– Поцелуй меня! Один раз, Эмма, пожалуйста! Ты такая красивая! Эмма!
Лицо несчастного парня было так близко, и он повторял имя ее матери – Анатали совершенно растерялась и заплакала. Но даже сквозь слезы она видела блеклую шевелюру Пакома, его влажную от пота кожу. Томми зарычал, дернулся у нее на руках.
– Собака плохая, злая! – И полоумный парень замахнулся на Томми кулаком.
И тогда Анатали закричала – насколько хватило сил. Она отпустила песика и, благо ноги снова стали ее слушаться, помчалась к озеру. Томми следовал за ней по пятам.
Лорик, возившийся в огороде, услышал отчаянный призыв, так же как и Жасент, которая в этот миг как раз показалась на дороге. Брижит следовала за ней. Женщины увидели, как Паком вскакивает на ноги и бросается вдогонку за Анатали.
– Ой господи! – голос вдовы дрожал. – Он совсем спятил! Что ему от девочки-то нужно?
– Понятия не имею. Но вы, Брижит, сделайте что-нибудь! Это ведь ваш сын! Позовите его, он наверняка остановится.
И Жасент тоже бросилась бежать, не обращая внимания на то, как отрывисто колотится сердце. Думала она лишь об одном – что не переживет еще одного горя, даже самого малого. Слишком много было бед, страха, тревог…
Как ни старалась Брижит ускорить шаг, у нее ничего не получалось. Бегать она давно разучилась, так что быстро выбилась из сил, стала спотыкаться и наконец вовсе остановилась. Вдалеке, возле придорожного почтового ящика, принадлежащего семье Клутье, Лорик уже прижимал племянницу к груди. Он выскочил со двора ей навстречу с лопатой в руке.
– На помощь, дядя Лорик! На помощь! – все никак не могла успокоиться девочка.
От неожиданности Паком замедлил шаг. Он понял, где опасность, – вспомнил, как больно его ударили по лицу, хоть это и было давно, и что этим обидчиком был кто-то из Клутье.
– Ты злой, Лорик! – жалобно проговорил полоумный. – Я уйду!
– Лучше уж уходи! – сердито крикнул молодой фермер. – Еще раз подойдешь к моей племяннице, и я разобью тебе рожу!
Угроза возымела эффект: Паком шел не оглядываясь, только уже не по дороге, а свернул на соседнее пастбище.
– Ненавижу его, – пожаловалась Анатали. – Он ударил Томми. И, думаю, хотел ударить еще – сильно. И я потеряла букет, который собрала для тети Доры!
Девочка всхлипывала, глотая слезы. Сочувствуя ей, Лорик погладил племянницу по волосам.
– Все плохое позади, Паком ушел, – проговорил он уверенным тоном. – Но с каких это пор тебе позволено гулять одной? А, вот и Жасент! Что у вас стряслось?
Измученная, очень бледная, его сестра поспешила подойти ближе.
– Не ругай ее, Лорик! Это я во всем виновата. Я отправила Анатали к вам. Сейчас объясню! Господи, как же я испугалась!
В ее лице не было ни кровинки, ноздри трепетали… Чтобы не упасть, Жасент пришлось схватиться за брата.
– Ко мне пришла Брижит Пеллетье, – начала она рассказ. – Сказала, что доктора дома нет, сегодня ведь воскресенье, а у Пакома случился припадок, и он бредит. Он убежал от матери и заперся в уборной в саду. Когда мы пришли к ним домой, на улицу Потвен, его уже там не было. Мы обыскали весь дом и сад. Господи, уж лучше бы его забрали в психиатрическую больницу!
– Он называл меня Эммой, – еле слышно призналась Анатали. – Паком знал мою маму?
– Да, моя хорошая, и в этом нет ничего удивительного. Паком знает всех нас. Раньше мы часто с ним разговаривали. Когда он был помоложе, Паком был хороший, хотя мне кажется, что он и сейчас такой. Я тебе уже это говорила… Наверное, ему почудилось, что он снова видит перед собой Эмму, ты ведь так на нее похожа! А у Пакома мысли все время путаются. Он – душевнобольной. Он не сделал бы тебе ничего дурного.
– Разве можно знать об этом наверняка? – сердито буркнул Лорик.
К ним подошла Брижит – раскрасневшаяся, в сбившейся набок шляпе. Она окинула взглядом двор, потом дорогу – словно ее сын мог спрятаться где-нибудь поблизости.
– Где Паком? Вы его прогнали?
– Голгофа! А вы что, думали, я предложу ему чаю? – гневно крикнул молодой фермер. – Он напугал нашу племянницу. Хорошо еще, что я появился вовремя, а Анатали быстро бегает! Нужно посадить вашего Пакома под замок, мадам Пеллетье!
Жасент ожидала, что вдова вспылит, ответит Лорику язвительной репликой, но Брижит расплакалась.
– Он один у меня остался в целом мире, – стала она причитать, шмыгая носом. – Вот я и не хотела никуда его отдавать. Бедный мой сыночек, в больнице никто с ним не будет нянчиться. Но у меня больше нет сил ухаживать за Пакомом, присматривать каждую минуту дня и ночи! Доктор предупреждал меня, что моему сыну будет все хуже и хуже.
Лорику стало жаль ее, и он пожал плечами. Как гостеприимному хозяину, ему полагалось пригласить Брижит в дом, предложить ей стакан холодной воды.
