…В кровавой схватке труда и капитала, пролетариата и буржуазии куется новый мир — мир социализма.
…В Германии, Австрии, Англии, Франции и Америке встают, поднимаются, строятся мощные ряды бойцов за пролетарскую революцию.
…В сплошной гул переходят отзвуки русской революции, выше и выше вздымаются знамена мировой пролетарски борьбы.
В конце газеты помещено воззвание коммунистов: «прокладывать дорогу к заветной цели — всемирному солнцу, коммунизму», и приглашение записываться в партию. Там же был помещен адрес клуба коммунистической партии — здание бывшего губернского управления государственной охраны. Но, может быть, это только случайное совпадение. Начиная с 6 января, в Иркутске стали устраиваться митинги. Наибольшим успехом повсюду пользовались ораторы-большевики.
Это было печальное предзнаменование для новой власти. Они высмеивали притязательность эсеров, которые осмеливались выступить против Колчака только после того, как фронт пал. Резолюции требовали скорейшего перехода власти в руки советов. Характерно, что на митинге в театре «Глобус» 10 января вынесено требование не только о скорейшей передаче власти советам, но еще и требование от Политического центра более полной и правдивой информации (газета «Сибирская Правда» № 3, 14 января). Новую власть — уже обвиняли в стремлении скрывать от народа истину и даже извращать ее. Бедный Политический центр! Его обвиняют в том, в чем он сам обвинял только что свергнутое правительство.
Согласно манифесту, вся полнота власти после переворота должна была быть передана «совету народного управления» более широкого состава. В совет народного управления вошли все 8 членов Политического центра, кроме того, 6 представителей земских самоуправлений, 3 представителя кооперации, 3 — профессиональных рабочих союзов и 3 — союза трудового крестьянства; всего двадцать три человека. Этот совет народного управления, полнота власти которого выражалась в праве законодательства и праве организации исполнительной власти и контроля над ее действиями, впервые должен был собраться 12 января.
По удостоверению иркутских газет, члены совета, в состав которого вошли, между прочим, Головков, Патушинский, Алексеевский, Быховский, Сидоров, собирались очень вяло. Уже двенадцатого, в первом заседании совета, так же ясно, как при возобновлении работ государственного экономического совещания в Иркутске, чувствовалось, что ораторов встретил холод равнодушия и убеждение в их бессилии.
Политический центр и совет народного управления искали тона, который сделал бы их «не хуже» большевиков. Первый, подражая народным комиссарам, объявил в своем манифесте «врагами народа» атаманов Семенова и Калмыкова, генерала Розанова и адмирала Колчака. Второй, немедленно после ареста адмирала, восстановил смертную казнь. Эсеровское большинство выявило свое политическое вырождение в большевизм.
Несмотря на все эти похвальные с большевистской точки зрения действия, Политический центр и совет народного управления должны были в двадцатых числах января сложить с себя власть и передать ее Совдепу.
Каков, в самом деле, смысл существования власти, принципиально отличающейся от советской только тем, что народу совсем непонятно, а именно, различием структуры органов управления. Вместо советов — земства, вместо центрального исполнительного комитета — Сибирское народное собрание. Раз становиться на почву демагогии, лучше отвергать всякое участие в управлении буржуазии. Это народу гораздо понятнее. Только наивные политики могли рассчитывать, что эсеры способны конкурировать с большевиками.
Эсеры, как кроты, взрывают почву, подготовляя ее для революционной вспашки, но сеять и пожинать им не суждено.
На какие силы эсеры могли рассчитывать? На собственную армию? Но это все равно, что строить дом на ледяном фундаменте перед началом весны. На земство? Но опыт революции 1917 года показал, что крестьянство вовсе не дорожит земствами и принципами демократической избирательной системы. Все земства исчезли с лица земли после Октябрьской революции бесследно и безболезненно: их никто не защищал.
Остается думать, что эсеры, составлявшие большинство в Политическом центре, рассчитывали на чужую силу, на чехов. Последние ненавидели Колчака, Семенова, ожидали от них постоянных препятствий отъезду их на Восток, симпатизировали помимо того демократическим идеалам эсеров, и, несомненно, могли оказать большую помощь восстанию, даже не участвуя в нем активно, а лишь препятствуя правительству и его войскам защищаться, как это они делали в Иркутске.
Однако расчет на чехов явился результатом плохого учета действовавших сил. Политический центр забыл о том, что составляло главную заботу правительства: об остатках армии, которые не могли сдаться большевикам и не могли простить предательства тыла. В том или другом виде эти силы должны были собраться и слиться для самозащиты.
