— К вам, Иван Петрович… Помните, насчет работы для моей знакомой говорили… Хорошо бы работенку какую, а то приспичило бабе.
— Что, не устроилась нигде?
— Да кто ж ее возьмет, Иван Петрович? Придет — будто и есть должность, а как зачнут расспрашивать — чья да откуда, ну и нет должности.
Хлебников неожиданно поднялся из-за стола, подошел к Семену, дружески хлопнул его по плечу.
— Вот что, товарищ, скажи ты мне по совести… Муж у твоей знакомой большевик, да?
Семен виновато отвел глаза в сторону.
— Да как вам сказать, Иван Петрович…
— Ну? — настойчиво сказал Хлебников.
— Да ведь что ж, надо сознаваться!
— Ах ты, голова садовая, давно бы так! — весело улыбнулся Хлебников и отошел на свое место. — Ну вот что, Семен, пусть она придет как-нибудь, я с ней поговорю, а пока вот передай ей, скажи, что от товарища.
Хлебников вынул бумажник. Семен не выдержал роли, и его лицо расплылось в широкой радостной улыбке.
— Погодь, товарищ, это верно, что муж у ней большевик, но только она теперь уж не нуждается.
Хлебников пытливо посмотрел в лицо Семену.
— Что это значит, Семен?
— Это я пытал тебя, Иван Петрович. Теперь вижу, что ты большевик.
Хлебников засмеялся.
— Ну, значит, мы с тобой друг друга пытали.
Теперь их было пятеро: Мурыгин, Хлебников, Расхожев, Семен и наборщик земской типографии Зотов. Зотова привлек давно и хорошо его знавший Расхожев.
— Штаб готов, — весело потирал руки Семен, — армию надо.
— Нас и так больше дивизии, — шутил Мурыгин, — пять человек — пять полков в полной боевой готовности.
Собирались у Семенова товарища, иногда у Хлебникова на заводе, иногда на квартире Расхожева. К Мурыгину заходили редко, в случае крайней необходимости, и то поодиночке. После двух-трех собраний наметили план ближайшей работы и распределили между собой обязанности. Хлебникову, кроме принадлежащего союзу кооперативов завода, поручили все остальные предприятия союза. На заводе ему должен был помогать Семен, который, кроме того, устанавливает связи с железнодорожными рабочими. Расхожев по своей работе в качестве заведующего сырьевыми заготовками союза имел большие связи в уездах и должен был использовать эти связи для выявления недовольных колчаковскими порядками. Через Расхожева думали перекинуть работу в уезды. Зотову поручалась работа в профсоюзах, связь с тюрьмой, паспортный отдел и техническая работа по выпуску листовок. Мурыгину оставалась работа среди военных и объединение деятельности группы.
Шли к поставленной цели медленно, но упорно. Прежде чем ступить шаг вперед, тщательно нащупывали место, — не зыбится ли. И только убедившись в прочности почвы, становились полной ногой.
Ждали случая связаться с другими городами. От Наташи Мурыгин знал, где работает Петрухин, но как его разыскать, не имея адреса? Да и цел ли еще Алексей? Доходили смутные слухи о большом провале в том городе, где Алексей был в последнее время.
При одном из свиданий с женой Мурыгин, раздумчиво взглянув на нее, сказал:
— Хорошо бы тебе, Наташа, съездить поискать Алексея. У меня в памяти сохранились кое-какие адреса, может быть, что и вышло бы.
Наташа без колебания согласилась.
— Ну что ж, Мишу вполне можно оставить на Ивановну.
Над этим делом Мурыгин задумался серьезно…
Однажды из маленького коричневого домика вышла закутанная в большую теплую шаль женщина. В руках у женщины была маленькая дорожная корзина, перетянутая крест-накрест веревкой. Дойдя до вокзала, женщина с трудом протискалась через запруженный народом зал третьего класса на платформу и пошла вдоль воинского поезда, отправляющегося на фронт.
У одного из вагонов, откуда неслись крики и песни, женщина остановилась.
— Братцы, довезите, мне только две станции доехать.
— Самим тесно, вишь, друг на дружке сидим.
— Да мне не надо места, мне, вот, только корзиночку всунуть куда-нибудь, а сама я постою. Мне как-нибудь, братцы.
— Посадить, что ли, ничего бабенка, подходящая.
Солдаты загрохотали:
— А че у те в корзине-то, самогон есть?
— Самогону нет, а получше кое-что есть, — многообещающе сказала женщина. — Посадите, братцы.
— Посадить, что ли? — обратился один солдат к товарищам.
— Два дня, братцы, сижу на станции, никак выбраться не могу. Всего только два пролета мне.
— Ну, ладно, давай корзину. Сама прыгнешь, как поезд тронется.
Женщина подала корзину и отошла в сторону. Ударил третий звонок.
— Эй, землячка, прыгай скорей!
Женщина побежала рядом с вагоном.
— Я раздумала, братцы, я не поеду. Корзиночку себе оставьте, поделите, что там в корзине-то.
— Спасибо, землячка, спасибо!
— Не на чем. Не заперта корзиночка, только веревочкой завязана.
— Ладно, ладно. Спасибо, тетка!
Женщина остановилась, подождала, пока прошел поезд, и быстро пошла по путям между составами.
Так Наташа вручила первую партию листовок отправляющимся на фронт солдатам.
Гроза налетела неожиданно.
