31 августа. Вечером состоялось заседание совета министров с участием адмирала; выяснилось, что казачья конференция, делавшаяся в последнее время все наглее и наглее, явилась к адмиралу и предложила ему принять на себя полную диктаторскую власть, подкрепив себя чисто казачьим правительством и оперевшись преимущественно на казаков. Сначала создалось очень острое положение, смягченное затем вмешательством соединенных общественных организаций; в результате все требования свелись к необходимости сокращения министерств, упрощения и ускорения правительственной работы и созыва совещательного собрания. Требования эти заявлены казачьей конференцией и всеми группами госуд. экон. совещания, т.-е. представителями внушительной и наиболее государственной части населения.
Я лично согласен со всеми этими заявлениями, но боюсь, что положение фронта и восстания в тылу делают их очень запоздалыми.
Обращаясь к совету министров, верховный правитель высказал свое неудовольствие по поводу разноголосицы в мнениях членов совета по многим важнейшим государственным вопросам; он подчеркнул, что недопустимо, чтобы решение принималось большинством одного голоса и перевесом голоса председателя.
Сказал он очень резко, затем сообщил о неудовлетворительном настроении и состоянии армии, объяснив это, довольно для меня неожиданно, тем, что армия пропитана большевизмом.
Государственный контролер просил адмирала передать совету министров, какие именно требования были заявлены ему казачьей конференцией, так как об этом ходят по городу разные слухи и версии.
Адмирал, не давая ответа по существу, указал только, что он ответил казакам, что сейчас уже не время производить какие-нибудь реформы и перемены в составе совета министров, так как это может отразиться на «настроении армии».
1 сентября. Несмотря ни на что, на фронте началось наступление. Дитерихс взял на себя великую ответственность и поставил на карту последние сибирские ресурсы белой идеи.
Я видел его у Головина перед самым его отъездом на фронт и повторил ему тот же вопрос, который задал при первом с ним разговоре по поводу наступления: «А что же будет, — если наступление не удастся?»
И он опять повторил, что тогда «придется разделиться на партизанские отряды и вновь начать то же, что было в 1918 году».
Я с удивлением посмотрел, на этого главнокомандующего, так легко и просто решавшего судьбу России и армии и решавшего ее легкомысленно и ложно; ибо теперь уже не 1918, а осень 1919 года, и вся обстановка резко изменилась не в нашу пользу; теперь для нас, белых, уже немыслима партизанская война, ибо население не за нас, а против нас; немыслима она и потому, что на Сибирь надвигается регулярная красная сила и идут красные комиссары, уже специализировавшиеся на подавлении наших белых восстаний. Где же мы найдем оружие, патроны и пр. и пр.?
3 сентября. В ставке уверяют, что Дитерихс, Хрещатицкий и К° задумали под видом стратегического резерва восстановить гвардейский корпус, как основание будущего монархического переворота; поэтому-то все назначения в этот резерв делаются из бывших гвардейских офицеров.
При желании сварить жирные щи из старого топора в выдумках не стесняются.
Для чешско-русского хамелеона новый монархический вольт не представляет ничего особенного; в Киеве он именовал себя республиканцем, а в Сибири стал монархистом.
Тяжелое положение Омска делает семеновщину все более и более наглой; мой судный отдел и канцелярия комитета по охранению законности (председатель-министр юстиции) наполнены жалобами на грабежи и насилия, чинимые семеновскими агентами; китайский консул жалуется на постоянные случаи ограбления китайских купцов при осмотре их чинами контр-разведки на станции Даурия; американский консул заявил многомиллионный иск от фирмы Вульфсон за захваченные Семеновым два вагона ценной пушнины. Телеграфирую, прошу Сыробоярского повлиять на Читу, но все бесполезно; такие язвы выжигаются только каленым железом.
Из Владивостока прислана краткая сводка деятельности Хорвата; очень характерно, как сам верховный уполномоченный и его ближайший антураж разобрали себе свободнее земли Посьетского района; самому Хорвату отведен кус в восемнадцать тысяч десятин земли, одному из деятелей дальневосточного комитета, Тетюкову, — в двенадцать тысяч десятин, остальному антуражу — по важности и по способности.
К сожалению, это не выдумки контр-разведки нового состава, опорочивающей старых владык, ибо подтверждено документами и официальными справками.
4 сентября. Подняли большую шумиху с поголовной мобилизацией бывших пленных из Карпаторуссии; к этому делу примазался Иванов-Ринов, заявивший, что этим путем он получит пехоту вдобавок к своему конному корпусу.
Бедных карпаторуссов стали хватать с помощью облав (Иванов-Ринов по этой части дока); благодаря этому Омск остался без хлебопеков и ассенизаторов, так как миролюбивые и неприхотливые карпаторуссы специализировались по черному труду; узнав о принудительной мобилизации, они разбежались из Омска, и в риновские сети попала только часть.