Забыто было также, что с Забайкалья начинается зона преобладающего влияния Японии, которая понесла слишком много жертв, чтобы остаться пассивной зрительницей политических переворотов. Япония поддерживает тот порядок, который не поставил бы ее войска и ее материальные интересы в рискованное положение. Этим объясняется в значительной степени, что переворот, задуманный и подготовленный на всей территории Дальнего Востока, удался только частично.
Таким образом, расчет Политического центра на его собственные силы, на народную армию и поддержку населения был преувеличен, а расчет на чехов был неправилен, за упущением из учета действующих факторов, сил, парализовавших чешскую помощь.
За три дня до сдачи власти большевикам иркутскими эсерами, их делегаты начали в Томске переговоры с большевиками об образовании буферного государства в Сибири на следующих основаниях: 1) мир с Советской Россией; 2) борьба с интервенцией; 3) отказ от политических блокировок с цензовыми элементами.
Иркутские эсеры настаивали на создании буферного государства в Восточной Сибири. Они уговаривали большевиков поверить искреннему стремлению сибирских земств жить в мире с Советской Россией и описывали революционные заслуги сибирских земств, которые всю свою работу в 1919 году направили против правительства. Член делегации Колосов рассказал, как свидетельствуют опубликованные протоколы переговоров («Новости Жизни» № 94 и сл.), что в октябре 1919 года в Иркутске состоялся нелегальный съезд земств, на котором был поставлен вопрос «не только о необходимости свержения правительства, но и о средствах к достижению этого». «Работа земств облегчалась их легальным существованием», — так хвастался Колосов, не понимая, какой жестокий обвинительный материал давал он этим против земств, которые, вместо прямой своей задачи — заботы о народном образовании, санитарии, сообщениях, занимались подготовкой на народные деньги государственного переворота, на который их никто не уполномочил.
Дальше Колосов начал стращать большевиков японцами. Япония, по его словам, жаждет продвижения советских войск вглубь Сибири, потому что столкновение с ними даст ей повод осуществить свои захватнические стремления. Но Колосов пересолил и, стараясь окончательно убедить большевиков, что эсеры считают их своими друзьями и стремятся создать буфер без всяких тайных намерений, он заявил, что если Советская Россия имеет достаточно сил для немедленного сокрушения Японии, то «никогда никакого буферного государства не нужно».
Глава мирной делегации, посланной иркутскими революционерами к большевикам, Ахматов подтвердил, что если бы произошло столкновение советских войск с японскими, то «Политический центр сделал бы все возможное для того, чтобы создать против Японии, совместно с Советской Россией, единый фронт», Ахматов прибавил к этому, что летом 1919 года он вел беседы с отдельными представителями американской дипломатии и вывел заключение, что «Америка готова допустить существование государства-буфера, со включением в орган власти в нем представителя коммунистических сил» («Нов. Жизни» № 93).
«Наиболее крупными представителями американской дипломатии в Сибири, — прибавил Колосов, — были три лица: генеральный консул Гаррис, проживавший в Омске, определенно поддерживавший Колчака, посол Моррис, который постоянно находился во Владивостоке, стоя в оппозиции, но после поездки в Омск, склонялся одно время на его сторону, третьим был генерал Гревс, определенный колчаковский противник. На поддержку со стороны американцев рассчитывали повстанцы, участники восстания генерала Гайды во Владивостоке, имевшие основания рассчитывать на помощь Америки в случае вооруженного вмешательства со стороны Японии в подавление восстания». Представители американской дипломатии неоднократно в разных случаях при своих переговорах с представителями сибирской демократии высказывались в том смысле, что они находят, что только та власть в Сибири будет прочной, в создании которой объединятся все левые демократические элементы, в особенности же социалисты-революционеры и большевики.
Если какие-то, повидимому, неответственные американские дипломаты действительно это говорили (а Колосов не из врунов), то подобный прогноз не делает им чести.
События очень быстро подтвердили то, что было испытано уже в 1918 г., после свержения большевиков. Социалисты без помощи цензовых элементов создать прочной власти не могут. Они провалились в 1918 г. в Омске, и их место заняло правительство Колчака, они провалились вновь в 1920 году в Иркутске, и их место заняли большевики.
Переговоры о буфере еще не кончились, как Политический центр приказал долго жить.
Ошиблись эти дипломаты и в другом отношении: соглашение с большевиками оказалось невозможным даже для социалистов-революционеров.
В то время, как происходило свержение правительства и укрепление большевиков, по снегам Сибири, несмотря на свирепые холода и отсутствие каких бы то ни было баз, двигались на восток остатки колчаковской армии. Их вел славный вождь, герой волжских походов — генерал Каппель.