– Кстати, – нахмурилась Женька. – А где ребята из милиции? Ты вроде говорил, что они приехать собирались?
Волков пожал плечами. Должно быть, он вспомнил о своих обязанностях, потому что заявил, что должен работать. Решив, что отрывать его от дел не стоит, мы с ним простились. Не успели дойти до церкви, как нас окликнула одна из монахинь:
– Матушка хотела вас видеть.
Мы с Женькой, переглянувшись, пошли за ней, Илья остался ждать у ворот. Матушка позвала нас, чтобы сообщить: при вскрытии тела Натальи ничего подозрительного не обнаружили. Надо полагать, она имела в виду внутриматочную противозачаточную систему «Мирену». Следователи, которые приезжали из города накануне, осмотрели комнату девушки и тоже ничего не нашли. Матушка намекала таким образом, что на Наталью мы клевещем. Сообщение ее впечатления на нас не произвело. Наталья противозачаточным средством воспользоваться попросту не успела, ведь для этого нужно было посетить врача. А мы с подружкой сами видели, что из аптеки Наталья заехала в храм и хозяйственный магазин, а затем отправилась на паром. Но, зная о царящих здесь нравах, вряд ли решилась бы хранить в своей комнате что-то ее компрометирующее, а на огромной территории монастыря оборудовать тайник не трудно.
«Огромная территория, – мысленно повторила я. – Монахини из своих комнат не выходят, рабочие живут в вагончике за монастырскими стенами, и ночью здесь можно без опасений заниматься… чем? Искать кости под плитой? А что, если вовсе не кости заинтересовали неизвестного, а тот самый клад, о котором предположительно рассказывал отец Кошкиной? Вдруг он действительно существует? Илья, кстати, прав: хочешь раскрыть убийство, ищи корыстный интерес. Некто искал клад, а Наталья его за этим делом застукала и в результате лишилась жизни. Вот только что это за клад такой? Волков что-нибудь да должен бы знать о нем. Допустим, там под плитой в самом деле лежит Ефросинья в дорогих украшениях. Нет, это бред, она же монахиня. Что же может быть в захоронении?»
– Эй, очнись, – позвала Женька. Я с удивлением посмотрела на нее, Илья к тому времени успел к нам присоединиться.
– Клад, о котором говорил отец Кошкиной, – пролепетала я.
– Конечно, клад, – кивнул Илья. – Как же без клада? Лежит себе под плитой, а вокруг такие страсти-мордасти. Жаль, мы не в Египте, там бы мумия была, но и здесь ничего, монашка тоже вполне подходит.
– Чего ты зубы скалишь? – накинулась на него Женька.
– Хорошо, буду говорить серьезно. Ефросинью когда схоронили, до крещения Руси? Если монастырь уже стоял, выходит, после. Христиане не язычники, золото, коней и любимых жен вместе с покойниками не зарывали. Следовательно, ничего, кроме костей, там быть не может. Идем дальше. Допустим, в лихое время людям свойственно все самое ценное прятать, и тут я спорить не буду: захоронение вполне подходит. Но здешние места война стороной обошла, а значит, прятать что-то было без надобности.
– Как же без надобности? А революция?
– Хороший вопрос. Предположим, надумали спрятать ценности, иконы, книги и так далее. Но это ведь время относительно недавнее, и свидетельства должны были бы сохраниться.
– Ничего подобного, – запальчиво начала Женька, но Илья ее перебил:
– Давайте лучше золото Колчака искать или Янтарную комнату. Про нее хоть точно известно, что она была.
– На Янтарную комнату без нас охотников много. А гробницу кто-то пытался вскрыть.
– Ваш Волков и то не уверен, что это гробница, просто плита, не похожая на остальные. Кстати, в соседней яме тоже есть плиты, почему вы заинтересовались именно этой?
– Не мы, а тот, кто пытался плиту приподнять.
В общем, по дороге в гостиницу мы успели поссориться, Женька презрительно отворачивалась от Ильи, он насмешливо кривил губы, а в мою душу закралось сомнение: вдруг Илья прав? Такое чувство, что мы блуждаем в потемках, и чем дальше, тем ясности все меньше.
– Какие у вас планы? – спросил он, когда мы вошли в холл.
– Янтарную комнату искать, – гневно ответила Женька и проследовала в наш номер. Я, естественно, за ней. – Чего это у тебя вид такой кислый? – буркнула она, приглядываясь ко мне. – Ты Илью не слушай, он сеет панику в наших рядах. Что менты, что прокурорские, от них одно беспокойство и никакой помощи.
Ее высказывания я комментировать не стала, присела на кровать и спросила:
– Отдохнем перед походом?
– Какой отдых? – возмутилась Женька. – Надо с пользой проводить имеющееся у нас время.
Пока я гадала, о какой пользе говорит подружка, она предложила:
– Махнем в Прохоровку?
– Но… – начала я и замолчала под ее гневным взглядом.
– Нечего рассиживаться, – прикрикнула она, и мы отправились в Прохоровку.
Однако по дороге энергии в Женьке малость поубавилось, и она заскучала.
– Если художник опять на рыбалке, получится, что мы напрасно себя истязаем пешими походами.
– Утешайся тем, что это для здоровья полезно.
– Анфиса, давай идею, как с ним познакомиться, ты же мастер художественного слова. Вопрос, где живет Полина Ивановна, не годится, вдруг он попросту пальцем ткнет в нужном направлении – и весь разговор.
