Матросы убирали сходни.
— Скорее, скорее, уходим! — волновался Френч. — Да погодите вы убирать сходни, человек на берегу.
— Ждать всякого будем. Не мешай!
Матросы грубо отсунули Френча. Тот размахивал чайником, из чайника лилось молоко.
— Капитан, капитан, остановите пароход, человек остался!
Капитан спокойно командовал:
— Ти-ха-ай!
Медленно захлопали плицы. Зашумела под колесами вода.
На, верхней палубе стоял Максим. Под пушистыми усами дрожала радостная улыбка.
«Ушел! Молодец!»
Внизу в отчаянии метался Френч.
— Капитан, капитан, именем закона…
Вдруг человек далеко отбросил чайник с молоком и с размаху прыгнул в воду.
Димитрий быстро шел вдоль берега.
Подавлял в себе радость, но внутри неудержимо клокотало.
«Ушел! Ушел!»
Лихорадочно работала мысль, — как быть, что делать дальше? Ясно, что по всем пристаням сообщат немедленно и пробираться вверх по Оби было бы безумием.
Село осталось позади. Пошел несколько тише, — надольше хватит сил.
Вдруг услыхал сзади быстрые шаги.
— Эй, господин, постойте!
Что за черт, голос человека во френче. Димитрий продолжал идти дальше.
Человек настигал.
— Постойте!
Киселев остановился.
— Что надо?
— Куда вы?
— Тебе какое дело?
Киселев решительно повернулся и быстро зашагал вперед. Видел, что человек один, и решил завлечь его подальше от села.
— Нет, вы постойте, я вам хочу что-то сказать!
Френч схватил Димитрия за рукав, а правую руку сунул себе в карман.
— Пойдемте со мной!
Резким движением Димитрий вырвал руку и со страшной силой ударил ногой человека в живот.
Человек упал.
Прыжком дикого таежного зверя бросился на упавшего, впился ему в горло железными пальцами. Человек захрипел, задергал ногами. Киселев наступил ему коленом на грудь, крепче и крепче сдавливаются пальцы вокруг тонкой жилистой шеи человека. Человек перестал хрипеть, страшно блеснул в темноте огромными белками вытаращенных глаз, дернулся еще раз и стих.
Киселев продолжал сдавливать железное кольцо пальцев вокруг горла человека, и в его душе не было ничего, кроме животного чувства самосохранения…
С трудом разжал пальцы, опустился на землю возле неподвижно распростертого человека и глубоко вздохнул. Во всем теле почувствовал вдруг невероятную слабость, дрожали ноги, судорогой кололо пальцы. Знал, что надо кончать, но не было сил подняться…
А внутри беспокойная мысль настойчиво приказывала:
«Скорей, скорей!»
Киселев поднялся, нащупал во внутреннем кармане шпиона бумажник и переложил его к себе. Из другого кармана вынул револьвер. С чувством глубокого физического отвращения взял человека за ноги, подтащил к берегу и столкнул в воду. Внизу раздался плеск. С берега с тихим шуршаньем посыпались комья земли.
Тихо.
Димитрий нагнулся над обрывом, — во все стороны от берега расходились широкие круги…
Долго сидел на берегу, ни о чем не думая. Потом встал, выбрал пологий спуск, сошел к реке, освежил холодной водой лицо и голову.
Занималась заря…
На рассвете Киселев вернулся в село весь мокрый, в грязи, без фуражки. Прошел в волостное земство, потребовал председателя. Волостной сторож, удивленный необычайным видом неизвестного человека, бросился исполнять приказание. Председатель быстро явился.
— Я из контрразведки, — строго сказал Киселев. — Вчера с парохода на вашей пристани убежал большевик, я его преследовал. Немедленно мне лошадь, он далеко не уйдет.
Димитрий вынул бумажник, взятый у шпиона, и полез за документами.
Председатель не стал смотреть.
— Я знаю. Вы вчера с парохода прыгнули.
Димитрий с улыбкой осмотрел себя с ног до головы, широко развел руками.
— Видите, весь мокрый. Надо переменить одежду, пока седлают лошадь.
Через десять минут Димитрий, переодетый в сухое платье, вышел из волости. Распрощался с председателем за руку.
— Догоню, никуда не уйдет.
— Може, вам людей дать, поспособнее бы было.
— Нет, не надо, один справлюсь.
Вскочил на оседланную лошадь, взмахнул плеткой, радостно гикнул:
— Вперед!
Из-за леса с ласковой улыбкой показалось солнце.
Глава четвертаяПотоки
В широких берегах мутно плещется Обь. На той стороне, за темной просекой таежного леса, синеют горы.
Сегодня праздничный день. На Сизовской пристани шумливая разноцветная толпа ждет снизу пароход.
Щелкают кедровые орешки. Между яркими группами молодых девушек — зелеными и желтыми, голубыми и красными — шныряют звонкоголосые ребятишки.
Снизу медленно поднимается большой пароход.
— Гляди, гляди, пароход, однако.
Десятки загорелых, обветренных рук тянутся к глазам, строят из ладоней козырьки.
— Никак «Комерсант»?
— «Комерсант» и есть.
Пароход все ближе и ближе. Уж виднеются гуляющие на верхней палубе пассажиры. На капитанском мостике, как большой снежный ком, блестит белым кителем капитан. Лениво хлопая плицами, пароход медленно подползает к пристани.
— Ти-ха-ай! Сто-оп! Трави носовую! Э, черт, держи причал!
