– Менты отчаливают. В деревню даже не заглянули.
– Наверное, торопятся на паром. И нам бы не мешало.
– До парома время еще есть. Может, попытаться поговорить с сестрами?
– Я не заметила, чтобы они были особо разговорчивы.
Сестер мы застали в гостинице. Они сидели на веранде, спиной к нам, и тихо переговаривались. Женька сделала мне знак молчать, мы замерли в нескольких метрах от них, пытаясь услышать, о чем идет речь.
– Она-то здесь при чем? – шепнула Люба.
– Как при чем? Ты что, фамилию ее матери не помнишь?
– Ох ты, господи…
– Вот именно, она Петра Плещеева дочь, Наталья, выходит, внучка, так что все… – В этот момент Надя повернулась и заметила нас. – А-а… девчонки. В монастырь бегали? Ну, что там?
– Говорят, несчастный случай.
– Ага, ага, – закивала головой Люба, приглядываясь к нам.
– Может, чаю попьете? – предложила Надя.
– Нет, спасибо, мы в город собрались.
– А то я соберу.
– Скажите, – решилась я, – а что за крест стоит возле монастыря?
– Какой крест? – нахмурилась Вера.
– Черный, из гранита. Над самым обрывом.
– А-а, да кто ж его знает, стоит и стоит.
– Давно?
– Что давно?
– Стоит, спрашиваю, давно?
– А сколько себя помню, столько и стоит.
Я была уверена, что она говорит неправду, но возражать не стала.
– Чего вам этот крест дался? – нахмурилась Люба.
– Матушка сердилась, кто-то на кресте надпись сделал.
– Что за надпись? – помедлив, спросила Вера.
– Цифра «25».
Женщины переглянулись, на их лицах появился страх, они даже не пытались скрыть его.
– Вот тебе раз, – произнесла Люба. – А мы гадаем, чего Ванька Рогожин точно с цепи сорвался.
И тут в деревенской тишине мы вдруг услышали волчий вой. Он шел из леса, со стороны монастыря, протяжный и жуткий, от него волосы, казалось, вставали дыбом. Женщины торопливо перекрестились.
– Началось, – прошептала Вера.
Я испуганно огляделась, одновременно пытаясь призвать себя к порядку.
– Что это было? – выдохнула Женька, когда вой стих.
– Знамо дело, волк, – ответила Надя, пожав плечами.
– Они что, вот так прямо возле деревни бродят? – разозлилась я. – Летом, в светлую пору, да еще и воют?
– Ага, ага, – кивнула Люба. – Вы ж сами слышали?
– Кому-то пришла охота дурака валять, – сквозь зубы прошипела я.
– Вы бы ехали отсель, девки, – тихо сказала Надя. – Ни к чему вам здесь… отдохнуть и в других краях можно.
– Волки, – наставительно изрекла я, – летом не подходят так близко к жилью, особенно днем. Это я знаю совершенно точно.
– Ага, – кивнула Люба. – Только это такие волки, что и в дом запросто войдут. И никто их не остановит.
В этот момент распахнулась дверь дома, что стоял напротив жилища сестер, мужчина лет сорока выскочил на крыльцо и бросился к гаражу. Вслед за ним выбежала женщина, громко крича:
– Да куда ты поедешь? Подожди…
Не обращая внимания ни на ее слова, ни на нее саму, мужчина через несколько минут выехал из гаража на стареньком «Москвиче» и на предельной скорости помчался в сторону переправы. Женщина, горестно всплеснув руками, смотрела ему вслед.
– Ну, вот и Серега Рогожин побежал, – наблюдая эту сцену, произнесла Люба.
– От судьбы не уйдешь, – вздохнула Надя, и все трое печально посмотрели на нас.
– Что у вас тут творится? – не выдержала я.
– Ничего, – пожала Вера плечами. – Живем потихоньку, а вы бы, в самом деле, ехали себе…
– Мы в город, – сурово ответила я. – К вечеру вернемся.
– Кстати, а Илья где? – спросила Женька.
– С рыбалки еще не вернулся.
– Странно, – бормотала Женька, поглядывая на его машину.
– Чего странного? – удивилась я, не понимая, что конкретно она имеет в виду.
– Машина здесь, значит, он рыбачит неподалеку. В деревне такой переполох, а ему и горя мало.
– Не все такие любопытные, как мы. Надо спешить, не то паром пропустим.
На паром мы успели. Впереди стояла милицейская машина, мужчины курили, поглядывая на воду, и тихо переговаривались. А мы предприняли еще одну попытку привлечь их внимание к странным событиям в деревне. Выслушали нас охотно, стараясь прятать ухмылки, после чего посоветовали:
– Вы бы, девчонки, всей это чепухой не увлекались. Про местных в округе много небылиц ходит. Волчий вой, говорите? Волки здесь не балуют, железка рядом, да и деревень полно. Конечно, дальше к Устинову, может, и бродят, там такая глушь, ни одной дороги. Это кто-то из местных дурака валяет. И краской крест извозили из хулиганства.
– А зачем им это, вы не подумали?
– А с безделья. Вас попугать. Дурную славу поддержать, к примеру.
Тут я кстати вспомнила о вчерашнем госте и спросила:
– А о местном колдуне по имени Слава вы знаете?
