Разумеется, желая ей досадить, Лорик входил в магазин в рабочей одежде. Его ботинки были заляпаны грязью (подсохшей или влажной – зависело от времени года). Он снимал головной убор, присвистывая, обводил помещение взглядом, обращался к сестре «мадам модистка» и то и дело посматривал на ее живот, что, бесспорно, должно было означать: «Ты что, до сих пор не забеременела?»
Сидони злилась (особенно если в это время ей приходилось обслуживать клиентку) и боролась с желанием выставить брата за дверь. Но стоило ему звонко чмокнуть ее в щеку, и она закрывала на время магазин и уводила его на второй этаж пить кофе. На рождественский ужин Жасент собирала всех родственников у себя. Принаряженный, чисто выбритый, с зачесанными назад волосами, Лорик появлялся с сыном на руках, поддерживая Дору под локоток. Казалось, это был молчаливый вызов сестре: «Видишь, у меня теперь есть и своя семья, и дом. Ты мне больше не нужна!»
И Сидони внезапно становилась нежнее с Журденом, смеясь, прижималась к нему, в глубине души надеясь, что тем самым заставит брата ревновать. Они с Лориком обманывали друг друга, но при этом каждый верил в мизансцену другого. Что до Пьера с Жасент, они были слишком заняты детьми, которых им доверила судьба, и своими обязанностями гостеприимных хозяев, и ничего не замечали.
– У нас гости, – сообщил Журден, входя в магазин, где стоял одуряющий запах мебельного лака.
– Кто, интересно? Сегодня же воскресенье! – удивилась Сидони.
Она закончила с кантом и теперь спустилась посмотреть, что же у нее вышло. В бежевом льняном платье и полотняном сером переднике, с платком поверх коротких кудряшек, Сидони закружилась на месте, радуясь тому, что новый интерьер получился таким симпатичным.
– Они не из Сен-Прима, – уточнил супруг. – Подожди немного, и сама увидишь!
– Ха! Я буду одинаково рада клиентам или обитателям Сен-Прима. Например, Жасент. Она так редко приезжает!
– Или своему драгоценному братцу? – с улыбкой поддел ее Журден.
– Нет уж, спасибо! Только не Лорику! Каждый раз он пачкает мой паркет. И, уверяю, делает это нарочно. А с тех пор, как он купил наконец машину, он может нагрянуть сюда в любую минуту!
– Врушка! – шутливо прошептал муж.
Сидони не успела ответить – у раскрытой двери магазина стояли Эльфин и Валланс Ганье.
– День добрый! – проговорила нараспев бывшая возлюбленная Пьера. – Я привела к вам своего брата-банкира. Он приехал в Роберваль в отпуск. В письмах я столько рассказывала о вашем магазине, что ему не терпится увидеть все своими глазами!
– А у нас как раз ремонт, – вздохнула Сидони, но такой интерес клиентов ей, разумеется, польстил.
После обмена рукопожатиями Валланс осмотрел интерьер и витрину. Не отдавая себе отчета в том, что делает, погладил рулон ткани, лежащий на прилавке.
– Это шелк, – заметила Эльфин. – И притом великолепный! Очень красивая расцветка. Сидо, дорогая, мне нужно платье из этого шелка. Ничего другого даже не предлагайте!
– В Квебеке ваш магазин имел бы успех, – произнес банкир своим приятным голосом.
Валлансу Ганье было всего тридцать восемь, но его волосы уже начали седеть. Взгляд светло-голубых глаз был неизменно грустным. Сидони спросила себя, уж не думает ли он в эту минуту о Жасент, в которую когда-то был влюблен.
– Валланс обручен, скоро свадьба! – объявила Эльфин с торжествующим видом. – Праздновать будут у нас, вернее, в «Шато-Робервале», на террасе. Поэтому мне нужен умопомрачительный наряд!
– Хочешь затмить Дэбби? – последовал вопрос брата.
– Это было бы трудно – затмить нью-йоркскую актрису!
– В любом случае, примите мои поздравления! – произнесла Сидони, думая о том, что по этому случаю у нее будет немало и других заказов. – Полагаю, вы уже выбрали дату?
– Свадьба состоится в конце июля, и вы с супругом – в числе приглашенных! – протянула Эльфин, кокетливо улыбаясь Журдену.
– Как только определимся с днем свадьбы, я отправлю приглашение Жасент и ее мужу, – добавил Валланс. – Мы переписываемся – по одному коротенькому письму в месяц. Это началось, когда я узнал о смерти ваших родителей. Отправил письмо с соболезнованиями, и Жасент, конечно же, прислала ответ с выражениями признательности. Отважная женщина – взять на воспитание новорожденного брата и племянницу!
Эльфин нарочито громко вздохнула, давая понять, что разговор о Жасент ей неприятен. Мелкими шажками (на ней были туфли на высоких каблуках) она подошла к большому зеркалу в глубине магазина и стала рассматривать свое отражение.
– Сидони, завтра нужно будет снять с меня мерки. Нет, лучше в среду! Скажите, вы ничего не замечаете?
Валланс усмехнулся и размеренной походкой вышел на улицу, чтобы раскурить сигару. Журден последовал за ним из вежливости; впрочем, возможность пообщаться с представителем своего пола была ему, в общем-то, приятна.
– Ну же, посмотрите повнимательнее! – настаивала Эльфин, подходя к Сидони ближе.