Бросили сходни. По бокам сходней тотчас же выросли два милиционера.
— Приготовь документы!
Толпа ринулась с парохода.
— Гляди, гляди, китаезы!
Их было трое. Один большой, широкоплечий. У него блестящая черная коса ниже колен. Двое других поменьше, оба стриженые, круглоголовые. На всех узкие синие кофты, широкие синие штаны, подвязанные у щиколоток. На ногах мягкие остроносые, с толстой войлочной подошвой туфли. За спиной у китайцев по большому холщовому тюку. Двое стриженых гнутся под их тяжестью, а высокий будто подушку пуховую на спине держит, а не тюк пятипудовый.
На пристани китайцев густо обсыпали мужики и бабы, парни и девки. Смешливая любопытная детвора продирается вперед, чуть не под ноги китайцам.
— Ходя, ходя, че продаешь?
Китайцы улыбаются узкими щелками глаз. На смуглых желтых лицах светлыми бликами играет солнце.
— Моя не плодаешь. Моя квалтила нада.
— Бабоньки, коса-то, коса-то!
— Гляди, всамделишная!
Щупают косу китайца, осторожно дергают, — может, обманная, привязанная.
— Вот бы вам, девки, такую.
— Хо-хо-хо!
— Хи-хи-хи!
Высокий китаец поблескивает веселыми огоньками глаз, сверкает ровными белыми зубами.
— Твоя коса, моя коса, ты мадама, я нет мадама.
Толпа грохает дружным хохотом.
— Ах, лешак те задави!
— Хо-хо-хо!
— Хи-хи-хи!
— Шутник, однако, язву ему в бок!
Китаец оглядывает толпу.
— Моя квалтила нада.
— Фатеру? Где ж те, ходя, фатеру найти? Отвести их к Лыскину Якову, у него изба просторная и квартиранта завсегда держит.
Мальчишки гурьбой бросились проводить китайцев к Якову Лыскину. На улице китайцев догнали милиционеры, проверявшие на пристани документы.
— Стой, ходя! Иди за нами!
Китайцы остановились.
— Моя квалтила нада.
— Что вы за люди? Идем в волость!
Китайцы полезли было за документами. Один из милиционеров сердито махнул рукой!
— Ты мне документы не суй! Может, они у те подложные. Идем в волость!
Мальчишки всей гурьбой тронулись за китайцами.
— Вы куда? Кшишь! — погрозил милиционер.
Ребятишки отбежали в сторону и пошли за китайцами несколько поодаль.
Привели китайцев в волостную управу.
— Вот, старший, китайцев пымали, думаем, не шпиены ли.
Старший милиционер принял важный начальнический вид, сурово сдвинул брови.
— Паспорта смотрели?
— Смотрели.
— Ну?
— Да кто их знает, будто в порядке.
— Покажьте мне.
Китайцы поспешно подали документы. Старший стал вполголоса читать:
— Китайские подданные: Сун-Сен, Кванг-Син-Юн, Шуан-Ли… Да, гм… Правильные документы, торговать разрешается…
— А может, в узлах что, — многозначительно посмотрел на старшего один из милиционеров, — китайцы народ продувной, посмотреть бы в узлах-то.
Старший задумался.
— Гм, да… Ну-ка, ходя, развязывай.
Китайцы присели на корточки, развязали узлы. Милиционеры долго рылись в хрустящих полотнах, в пересыпанных блестками шелках, в шелковых сарпинках, шарфиках. Отобрали каждому по шарфику, по паре белых с широкими прошивками наволочек, по три пары носков, по паре мохнатых полотенец.
— Ну, иди, купеза, торгуй… Не возбраняется.
Китайцы связали узлы, взвалили себе на плечи и вышли. Сун-Сен спустился с крыльца волостной управы, остановился, задумчиво посмотрел на равнодушные лица товарищей, покачал головой и сказал негромко:
— Не холосо!
Кванг-Син-Юн кивнул:
— Не холосо!
Оба вместе посмотрели на Шуан-Ли. Шуан-ли оглянулся на волость.
— Сволоць!
Из волости вышел один из милиционеров с узелком под мышкой. Добродушно улыбнулся китайцам.
— Слышь-ка, ходя, ступай к Лыскину Якову, у него фатера есть.
— Квалтила нада, — равнодушно сказал Сун-Сен, поправляя на спине узел.
— Ну вот, и пойдем со мной, покажу где, мне все одно по пути.
С пароходом «Коммерсант» вернулся в Сизовку ходок Иван Бодрых.
Собрался у волостной управы народ, вышел Иван на высокое волостное крыльцо, стукнул могучим кулаком по крылечным перильцам.
— Шабаш, братцы, бунтовать надо!
— Пошто?
— По старому повертывают, все земли помещикам!
— О?!
— Ну?!
— Культурное, говорят.
Шумным прибоем расплескались мужичьи голоса. Тесно сгрудились вокруг Ивана.
— Это Кардинское-то культурное? Да что они там самогону облопались! Пашем мы, сеем мы, всю работу как себе, так и ему.
— Я и говорю в управе земельной, — пашем, говорю, нашими лошадьми, нашей орудьей, как себе, так и ему. И урожай, говорю, как у нас, так и у него. Бывает и лучше, бывает и хуже, смотря по земле, какая земля, да по времю еще. Нельзя, говорят, культурное у Кардина именье, по закону нельзя, порядок надо.