– Это который в гробу родился? Кто ж его не знает. Живет себе мужик в лесу, что такого?
– Да-а, – нараспев сказала Женька и побрела прочь. Я последовала ее примеру.
Паром подошел к берегу, народ начал рассаживаться по машинам. За рулем была подружка, а я первым делом позвонила мужу, минут пять расписывала местные красоты и выслушала речь о том, как осточертели ему учеба и одиночество. На одиночество он особо напирал и тут же поинтересовался, когда я вернусь. Я ответила весьма туманно, что Ромке не понравилось, однако он нашел в себе силы не скандалить по обыкновению, и мы простились вполне мирно.
– Звони Волкову, – сказала Женька, которая уже давно нетерпеливо поглядывала на меня. Я набрала номер телефона и с облегчением услышала голос:
– Да.
Узнав, кто ему звонит, Волков обрадовался. Мы сообщили, что находимся в городе и хотели бы встретиться. Тут он немного приуныл и сказал, что освободится только через два часа. Мы в свою очередь заверили, что нас это вполне устроит.
– Советую посетить наш музей, – сказал он на прощание.
– Непременно.
– Куда? – спросила Женька, останавливаясь на перекрестке.
– В музей.
Музей находился недалеко от центральной площади. Это было солидное двухэтажное здание девятнадцатого века из красного кирпича. Мы оставили машину на площади и вошли внутрь. Минут двадцать бродили по залам. Исторические реликвии никакого отклика в наших душах не нашли, наверное, потому, что мысли были заняты совсем другим. Увидев женщину с табличкой на груди, я подошла к ней и спросила:
– Простите, нас интересует Рождественский монастырь, что в тридцати километрах отсюда. Нет ли в вашей экспозиции… – Я не успела договорить, а она уже качала головой:
– У нас вы ничего не найдете. В городе есть музей русского православия, вот там имеется несколько экспонатов… а, собственно, что вас конкретно интересует?
– После войны там был лагерь военнопленных. Мы журналисты, хотели бы написать об этом.
– В соседнем здании есть небольшая экспозиция, все, что касается того времени. Я вас провожу.
Пока мы переходили в соседнее здание, женщина, звали ее Ирина, рассказала нам, как создавали экспозицию. Мы это уже слышали. Некоторое время назад в Рождествене собрались поставить памятник погибшим военнопленным. Но местные жители этому воспротивились.
– В результате памятник поставили на городском кладбище, а в музее открыли экспозицию, в этом нам очень помогли немецкие коллеги. Вот здесь, пожалуйста.
Мы вошли в небольшой зал, где на стенах висели фотографии: пожелтевшие довоенные снимки. В витринах были выставлены самодельные кружки, сохранившиеся письма, шинель.
– Лагерь просуществовал до сорок девятого года? – спросила я.
– Да.
– Куда потом отправили заключенных?
Женщина посмотрела на меня с непониманием:
– Вы, должно быть, не знаете. В сорок девятом году произошла трагедия, в результате которой военнопленные погибли. – Мы с Женькой переглянулись, а Ирина принялась объяснять: – В то время началась разборка Рождественского храма, который построили в середине девятнадцатого века, считалось, что никакой ценности он не представляет. Монастырь после революции был закрыт, успел основательно обветшать, вот и решили строительный материал пустить на хозяйственные нужды. Разборкой храма военнопленные и были заняты. В северном притворе хранилась взрывчатка, в результате неосторожного обращения с ней двадцать пятого апреля произошел взрыв, все военнопленные погибли.
– Двадцать пять человек? – спросила я.
– Да. На тот момент там находилось двадцать пять военнопленных. Вон их фамилии, – указала она на одну из витрин.
– Погибли только военнопленные? – уточнила я. – Никто из охраны не пострадал?
– Охраняли их всего восемь солдат, по четыре в смене, – пояснила Ирина. – Места здесь в то время были глухие, пленные свободно передвигались по деревне, без всякого конвоя. На ночь их запирали в монастыре, днем они работали на разборке храма. Когда произошел взрыв, рухнул свод, и все, кто в тот момент находился внутри, погибли. Все четыре охранника, по счастливой случайности, были на улице и остались живы.
– А что за взрывчатка там хранилась? – спросила Женька.
– Рядом строили железную дорогу, почва здесь каменистая, в общем, для нужд строительства.
– Довольно странно держать ее в такой близости от военнопленных.
– Вы имеете в виду, что они могли ею воспользоваться? Но зачем? Война закончилась. Бежать? Куда? Здесь на сотни километров непроходимые леса. Немцы ждали возвращения домой и о побеге не помышляли. К тому же склад был заперт и, разумеется, охранялся.
– Вы сказали, взрыв произошел в результате чьей-то халатности?
– Да, была создана комиссия, главный инженер строительства давал объяснения, как это все произошло.
– Виновных наказали?
– Собственно, виновных не было, то есть ничего конкретно установить не удалось. Несчастный случай, такое бывает. Может быть, взрывчатку неправильно хранили, как-то не так складировали. Я в этом не особенно разбираюсь. Завал, образовавшийся после взрыва, пытались расчистить, но… техника тогда требовалась на строительстве железной дороги, и рабочих рук не хватало.