– Вы все так же стройны, элегантны и энергичны, мадам! Не вижу никакой разницы…
– Я на третьем месяце беременности! Боже мой, а ведь я уже отчаялась подарить мужу ребенка! Когда он узнал об этом, то сначала закружил меня, а потом поцеловал. Это был такой дивный, такой волнующий момент! Я говорю вам об этом из-за платья: линию талии лучше не подчеркивать.
Сидони кивнула. У нее сжалось сердце, и она сама не понимала почему.
– Беспокоиться рано. Даже если бы мы сшили вам платье-футляр, никто ничего бы не заметил, – ответила она.
– Да, но я хочу привнести некую интригу: пускай поломают голову, беременна я или нет! Я принесу вам эскиз. Вчера вечером я кое-что набросала – то, что мне могло бы понравиться… А как дела у вас?
– Простите?
– Что вы решили? Пока не планируете детей? И Жасент тоже?
Сидони отвернулась, чтобы сделать вдох, и только потом ответила. Гордость не позволяла ей демонстрировать эмоции на людях.
– Все свое время я отдаю работе, – произнесла она наконец. – Что касается моей сестры, я вам уже как-то объясняла: у нее на попечении двое маленьких детей. Поймите, Эльфин, – то, что наша мать умерла во время родов, стало для нас самым тяжелым в жизни испытанием. Это было хуже, чем гибель Эммы. Поэтому мы не спешим обзаводиться собственными детьми. Простите, я не должна была так говорить…
Эльфин покачала головой. Ее энтузиазм несколько поутих. Она не страшилась ничего – кроме того, что ее не будут любить, – и о риске, связанном с материнством, попросту не задумывалась.
– Ничего страшного, я вас понимаю, – ответила Эльфин. – И все-таки, надо признать, огромное количество женщин рожают детей без трагических последствий. Забудем о грустном! Еще я хочу шляпу с широкими мягкими полями – из того же шелка, что и платье.
– Прекрасный выбор! – подхватила Сидони. – Вы совершенно правы: поговорим лучше о шелках, моде и дамских безделушках.
Обе – хозяйка модного магазина и ее клиентка – засмеялись.
Анатали собирала полевые цветы – эти скромные украшения лугов нежнейших оттенков розового, желтого, сиреневого. Ей очень нравилось составлять букеты, маленькие и большие. Гордясь собой, она потом дарила их близким, и ее симпатичная мордашка при этом сияла улыбкой.
– Томми, никуда от меня не уходи! – крикнула Анатали собаке.
Но песик бежал дальше, к чему-то постоянно принюхиваясь. Его будоражила прогулка и напоенный незнакомыми запахами ветер с озера.
Девочка уже воображала, как придет в дом дяди Лорика и подарит букет тете Доре, которую очень любила. «Я смогу поиграть немного с Шарлем, – говорила себе Анатали. – Ему так нравится, когда я ношу его на спине – словно лошадка, которая скачет галопом!»
Радуясь своим мыслям, она сорвала ромашку и проследила взглядом за белой чайкой, парящей над лугом. Чайку преследовала пара ворон.
– Хорошее выдалось воскресенье, правда, Томми? – негромко произнесла девочка. – Томми?
Ответом ей стал громкий лай. Анатали оглянулась. Из зарослей ивняка вышел мужчина, и Томми бросился к нему, словно желая преградить ему путь. По походке вразвалку и глуповатому выражению лица Анатали узнала Пакома. Она с детства опасалась этого деревенского дурачка, но в этот миг попросту окаменела от ужаса – он выглядел иначе. Лицо, налившееся кровью, остановившийся взгляд…
– Томми, ко мне! Скорее!
Анатали решила про себя, что во весь дух побежит к ферме, чтобы Паком даже близко к ней не подошел. Но хриплый окрик сумасшедшего пригвоздил ее к месту:
– Эмма! Вот ты где! А я знал!
В следующее мгновение он ударом ноги отшвырнул от себя собаку. Испуганная девочка в отчаянии посмотрела в сторону деревни. Обычно мадам Пеллетье не отпускала от себя сына.
– Не смей бить моего Томми! – потребовала Анатали, собравшись с духом. – Иди домой!
– Эмма хорошая! Ты добрая, да! И ты на меня не кричи, потому что ты теперь опять стала маленькая! – бормотал Паком.
Испуганный песик подбежал к хозяйке – прежде его никто не бил. Анатали бросила цветы на землю и взяла собаку на руки. И стала осторожно – и так быстро, насколько это было возможно – пятиться в сторону белой изгороди семейной фермы Клутье. Паком, которого это, похоже, развеселило, настиг ее в два прыжка.
– Не убегай, Эмма, красавица Эмма! Ты чересчур красивая. Даже маленькая – красивая!
Он пожирал ее взглядом – отсутствующим, вселяющим тревогу, и при этом захлебывался странным тихим смехом, чем окончательно испугал девочку. Застыв на месте, она уже и не думала убегать.
– Уходи! – попросила Анатали. – Не трогай меня! Я тебя боюсь. И знай, я всё расскажу тете Жасент и дяде Пьеру!
Паком нахмурился, услышав это имя – Жасент. Оно всколыхнуло мучительные воспоминания – ему было очень плохо, очень больно, но его все равно заставляли говорить, вынуждая упорядочивать мысли, обычно такие хаотичные. Внезапно он опустился на колени и их с Анатали лица оказались на одном уровне.