– Как это?
– Поль был ей уже не нужен. Первое письмо от моего племянника пришло, когда я все еще была на сносях. Я устроила так, чтобы передать его Эмме – конечно, подальше от любопытных глаз. По утрам она любила гулять у озера. Я помахала ей с крыльца, и она подошла ко мне. Взяла конверт и… Знаешь, что она сказала? «Мне очень жаль, что вам пришлось побеспокоиться, мадам Тибо! Больше писем для меня не будет, не волнуйтесь. Я напишу вашему племяннику и потребую, чтобы он оставил меня в покое».
– Господи, но почему? – изумилась Жасент. – Ведь все так просто! Они бы поженились, и ребенок родился бы в законном браке. А что вышло? Нет, я не упрекаю вас, Артемиза, но вам следовало рассказать обо всем нашей матери.
– Твоя правда, Жасент, и потом я очень жалела, что не сделала этого. Пойми, я никому ни слова об этом не сказала, даже Жактансу! Муж у меня добрый, славный, но строгих правил, и от других требует того же. К тому же в то время он пропадал на поле – вот как сейчас. Жактанс ничего не знал и не видел. А когда начинаешь что-то скрывать, обратного пути уже нет. Хотя, если бы я могла предвидеть последствия, я бы молчать не стала…
Волнуясь все больше, Жасент подумала о том, что соседка слишком долго замалчивала важные факты. Ей следовало открыть правду раньше – гораздо раньше.
– О каких последствиях вы говорите? – срывающимся голосом спросила Жасент.
– Думается мне, Поль был без ума от твоей сестрицы. Вот и не смог пережить того, что она больше не с ним, что его выбросили, как игрушку, которая перестала нравиться. Он повесился, бедняга, за три дня до Рождества 1924 года. Октав, брат Жактанса, сообщил нам эту грустную новость в письме. Мой муж ездил на похороны. Как и в случае с вашим отцом, кюре решил, что парень покончил с собой в приступе отчаяния, из-за неврастении. Милостивый Иисусе, я и слово-то это запомнила, хоть и услышала его впервые!
– Ушам своим не верю! – крикнула Жасент в ужасе. – И вы через столько лет считаете возможным рассказывать мне эту жуткую историю?
Она испытывала по отношению к мадам Тибо обиду и злость – чувства столь же неистовые, сколь и внезапные. Да, в те времена Жасент и правда редко бывала в Сен-Приме, потому что училась на медсестру, но когда они с Пьером привезли Анатали – какие у Артемизы были причины молчать?
– Вы с мамой дружили. Как вы могли умолчать о смерти этого парня и о том, как повела себя Эмма? – с ожесточением спросила Жасент.
– Уж сколько я себя за это корила! Нет мне оправдания, – пробормотала соседка, не зная, куда девать глаза. – Сколько бессонных ночей я провела! У меня чуть молоко не пропало. Все уговаривала себя: «Артемиза, ты покрывала любовные шашни двух подростков, и если сейчас признаешься в этом, вся вина падет на тебя!» И так бы и случилось, Жасент! Альберта рассердилась бы на меня, а твой отец – он бы проклял нас, меня и моего мужа заодно!
Артемиза дрожала, в глазах у нее блестели слезы. Жасент пожалела ее и спросила, уже гораздо мягче:
– А вы уверены, что Поль покончил с собой из-за Эммы? В его годы, когда вся жизнь впереди, – и вдруг повеситься из-за девушки? Кстати, а родители знали, кто подтолкнул его к смерти?
– Нет, думаю, что не знали. Жактанс рассудил так: Поль – мальчик очень нервный, чувствительный. Но его мать, Аделаида, подозревала, что у парня была несчастная любовь…
– Господи, сколько недосказанности! Сколько разбитых юных жизней! – в смятении прошептала Жасент.
У нее все сжалось в груди от волнения, в горле встал ком. Молодая женщина спрашивала себя, как могло случиться, что их родители, самые близкие Эмме люди, так ничего и не узнали об этой трагедии, ничего не заподозрили. Но ответить на этот вопрос было некому – Альберта с Шампленом покоились на кладбище, рядом с младшей дочерью.
– А моя сестра? – крикнула Жасент. – Эмма знала о том, что случилось с Полем?
– Боже мой, конечно, знала! – быстро ответила Артемиза. – Лето кончилось, и Эмма устроилась на работу в монастыре. В окно я видела, как она уходит утром из дома, а вечером возвращается. Когда нам сообщили о том, что Поль умер, я нашла способ и передала ей эту новость без свидетелей. Помню, уже шел снег… Я сказала Эмме, что в Дольбо, в семье у моего деверя горе. Боялась, что она расстроится, но она лишь стояла и невозмутимо смотрела на меня. Ну, тогда я и скажи: «Поль, который так тебя любил и хотел жениться на тебе, повесился на балке в отцовском амбаре!» Видела бы ты ее в тот момент! Щеки у нее сначала были розовые, а тут она побелела под капюшоном как мел. Я хотела утешить девочку, а она мне и отвечает: «Это, конечно, печально, мадам Тибо, но надо быть круглым дураком, чтобы такое сделать!» И пошла своей дорогой. Господи, мне в тот момент хотелось ее задушить!
Жестокосердие сестры возмутило Жасент, но не удивило. Молодая женщина встала и прошлась по кухне. «Что было у Эммы в груди, там, где у других сердце? – размышляла она. – У меня не хватило сил перечитать ее записи, где она насмехается надо всеми нами, за исключением матери. Выходит, Эмма любила только ее – нашу милую маму!»