– Идемте в дом, мадам Пеллетье, передохнете немного! Моя жена всегда рада гостям. Жасент, на тебе лица нет! Иди и ты в дом, Дора наверняка уже заварила чай. А я пойду поищу Пакома. Не беспокойтесь, мадам, я уже успокоился и ничего плохого ему не сделаю. Просто приведу Пакома к вам. Только что мне пришлось ему пригрозить, но лишь для того, чтобы он испугался и оставил девочку в покое!
– Боже правый, я понимаю… Спасибо тебе, Лорик!
Анатали смутилась. Ей тоже стало жаль несчастного слабоумного парня. Она подошла к Брижит и взяла ее за руку, чтобы отвести в дом. Та удивилась, хотела отнять руку, но вовремя опомнилась.
– А ты, я смотрю, добрая девочка, – проговорила вдова, вздыхая.
Глава 11Горечь безумия
Паком полной грудью вдыхал свежий воздух у огромного озера. Волны с тихим, мелодичным шелестом замирали у его босых ног.
– Вода! Красивая вода, безумная вода… – словно песенку, напевал он.
Паком ушел подальше от фермы Клутье. Ему часто приходилось прятаться – в канаве или кустах, из опасения, что его поймают «плохие люди». А в Сен-Приме с некоторых пор их было много.
– Плохой Лорик! Плохой доктор! – твердил умалишенный, притопывая в такт. – Плохой господин мэр! И собака плохая! И мама тоже… Плохая мама, очень плохая!
Его мать возглавляла эту воображаемую орду желающих его поймать, посадить под замок, усыпить, обидеть. Она перестала покупать ему анисовые конфеты, больше не гладила ласково по волосам. Зато бранилась и наказывала, называла чудовищем. Вот только Паком не понимал, что это означает – «чудовище». Ему было известно одно: он не такой, как остальные парни в деревне. Случалось, его обзывали дурачком, кретином, и Пакому было больно это слышать, ведь слова сопровождались взглядом – насмешливым или презрительным.
– А мне все равно! Я пойду купаться!
Он разделся, оставив лишь хлопчатобумажные трусы, посеревшие от грязи. Его массивное тело ощутило дуновение ветра, показавшееся Пакому теплым и очень приятным. Давно уже не испытывал он такой свободы и упоения: уколы, которые делал ему доктор, и принимаемые регулярно пилюли держали парня в постоянном отупении.
– Мне хорошо! Папа, ты это видишь?
Воспоминание о заботливом, ласковом отце хранилось в его наивной, измученной душе. То плача, то смеясь, беглец захлопал в ладоши, очарованный раскинувшейся перед ним зыбкой бесконечностью – озером Сен-Жан, огромным, как море, и окаймленным зеленью.
– Видишь, Эмма? Я не боюсь. Я иду в воду, как ты!
Паком сделал пару шагов, и холодная вода лизнула ему щиколотки. Всё снова стало как раньше: перед ним опять возникла красавица Эмма Клутье – в ореоле брызг и в мокром белом летнем платьице, облепившем округлости ее девичьей фигурки.
– Смотри, как глубоко! – похвастался он, заходя в воду по пояс.
Это были давно забытые ощущения – поглаживание волн, резкое прикосновение ветра к обнаженному телу. Щурясь, Паком любовался солнечными зайчиками, танцующими на воде, вглядывался в текучее зеркало, в котором теперь отражалось ослепительно-прекрасное лицо Эммы…
Дора придирчивым взглядом обвела кухню, желая убедиться, что нежданные гости ни в чем не нуждаются. На столе, в самом центре, стоял заварочный чайник, вокруг него – пять чашек, сахарница, тарелка печенья и эмалированная кружка маленького Шарля, сидевшего на своем высоком детском стульчике.
– Забыла кувшинчик с молоком! – охнула хозяйка.
– Сидите, Дора! Я сама принесу, – сказала Жасент.
– В вашем положении, мадам Клутье, лучше себя поберечь! – нарочито нравоучительным тоном произнесла Брижит.
Ничто не доставляло Доре большего удовольствия, чем обращение «мадам Клутье». Каждый раз она радовалась этому, как дитя.
– О небо! Уж я стараюсь! Иначе мой муж начинает сердиться. Вы не представляете, какой он заботливый: пылинки с меня сдувает!
Уже оправившаяся от страха Анатали поглядывала на печенье. Томми устроился у ее ног и время от времени поскуливал, словно до сих пор чего-то боялся.
– Однажды я уже была в этом доме, – сказала Брижит. – Тогда еще был жив мой муж. Его позвали починить ткацкий станок Альберты, и я пришла вместе с ним.
– Я помню это, – сказала Жасент, ставя молочник рядом с заварочным чайничком. – В тот день у нас с сестрами не было занятий в школе.
Она присела, погружаясь в воспоминания. Жасент думала о том, что все люди в чем-то несчастны: кто-то горюет по умершим, кто-то – из-за безответной любви, кто-то – из-за болезней. Когда-то и вдова Пеллетье, как ее сейчас называли все в Сен-Приме, была миловидной молоденькой новобрачной, для которой было счастьем переехать на улицу Потвен, обустраивать свой быт и стряпать для мужа…
– Заходите ко мне поболтать, когда захотите, мадам Пеллетье! – любезно предложила Дора. – У меня, конечно, работы непочатый край, но и отвлечься, поговорить с гостьей всегда приятно. О парне своем не беспокойтесь, Лорик его разыщет и приведет.
Анатали тут же глянула на дверь. Ей совершенно не хотелось видеть безумного Пакома