Как бы уверенно мы могли смотреть сейчас на будущее, если бы в тылу расстроенных и катящихся на восток армий стояли достаточно подготовленные к бою и маневру резервы Каппеля и Екатеринбургской группы, погубленные нашими горе-стратегами в судорожных потугах спасти заведомо безнадежное положение.
7 июля. На всех больших станциях стоят и благоденствуют чешские эшелоны; устроились они отлично, поставив свои вагоны в лесах и рощах на особо проложенных тупиках; все красиво убрано и разукрашено; кругом идеальная чистота; временами видно, как немецкие пленные в чистых передниках и колпаках готовят для своих бывших вассалов пищу в ослепительно опрятных и блистающих полированной медью кухнях.
Щеголевато одетые чехи, жирные и гладки, важно гуляют по платформам. Обидно смотреть на наши новенькие вагоны в 3.000 пудов грузоподъемности, захваченные чехами под жилье; в вагонах выломаны стенки, сделаны окна и двери; временные хозяева с русским добром не церемонятся.
8 июля. Не везет адмиралу по части ближайшего антуража; он взял к себе личным адъютантом ротмистра Князева, который дивит кутящий Омск своими пьяными безобразиями; много хуже то, что этот гусь злоупотребляет своим положением и позволяет себе разные распоряжения именем адмирала.
9 июля. Получил полные перечневые ведомости армейских магазинов; понадобилось пять недель напряженной переписки, чтобы вытащить от армий эти сведения. Данные ведомостей показали, что в этих магазинах разбросано столько обмундирования и снаряжения, что им можно одеть все боевые части; по имеющимся же у меня негласным сведениям в вагонных эшелонах некоторых начхозов кроются еще более крупные склады разного снабжения; повторяется то, что угнетало нашу армию в 90-х годах и против чего начал борьбу Драгомиров, т.-е., безумное накопление имущества в складах при раздетых и оборванных солдатах.
10 июля. По ставке бродит прибывший от Деникина генерал Карцев, для которого выдумали какую-то экзотическую командировку с грамотой к Таранчам и в Кульджу; непонятны эти гастрольные поездки повидимому нигде не нужных персонажей.
Лебедев опять собрался на фронт; ему нет дела, что дорога перегружена эвакуацией и что, идя навстречу эвакуационному потоку на одноколейном участке, он приносит существенный вред ее успеху; для него составляли поезд, и его прислуге понравился вагон, занятый офицерами управления дежурного генерала ставки; немедленно комендант ставки приказал офицерам очистить вагон и искать себе помещения; в результате начальнические холуи сели в классный вагон, а ответственные работники ставки отправились искать себе приюта. Ругают старые порядки, а ведь при них такие мерзости были даже немыслимы.
Адмирал так и не может попять нелепости постоянных поездок своего наштаверха на фронт, где он никому и ни для чего не нужен и где, кроме путаницы в распоряжениях и задержки в движении поездов, он ничего не делает.
Сейчас, например, прямо преступно лезть со своим поездом на фронт, когда от Екатеринбурга и Челябинска тянутся к Омску сплошные ленты эвакуируемых составов и эшелонов, и движение навстречу им экстренного поезда остановит все движение. Но очевидно наш вундернаштаверх считает, что какая-то эвакуация — это пара пустяков сравнительно с чудодейственным влиянием его появления в штабе какой-нибудь армии.
13 июля. Идет стремительная эвакуация Урала. Омск, несмотря на самые грозные воспрещения, переполнен уральскими беженцами, которые своими паническими рассказами значительно ухудшают и без того скверное настроение перепуганного населения; особенно панические сплетни расползаются из союзных миссий (французской par excellence) и из канцелярии совета министров, при которой болтается порядочная стайка разных балбесов.
14 июля. Гайда с особым поездом отбыл в заграничный отпуск, получив от адмирала 70.000 франков золотом. Его хотели отправить обычным пассажиром экспресса, но он заартачился; создался целый конфликт, в который вмешался Дутов, и, в конце концов, Омск скис и разрешил Гайде ехать своим поездом и со своим конвоем. Злые языки говорят, что вся собака зарыта в том, что вагоны Гайды нафаршированы золотом, платиной и уральско-сибирскими сувенирами, которые невозможно и небезопасно везти прямо в экспрессе, да еще и с проездом мимо Семенова, у которого на счет мимоедущих ценностей особый нюх для учуяния и станция Даурия для освобождения владельцев от этих ценностей.
Знающие Гайду говорят, что он не простит адмиралу своей отставки, и что адмирал делает большую ошибку, разрешив ему ехать через всю Сибирь вольным человеком.
16 июля. Разговаривал с полковником Зубковским, только что прибывшим с фронта; по его мнению, положение совсем скверное; огромна часть личного состава прямо не хочет воевать, не хочет рисковать жизнью и терпеть разные невзгоды и лишения; набранные наспех уральские пополнения во время отхода армий разошлись по домам, унося с собой все снабжение, частью и винтовки. В частях остались штабы, офицера и очень немного солдат, преимущественно из стариков и из тех, кому некуда уйти. Вся эта редкая паутина ползет на восток, не оказывая уже никакого сопротивления; отходят на забираемых у населения подводами, что и объясняет быстроту отката, Красные ведут преследование тоже на подводах.