Озлобление среди них страшное; их собрали на станции Куломзино, рядом с бараками, в которых помещаются семьи ижевских рабочих; на-днях у меня были старики-ижевцы и сообщили, что озлобленные карпаторуссы ругают их за верную службу своей родине и, не стесняясь, говорят, что им только бы попасть на фронт, а там они расправятся с теми, кто их туда погнал, а сами уйдут к красным; те же отправят их домой.
Сообщил это 3-му ген.-квару, прося обратить внимание, что это идет не из контр-разведчичьих сфер, а сообщается стариками-рабочими, неспособными на выдумку.
В результате новая глупость и новый вред: до сих пор у нас был добровольческий карпаторусский батальон очень хорошего состава, очень добросовестно несший на себе тяжелые наряды и караулы. Теперь эта надежная и прочная горсточка растворена в массе насильно согнанных и не хотящих воевать людей.
В газетах моря платных восторгов по поводу «изумительного по своему единодушие поголовного подъема героев подъяремной Карпатской Руси на спасение родного русского народа». Платные перья всегда были особо подлы, а в теперешней гнилой атмосфере они побили все старые рекорды.
5 сентября. Вечером в совете министров узнал от Сукина, что он, по поручению адмирала, был у генерала Такаянаги, чтобы узнать, правда ли, что японское правительство требует обязательного назначения инспектором формирований Дальнего Востока ген. Хрещатицкого, связывая с этим назначением вопрос об оказании нам дальнейшей помощи.
По словам Сукина, Такаянаги был до-нельзя удивлен этими вопросами и ответил, что ни о чем подобном они никогда и не думали и что они не считают себя вправе вмешиваться в такие дела.
Таким образом открылась вся провокаторская махинация превосходительного спиртовоза.
Но тем не менее Хрещатицкий остается в распоряжении Дитерихса и предназначается на должность инспектора формировании в Омском округе.
Спрашивается, сколько же мерзостей надо сделать, чтобы над вами поставили, наконец, крест!
6 сентября. Капризное настроение Омска опять потемнело; присяжные оптимисты продолжают еще находиться под угаром «фронтовых побед», но тревожные нотки начинают проскальзывать уже даже у заправил ставки; мелкие успехи есть, но разгрома красных не только нет, но они сами начали нас кое-где теснить; лучшие наши части уже израсходованы, резервы подходят к концу, а красные не желают даже начать отступление.
Спрашивал ставку о причинах бездеятельности до сих пор конного корпуса; по секрету сообщили, что наступление начато, не дожидаясь не то что развертывания, а даже сбора частей конного корпуса; это так ужасно, что не хочется даже верить возможности столь чудовищной оплошности; ведь ничто не требовало начать наступление в столько-то часов такого-то дня.
Отказываюсь понимать поведение Дитерихса; сам адмирал, конечно, тут не при чем. Как мог допустить это Андогский, который, по званию профессора военной академии, обязан понимать, что значит подготовка операции и удачное для нее развертывание?
В ставке сознаются, что сбор казаков шел очень медленно; угар станичных постановлений, навеянных риновскими ситцами, подарками и пособиями, рассеялся, как только пришлось выходить на службу; но зато вылезли во всей будничной остроте жалость потерять хороший урожай, боязнь за семьи, страх за жизнь и пр. и пр.
Некоторые казачьи части сели в вагоны, забрав с собой жен и обильные запасы водки; по пути казачьего движения идет разгром наших продовольственных магазинов. Иванов-Ринов очень много шумел о том, что у него будет автономное и демократическое снабжение, но когда дело дошло до реального снабжения продовольствием и фуражом, то оказалось, что, кроме пустопорожнего названия, у нашего наполеонистого Держиморды ничего не имеется. Скверно то, что все это свалилось на нас неожиданно; все берется по казачьей ухватке в двойной и тройной запас; забираются склады и вагоны, приготовленные для армии и для пополнения магазинов; интендант ходит, как очумелый, но я приказал все давать и все разрешать, дабы хоть чем-нибудь не помешать быстрейшему сбору казаков.
Немало затруднений в деле заготовки снабжений чинят нам милые наши интервенты, любящие плотно и хорошо покушать; сейчас они навалились на ограниченные запасы средней Сибири и изрядно их подсасывают; конкурировать с ними мы не можем, ибо они выменивают необходимое им довольствие у населения на разные товары и этим привлекают к себе весь сбыт. Очень много жалоб на безобразия и насилия, чинимые польскими войсками в районе Новониколаевска; эти не стесняются грабить, производить насильственные фуражировки, расплачиваться по ничтожным ценам и захватывать наши заготовки, эшелоны и баржи с грузами.
На наши жалобы, обращенные к Жанэну, не получаем даже ответа; польское хозяйничанье особенно для нас обидно; чехам мы все же обязаны, и часть их дралась вместе с нами за общее дело; польские же войска создались у нас за спиной из бывших пленных и наших поляков, взявших с России все, что было возможно, а затем заделавшихся польскими подданными и укрывшихся от всяких мобилизаций и военных неприятностей в рядах польских частей.