Как-то Мурыгин возвращался поздно ночью. Подошел к дому, увидал раскрытую половинку парадной двери.
— Что такое?
Сразу мелькнуло подозрение. Осторожно вошел в коридор, не притворяя за собой дверь. Прильнул ухом к ведущей в квартиру двери. Услыхал шарканье многих ног, голоса.
— Обыск!
Тихо, на цыпочках, стал выходить из коридора на улицу. К крыльцу подходил человек в шинели. Слабо блеснули звездочки на погонах. Человек увидал Мурыгина, остановился у крыльца.
— Стойте, куда вы?
— Да я не сюда, оказывается, попал.
Офицер засмеялся.
— Вернемся, может быть, сюда.
Мурыгин стоял на две ступени выше офицера. Правая рука в кармане крепко сжимала браунинг. Молнией пронеслась в голове мысль.
«Выстрелить? Услышат в доме, выбегут. Может быть, и на улице есть близко люди, схватят».
Офицер занес ногу на следующую ступеньку. Медлить было нельзя. Мурыгин быстро вынул из кармана руку, коротко взмахнул и со страшной силой ударил офицера револьвером по виску. Офицер упал. Загремела шашка по ступенькам крыльца. Из квартиры Ивана Александровича открылась дверь, послышались голоса. Мурыгин одним прыжком перескочил через офицера, перебежал улицу, перемахнул через забор в чей-то двор. Сзади прогремел выстрел. Щелкнула пуля о забор. Захрустел снег под ногами бегущих людей. Мурыгин быстро пробежал двор, открыл задвижку у калитки и выбежал на другую улицу. Быстрым шагом, тяжело дыша, направился вдоль улицы.
Куда теперь? К кому-либо из товарищей — безумие. Очевидно, у всех обыски.
Пойти к Наташе. Возможно, что и у нее обыск. Раз удалось уйти, в другой можно и не суметь. Нет, ни к кому из них нельзя…
Быстро шел по тихим, морозным улицам, крутились обрывки мыслей в разгоряченном мозгу. Неужели провал? Значит, начинать все снова. Но все это потом, потом. Теперь куда? Вспомнил про одного из земских служащих, который считался сочувствующим.
«Вот куда, к Николаю Ивановичу!»
Быстро направился к его квартире. В окнах было темно, значит, все спокойно. Мурыгин сильно нажал пуговку электрического звонка. Через одну-две минуты, которые показались Мурыгину за целый час, в квартире вспыхнула лампочка, хлопнула дверь и сверху лестницы послышался сердитый голос Николая Ивановича.
— Кой там черт?
— Николай Иванович, это я, Мурыгин. Откройте скорей.
Николай Иванович спустился с лестницы, открыл двери и молча пропустил Мурыгина вперед. Поднялись в квартиру.
— Ну что, большевик, попался? — шепотом спросил Николай Иванович.
Мурыгин устало опустился на диван.
— Провал, Николай Иванович. У Ломова обыск. Меня не было дома. Сейчас подошел к квартире, услыхал голоса, бросился бежать. По дороге какого-то офицера револьвером по башке стукнул.
— Поделом, — угрюмо сказал Николай Иванович, — не становись на дороге. Ну ладно, ложитесь тут на диване, утром поговорим.
Утром условились, что Мурыгин останется у Николая Ивановича, а тот попробует выяснить, что произошло за ночь. Вернулся Николай Иванович только к вечеру хмурый, расстроенный.
— Полный провал, товарищ Мурыгин. Из наших земцев арестованы Зотов и еще три наборщика, из кооператоров — Ломов, Хлебников и Расхожев. Были аресты на станции. Ивана Александровича жаль, нервный человек, пропадет в контрразведке.
— Не знаете, на заводе, кроме Хлебникова, никто не арестован?
— Не слыхал. Говорили только про Хлебникова.
— Надо узнать, не арестован ли на заводе кто из рабочих.
Мурыгину так хотелось узнать, на свободе ли Семен. Тогда цела и Наташа.
— Это мы все узнаем, — озабоченно наморщил лоб Николай Иванович, — это все пустяки, главное — вам надо уезжать, товарищ Мурыгин.
— А здесь все бросить? Столько потрачено сил, налажены связи, начата работа. И все даром? Нет, это невозможно.
— Я не говорю, что уехать совсем, — на время выехать, ну, на месяц, на два.
— Легко сказать — на месяц, на два. Нет, это немыслимо!
— Чудак человек, ну ступайте прямо в контрразведку, только вас там не хватает!
Николай Иванович начинал сердиться.
— Поймите, товарищ Мурыгин, что раз вы будете целы, не все еще пропало.
Мурыгин решительно покачал головой.
— Нет, нельзя. Надо, по крайней мере, окончательно выяснить положение, передать кому-нибудь связи. Потом можно на недельку-другую выехать.
Николай Иванович пожал плечами.
— Как хотите. Во всяком случае, если вы не будете шляться по городу, можете оставаться у меня. Пока что у меня, думаю, безопасно.
Через три дня после провала Николай Иванович пришел со службы радостно улыбающийся.
— Ну, большевик, у меня для вас хорошие известия есть.
Мурыгин так и кинулся к Николаю Ивановичу. Тот протянул маленький клочок бумажки. Димитрий сразу понял мелкий почерк жены. В записке было несколько слов:
«Все хорошо. Семен здоров, от Алексея известия».