Артемиза снова принялась постукивать пальцами по столу. Она сожалела о том, что расстроила Жасент – к молодой медсестре она испытывала искреннюю симпатию. Минута – и соседка начала извиняться:
– Жасент, прости меня! Я и сама не знаю, почему так себя повела. Никому, глядя на Эмму, и в голову бы не пришло, что она согрешила и теперь носит под сердцем дитя. Вот и я подумала, что Поль все себе нафантазировал, несчастный, размечтался о свадьбе. Такое случается и с женщинами, и с мужчинами. Люди воображают, что встретили любовь своей жизни, и остальное теряет смысл, даже если чувства не взаимны. Так мне объяснила Матильда.
Это было уже лишним – лучше бы Артемизе не вспоминать знахарку при таких обстоятельствах…
– Матильда? Ну конечно! Она тоже все знала и скрыла от меня правду! Простите, Артемиза, но мне пора. Когда я разыскивала племянницу, ни Матильда, ни вы не рассказали мне о Поле. И это очень обидно!
– Подожди, Жасент, ты ошибаешься! Матильда пришла и стала меня расспрашивать – года четыре назад, не раньше. Не убегай! Я еще не все сказала. У Матильды было страшное видéние. Она покоя себе не находила!
– Какое видение?
– Тебе известно, что я часто обращаюсь к ней за помощью. Тем летом моя беременность протекала тяжело и Матильда часто меня навещала. И, так уж вышло, видела и Поля с братом. И вот однажды ей почудилось, будто мой бедный племянник повесился, я проливаю слезы, а Эмма, беременная, странно так усмехается. Словом, что-то в этом роде…
Артемиза испуганно перекрестилась. Она преклонялась перед врачебными талантами Матильды, но иногда всего лишь притворялась, будто нездорова, лишь бы та раскинула свои карты – конечно, так, чтобы никто об этом не знал. Артемиза даже исповедалась в этом грехе перед кюре и обещала впредь не поддаваться соблазну, но это случалось снова и снова: ей слишком хотелось узнать свое будущее и будущее своих детей.
– Как можно видеть то, что видит она? Для меня это загадка, – произнесла Артемиза. – Так вот, Матильда стала меня расспрашивать, и мне пришлось рассказать то, что я знала. Какие у нее при этом были глаза! Вспомню, и дрожь по телу.
Взвинченная до предела, злая и разочарованная, Жасент прижалась лбом к стене. Ей хотелось сейчас же бежать к знахарке, которая все это время, называя себя ее подругой, лгала, только бы не выдать секрет их общей соседки.
– Мне пора, – сухо обронила Жасент. – Нужно время, чтобы все обдумать и осознать. Вернусь, когда настроение у меня будет получше. Да и мадам Рози будет беспокоиться, если я опоздаю!
– Да, конечно! До свидания, Жасент. Прошу, не сердись на меня. Я держала язык за зубами ради Жактанса и отца того мальчика, Поля. Боже милостивый, какой бы это был скандал, если бы я все рассказала! И твоим родителям пришлось бы несладко. Так что ты тоже помалкивай, очень тебя прошу!
– Я не сержусь на вас, – пошла на попятный молодая женщина. – Но Сидони и Лорику мне придется обо всем рассказать – от них я не могу скрывать правду. Думаю, они поймут, почему вы вынуждены были молчать.
Бледная как полотно, женщина перекрестилась и проводила гостью испуганным взглядом. Через десять минут Артемиза уже бежала к дому Матильды.
На улице Лаберж Жасент постучала в дверь Рози Пулен. Соседка пригласила ее войти.
– Вы выглядите утомленной, мадам Дебьен. Присаживайтесь, прошу вас. Уже почти полдень, и Калеб ест.
– Спасибо большое! Я опоздала, простите.
– Анатали пообедает в монастырской школе. Так, может, вы составите мне компанию?
– Это очень мило с вашей стороны. С удовольствием. Но обещайте, что в самое ближайшее время пообедаете у меня! Честно говоря, я с утра ничего не ела.
Хозяйка угостила Жасент картофелем со сливочным маслом и петрушкой и кусочком омлета. Калеб сидел за общим столом (для удобства ему на стул положили большую подушку) и старательно орудовал ложкой. Мадам Рози была рада нежданной гостье и всячески старалась ей угодить.
– Если нужно будет оставить с кем-нибудь Калеба, не стесняйтесь! Мне это в радость, – сказала она, подавая на десерт черешни.
– Спасибо! Но наш малыш иногда бывает чересчур подвижным и шумным; вам это может показаться утомительным.
– Нет, что вы! Я чувствую себя намного лучше с тех пор, как поселилась в деревне. И к тому же у меня есть игрушки и книги с картинками, чтобы его занять. Это мои вещи, из сентиментальных соображений я так и не смогла с ними расстаться. Я ведь не одна такая, верно?
Это замечание заинтересовало Жасент. Вкусная еда и доброжелательное отношение соседки заставили ее приободриться.
– Часто мы бережно храним вещи, которые о чем-то нам напоминают, – продолжала Рози. – Ваш дедушка не исключение!
– Я, наверное, оставила в этом доме его вещи и они вам мешают? Но мы с мужем старательно проверяли…
– Сейчас я вам все расскажу. Когда арендуешь меблированное жилье, такие сюрпризы случаются. Замок на одном ящике шкафа в спальне никак не открывался – наверное, он сломан. И вот позавчера я решила убрать в шкаф верхнюю одежду, взяла нож и все-таки его открыла. Думала, сломается лезвие! В ящике лежала коробка. Погодите-ка, сейчас я ее принесу!