– А с остальными что?
– У нас все мужики пьющие, вот и случается.
– Что, все трое погибли? – нахмурилась Женька.
– Ага. Один утонул, другого деревом придавило, помер, до больницы не довезли.
– А к детям переехать вы не думали?
– Куда уж, в такую-то даль. Как-нибудь здесь проживем. Втроем-то не страшно.
– В монастыре из местных никто не работает? – спросила Женька, поняв, что тему выбрала неподходящую.
– Как же, работают, и наши работают, и из города есть.
– Значит, помогаете монастырь восстанавливать?
– На гиблом месте обитель не строят, – ответила Надя, прозвучало это очень резко. Женщины вновь переглянулись, Вера едва заметно качнула головой. Надя сразу же поднялась.
– Пойду вам чаю принесу.
– А почему место гиблое?
– Это она так, не слушайте. Тюрьма здесь была, чего же хорошего?
– Сейчас многие храмы восстанавливают, – надеясь развить тему, заметила я.
– Ага-ага, – кивнула Люба.
– А что это за старичок у вас на губной гармошке играет? Мы, когда сюда ехали, его встретили, – спросила Женька. – Его жена Вальтером назвала.
– Ванькой его зовут, а Машка, сестра его, блажит, зовет собачьим именем. Слабоумный он, только и дела, что на гармошке играть.
– Вальтер – немецкое имя, – решила просветить людей подружка. – Довольно распространенное.
– Да? А я думала, так собаку кличут. У Красновых собака была, так же звали.
– Говорят, у вас после войны немцы пленные были?
– Были, – женщины вновь как-то странно переглянулись. – Дорогу строили.
– Много их было?
– Да нет, двадцать пять человек.
Такая точность меня слегка удивила.
– Двадцать пять?
– Ага. Мама говорила, сначала их пригнали человек пятьдесят, но в первую зиму половина померла. Ну, а эти прижились, железку строили, храм на кирпичи разбирали. А уж после немцев в монастыре тюрьму сделали, для своих то есть.
Как-то чувствовалось, что к разговору женщины охладели, вскоре у каждой нашлись какие-то дела, и мы с Женькой на веранде остались одни.
– Тебе не кажется, что здесь что-то… не так? – с трудом нашла подходящее слово Женька, глядя вслед удаляющейся Вере.
– Что не так? – передразнила я.
– В атмосфере ничего не чувствуешь?
– А ты чувствуешь?
– Как-то, знаешь ли, тревожно. И тетки эти. Такие, просто кровь с молоком, а мужья у всех трех погибли, и монастырь они не любят.
– Евгения Петровна, что на тебя опять нашло? – спросила я укоризненно. – Надеюсь, ты не считаешь наших хозяек упырями, которые кровь сосут у заезжих граждан.
Женька поежилась.
– Зря ты это сказала. Я ни на одной креста не видела. Странно, правда?
– Так, шизофрения прогрессирует, – вынуждена была констатировать я. – Давай лучше выспросим Веру, не останавливалась ли у них Кошкина. От этого гораздо больше пользы, чем от твоих глупых бредней.
Закончив чаепитие, мы покинули веранду, Веру обнаружили в магазине, она что-то выкладывала на полки.
– Здесь вы тоже работаете? – спросила Женька весело.
– Ага. Да и работы-то, признаться, немного. Наши по утрам заходят в магазин, другого ведь нет, чаю иногда выпьют на веранде, посплетничать-то надо, – подмигнула Вера. – А днем разве кто из приезжих зайдет, да и тех немного.
– Мы вас вот о чем спросить хотели, – торжественно начала Женька. – В мае этого года не останавливалась ли в вашей гостинице женщина, фамилия ее Кошкина?
– Нет, не знаю такой, – слишком поспешно ответила Вера, низко склонившись к прилавку.
– А нельзя ли в журнале посмотреть? – настаивала Женька. После некоторой паузы Вера ответила:
– А чего смотреть, я и так помню. В мае у нас вовсе никого не было, пустая гостиница стояла. Только на майские праздники три семьи из Питера приехали. И все. А кто вам эта Кошкина? Знакомая, что ли?
Лица Веры мы по-прежнему не видели, но в ее голосе чувствовалось напряжение, хотя она и старалась, чтобы ее вопрос прозвучал естественно. Впрочем, возможно, я вслед за Женькой во всем начинаю видеть что-то подозрительное, и этот вопрос не более чем любопытство.
– Да. Она в газету письмо прислала, с рассказом об этом монастыре.
– Так вы из газеты? – удивилась подошедшая сзади Люба.
– Да, журналисты.
– И что она такого о монастыре написала? – появляясь из-за прилавка, задала вопрос Вера. Обе женщины вновь как-то странно переглянулись.
– Да ничего особенного, – улыбаясь, развела руками Женька. – Просто рассказала о возрождении обители. Ну а мы решили взглянуть своими глазами.
– Значит, статью напишете? – хмуро спросила Люба; теперь она даже не пыталась скрыть неприязнь, которая звучала в ее голосе.
– Надеюсь, – словно не замечая этого, ответила Женька весело.
– Будете копаться во всех этих прошлых делах? – продолжала Люба.
– Что вы имеете в виду? – удивилась подружка. Вера сердито посмотрела на сестру, та подхватила ведро и скрылась в коридоре.
– Это она от обиды. Придумывают про нас всякую чепуху.