Происшедшее с нашими дутыми армиями характеризуется тем, что в Сибирской осталось около 6 тысяч штыков, а еще в июне эта армия требовала денег и снабжения на триста пятьдесят тысяч человек.
Все отправленное за последние 2 месяца на фронт снаряжение, снабжение и вооружение погибло и перешло в руки красных.
Какой великий грех лежит на нашем наштаверхе и его помощниках, которые истерически-шало, ради честолюбия и шумихи, вышвырнули на разлагающийся и уже безнадежный фронт наши последние резервы.
Особенно тяжела потеря с великим трудом добытых и доставленных на фронт винтовок; штабы армий слали нам ультиматумы, требуя винтовок для десятков тысяч «готовых и рвущихся в бой пополнений», — и все это погибло.
Честолюбивые мальчишки, облеченные в генеральскую форму и ведавшие подготовкой резервов, бессовестно лгали, когда доносили об их готовности, и обманывали ничего не понимающего в этом деле адмирала.
То заключение, которое я вынес на екатеринбургском смотру ударных частей Сибирской армии, оказалось вполне верным; эти отлично парадировавшие части разбежались при первом же столкновении с красными и почти сразу же прекратили свое существование.
17 июля. В соборе состоялась панихида по царской семье; демократический хор отказался петь, и пригласили монахинь соседнего монастыря, что только способствовало благолепию служения. Из старших чинов на панихиде были я, Розанов, Хрещатицкий и уралец — генерал Хорошхин; остальные постарались забыть о панихиде, чтобы не скомпрометировать своей демократичности.
После панихиды какой-то пожилой человек, оглядев собравшихся в соборе (несколько десятков, преимущественно старых офицеров), громко произнес: «ну и немного же порядочных людей в Омске».
19 июля. Голова идет кругом от работы; эвакуация перемешала все тылы; все многочисленные штабы и управления утекают на восток, потеряв связь со своими частями, и последние, особенно по части довольствия, брошены на произвол судьбы. Бывшая система снабжений (если только ее можно назвать этим именем) рухнула, всякий оборот запасов прекратился, и войска перешли на существование за счет местных средств, при чем во многих случаях происходит самый бесцеремонный грабеж.
По словам одного раненого офицера, крестьяне говорят: «что красные, что свои — одинаковая сволочь». Теперь же, на нашу невыгоду, красноармейцам на фронте отдан строжайший приказ не трогать население и за все взятое платить по установленной таксе. Адмирал несколько раз отдавал такие же приказы и распоряжения, но у нас все это остается писаной бумагой и кимвалом бряцающим, а у красных подкрепляется немедленным расстрелом виновных.
23 июля. В тылу разрастаются восстания; так как их районы отмечаются по 40-верстной карте красными точками, то постепенное их расползание начинает походить на быстро прогрессирующею сыпную болезнь. Какой толк нам в стоянии вдоль линии разных союзников, когда весь организм охватывается постепенно этой красной сыпью!.
25 июля. Только сегодня узнал в ставке, что Лебедев при сотрудничестве Сахарова вырвал у адмирала согласие на какую-то сложную наступательную операцию в районе Челябинска, обещая совершенно ликвидировать красных; в эту операцию вовлечены все три дивизии, вытащенные в последнее время из Омского округа, т.-е. последние наши резервы, и притом для боя совершенно неготовые.
Очевидно, что вся эта операция задумана уже давно, и все полеты наштаверха на фронт были с нею связаны.
Уверяют, что красные совершенно выдохлись, но то, что я слышу от прибывающих с фронта, совершенно противоречит оптимизму нашей разведки; зато несомненно, что наши выдохлись окончательно и к боевым действиям временно неспособны.
При таком положении всякая наступательная авантюра сможет привести к полной катастрофе.
Из краткого доклада, прочитанного в оперативном отделении, узнал, что задумана чрезвычайно сложная операция окружения Челябинской группы красных, требующая испытанных и надежных войск лучшего старого кадрового типа; операция сложна и искусственна даже для старых войск, так как требует идеального исполнения, и малейшая где-нибудь неустойка все рвет и может привести к полному краху. Такие операции можно производить только на карте или на больших показных маневрах.
Состояние войск, их неспособность к маневру, их неспособность выдерживать прорывы и обходы заставляют считать, что для этой операции 95 % за то, что она кончится полной катастрофой. По грубой схеме, показанной мне в ставке, некоторым дивизиям придется вести бой на два и на три фронта, т.-е. дана такая задача, которой современные наши войска выполнить не в состоянии, ибо не выдерживают флангового огня и даже признаков нахождения неприятеля в тылу и на флангах.