– Вот уж не знала, что знакомство с мужчинами для тебя проблема.
– Но не можем же мы просто войти в дом и сказать: «Здравствуйте, мы хотим с вами об убийстве Натальи поговорить».
Тут и я задумалась. В молчании мы вошли в Прохоровку, достигли дома художника и с облегчением вздохнули. Из открытого настежь окна доносились мужские голоса. Женька укоризненно взглянула на меня, и идея не замедлила явиться. Я рухнула на зеленую травку, взвизгнула «ой», после чего сообщила:
– Кажется, я подвернула ногу.
– Да ты что? – переполошилась Женька. – Надо же… очень больно?
– Нет, но художнику об этом знать ни к чему. Звони в дом, интеллигентные люди просто обязаны помочь.
– О господи, я ведь решила, что ты взаправду.
Женька бросилась к калитке и надавила кнопку звонка. Голоса на мгновение стихли, потом хлопнула входная дверь, а вслед за этим распахнулась калитка. Мужчина лет сорока с бородой и густой шевелюрой до плеч смотрел на Женьку со смешанным чувством удивления и тихой грусти.
– Слушаю вас, красавица, – произнес он и улыбнулся.
– Подруга подвернула ногу, – трагически сообщила Женька. – У вас есть телефон?
– Телефон есть, но ближайший фельдшерский пункт находится в двадцати километрах. – Он уже шел ко мне. Я страдальчески сморщилась, потирая ногу. – Давайте я взгляну.
– Вы в этом что-нибудь понимаете? – запаниковала я.
– Немного. Я – художник, а художникам положено знать анатомию. К тому же я заядлый охотник, а на охоте всякое случается. – Он стал ощупывать мою ногу, то и дело спрашивая: «Здесь больно?» Я старательно прислушивалась к своему организму и отвечала, очень надеясь, что мое притворство не разоблачат. – На щиколотку надо наложить тугую повязку, и все будет нормально, – заверил он по окончании осмотра, посмотрел на меня и вдруг заявил: – А у вас очень красивое лицо, и необычное.
– Что в нем такого необычного? – удивилась я.
– Глаза. Я бы хотел написать ваш портрет.
– Вот здорово, она об этом просто мечтала, – влезла Женька. – Правда, Анфиса?
Тему развить не удалось, потому что дверь снова хлопнула и мужской голос спросил:
– Валентин, что случилось?
Мы с Женькой в недоумении переглянулись, потому что голос показался знакомым. Тут калитка распахнулась, и мы увидели Петренко. Павел Ильич, одетый в старенький спортивный костюм, шагнул нам навстречу, и физиономия его начала вытягиваться.
– Женя, – прошептал он. – Откуда ты здесь?
– Не поверишь, дорогой, но у меня тот же вопрос к тебе, – растянув губы в улыбке, сказала Женька. Улыбка у нее, к слову, вышла зловещей.
– Я… – Павел развел руками. – Приехал к своему другу, погода прекрасная, взял отпуск, чтобы немного порыбачить. Кстати, я тебе звонил раз сто, ты постоянно была в зоне недосягаемости.
– Какое совпадение, – ответила Женька. – И я звонила. Мы тоже рыбу ловим… в мутной воде.
– Вот так встреча. Где вы остановились?
– В гостинице, в шести километрах отсюда.
– Я так понял, вы хорошо знакомы? – вмешался Валентин.
– Вот этот тип не так давно клялся мне в любви, – сурово произнесла Женька.
– Да я и сейчас готов. А в чем, собственно, дело?
Мы замолчали, переглядываясь, наверное, каждый искал ответ на этот вопрос.
– Моя нога, – робко пискнула я.
– Ах ты господи, – опомнился Валентин. – Надо внести девушку в дом.
– Нет, нет, я сама… попробую.
Он подхватил меня под локоть, и я заковыляла к калитке, не забыв скорчить страдальческую гримасу. Женька бросала гневные взгляды на Павла, а тот суетливо забежал вперед, распахивая перед нами двери. Мы вошли в дом. Просторный холл был завешан картинами: пейзажи, портреты старушек на завалинках, натюрморты из связок лука, рыбы и горшков. Я начала с интересом оглядываться, на мгновение забыв про больную ногу.
– Это ваши картины?
– Мои, конечно. Нравятся?
– Очень.
– Великая сила искусства. Анфиса почти не хромает, – заметил Павел. Я попыталась уловить издевку и от избытка старания стала припадать не на ту ногу.
– Ваша живопись действует… освежающе, – нашла подходящее слово Женька. – Сейчас все больше нас, бедных, такой мазней потчуют, а здесь все понятно и с настроением. Слава богу, не перевелись еще таланты на Руси.
– Золотые слова, – заявил еще один мужчина, появляясь в холле. Крупный, небритый, в шортах и майке, которая с трудом облегала его огромный живот. – Ну вот, Паша, а ты на скуку жаловался, смотри, какие красавицы, – сказал он и представился: – Симонов Егор Алексеевич.
– Анфиса, – сказала я, протягивая руку.
– Между прочим, она популярный писатель, – влез Павел. – Детективы пишет.
– Красивая девушка – дар небес, а когда она еще и талантлива… у меня профессия прозаическая, инженер-технолог.
– Это он прибедняется, Жора пишет прекрасные стихи, – сказал Валентин.