– Какую чепуху? – не унималась Женька.
– Повторять неохота. Глупости все это.
Ясно было, что ничего Вера больше не скажет, а будем настаивать – только насторожим ее, и так отношение к нам успело измениться от щедрого гостеприимства к настороженности, еще шаг – и настороженность перейдет в открытую враждебность.
– Нас слухи не интересуют, – пожала плечами Женька. – Мы хотим написать историю монастыря, а история – это наука и требует точности.
Вера никак на это не отреагировала, но продолжала смотреть настороженно. Я улыбнулась ей и спросила, желая сменить тему:
– Говорят, где-то здесь святой источник?
– Ага, – кивнула Вера. – Под горой. Туда тропинка ведет. Хотите посмотреть?
– Да. Прогуляемся, на красоты местные полюбуемся.
Я подмигнула Женьке, та подошла к Вере поближе и спросила:
– Где, вы говорите, тропинка?
– Идемте, я покажу.
– Я вас догоню, – сказала я. – Только панаму возьму. – И направилась к нашей комнате.
Вера с Женькой вышли на веранду, женщина объясняла моей подружке, как пройти к источнику, стоя ко мне спиной. Я быстро огляделась, Любы не видно, Надя то ли на кухне, то ли вовсе ушла из гостиницы. Я юркнула за стойку и открыла журнал регистрации. Записей было не так много, я быстро листала страницы, пока не нашла записи за май. И сразу же увидела знакомую фамилию. Кошкина Мария Степановна и адрес. Сомнений быть не могло. Я закрыла журнал и поспешила в нашу комнату, взяла панаму и отправилась к Женьке. Та стояла на дороге, подставив лицо солнышку с праздным видом отдыхающей, которая никуда не спешит. Вера попалась мне навстречу, я помахала ей рукой и сбежала вниз по ступенькам, чувствуя ее настороженный взгляд. Неужто заподозрила? Зря Женька сказала, что мы журналисты, любопытных здесь не жалуют. Впрочем, подруга права, если мы сказали матушке о том, что работаем в газете, местные наверняка об этом скоро узнают. Я поравнялась с Женькой и взяла ее за руку.
– Идем, – сказала я с улыбкой, бросив взгляд на веранду. Вера все еще стояла там, поглядывая на нас.
– Заглянула в журнал? – прошептала Женька.
– Конечно. Кошкина останавливалась у них на одну ночь. Что ты встала как вкопанная? – шикнула я. – Она на нас смотрит.
– Значит, тетка соврала? – пробормотала Женька. – Но почему? Какой смысл скрывать то, что нетрудно проверить?
– Должно быть, ей и в голову не пришло, что мы решим заглянуть в журнал.
Мы шли по тропинке, с двух сторон скрытой кустами. Пахло сыростью, чувствовалось, что где-то рядом болото. Вскоре под ногами стало чавкать. Тропинка сделала поворот, и мы увидели деревянный настил, он вывел нас к источнику. Часовня, справа купальня и сам источник, огороженный низким заборчиком. Ни души вокруг. Тишина, даже строительный шум из монастыря сюда не доходил. Здесь была скамейка, на ней мы и устроились. Несмотря на то что мы были одни, Женька заговорила шепотом:
– Ты говоришь, она останавливалась в гостинице на одну ночь? Но ведь Кошкина отсутствовала три дня?
– Ты забываешь о расстоянии до нашего города. Мы приехали на машине, а она скорее всего поездом, ей потребовалось гораздо больше времени. Допустим, она приехала утром, переночевала и часов до восьми вечера оставалась в гостинице. До последнего парома. Так что все сходится, два дня тут и сутки на дорогу. Вопрос, что ей понадобилось в этих местах?
– Анфиса, чует мое сердце, мы имеем дело с какой-то страшной тайной.
– А оно не чует, как нам ее узнать? Каким образом это связано с Кошкиной?
– Да, – вздохнула Женька. – Аборигены ведут себя загадочно, да и монастырские не лучше. Надо всерьез заняться историей монастыря. Давай для начала выспросим Волкова как следует. Он историк, должен знать. Идем?
– Сегодня, пожалуй, не стоит, – остудила я Женькин пыл. – Во-первых, человеку надо работать, во-вторых, матушке наше присутствие вряд ли понравится, и тогда что-то узнать будет еще сложнее.
Не успела я договорить, как где-то рядом хрустнула ветка, звук этот в тишине прозвучал оглушительно громко, а главное так неожиданно, что мы обе вздрогнули. Женька вдруг вскочила со скамьи и бросилась в ту сторону, откуда шел звук, но трава была высокой, а кусты столь плотно росли друг к другу, что это весьма затрудняло ее действия. Зато мы услышали, как некто несется прочь, пробираясь сквозь заросли и теперь совершенно не заботясь о том, что наделал много шума.
– Что это было? – ошарашенно спросила я.
– Не что, а кто! – гневно возвысила голос Женька. – Подслушивал нас, зараза такая.
– Ты думаешь, это был мужчина?
– Может, баба, мне без разницы, жаль, не попались мне в руки. – Женька с сомнением посмотрела на свои пальцы с безупречным маникюром, будто надеясь, что злопыхателю не удалось улизнуть целиком и кое-что от него осталось.
– А вдруг это какой-то зверь? – нахмурилась я. Женькино предположение о том, что нас подслушивали, казалось мне все-таки чересчур смелым.