.
И вторя ей, вдруг скажет имярек,
Растроганный былого панорамой:
«Мы все тобой контужены навек,
И каждый – словно собственною драмой».
Эпилог
«Вдоль обрыва, по-над пропастью, по самому по краю…» Это первая строчка, на мой взгляд, одной из самых сильных, самых главных его провидческих песен. Мне представляется, что и вся его взрослая жизнь шла вдоль обрыва, по-над пропастью и что страсти своих привередливых коней он так и не сумел обуздать. И сорвался в конце концов в эту пропасть, и погиб, к сожалению. Как ни прискорбно это осознавать. Но он успел допеть то, что хотел.