Сидони, неуверенно ступая, поднялась на крыльцо. Из дома доносился смех маленького Шарля, которому Дора рассказывала детскую считалочку. Младенческого плача слышно не было.
– Когда ни придешь, Тимоте спит, – сказала Жасент. – Давайте войдем! Калеб, прошу, веди себя хорошо. Не носись сломя голову по дому, ты можешь случайно толкнуть Шарля!
– А я уже держала Тимоте на руках! – похвасталась Анатали. – И он мне улыбнулся, представляете?
– Такой маленький и уже умеет улыбаться? – усомнилась Сидони.
– Это чистая правда, – поддержала девочку Жасент. – Я сама видела.
Дора встретила их широкой улыбкой. За время беременности она еще больше поправилась: у нее был большой живот, а груди – просто огромные, столько в них было молока. В розовой блузке, черной юбке и фартуке, с собранными на затылке волосами, она вызвала у Сидони снисходительно-сочувствующую гримасу.
– Святые небеса! Как приятно, что вы решили меня навестить! Малыш спит наверху, я только что покормила его грудью. Так что какое-то время мы можем посидеть спокойно. Хотите чаю, дорогие гостьи?
Анатали бросилась в раскрытые объятия тетушки Доры, и та звонко чмокнула ее в щеку.
– А ты наверняка хотела бы сладкого пирога? Но у меня, моя крошка, только печенье. Ты, должно быть, уже и забыла, как испугалась в прошлое воскресенье? А какой красивый букет ты для меня собрала!
– Я поем печенья, – отвечала девочка.
Жасент подошла, чтобы помочь невестке. Она расставила чашки на столе, поставила чайник на спиртовку, которой многие хозяйки пользовались в самую жаркую погоду.
– А где мамин ткацкий станок? – встревожилась Сидони.
– Лорик давно отнес его на чердак – он занимал в кухне слишком много места. Вы нечасто бываете у нас, мадам, иначе давно бы уже это заметили…
Дора опасливо покосилась на молодую модистку, одетую и причесанную по последней моде. С шелковистыми кудрями и открытой шеей, украшенной ниткой жемчуга, Сидони представлялась ей существом из другой вселенной, из мира роскоши и дорогих духов. Ее легко было представить в городе, в модном магазине, распоряжающейся отрезами дорогих тканей и высоким, резким голосом отдающей указания помощнице.
– Дора, пожалуйста, не зовите Сидо «мадам»! – сказала Жасент. – Мы – одна семья, и можно обойтись без церемоний.
– Я от природы робка…
– «Мадам» меня вполне устраивает! – отрезала Сидони. – Где Лорик?
– С овцами. Одна совсем плоха: родила двух мертвых ягнят и никак, бедная, не встанет!
– Пойду поздороваюсь с ним и приглашу попить с нами чаю, – будничным тоном произнесла Сидони – по крайней мере, она постаралась, чтобы ее голос прозвучал именно так.
Как только она вышла, Дора смущенно вздохнула. Виновато глядя на Жасент, она сказала:
– При вашей сестре я теряюсь. Она не такая простая, как вы. К тому же я не идиотка и вижу, что она за человека меня не считает. В последний раз мы с ней встречались после рождения Шарля, в вашем доме.
– Дора, дорогая, не стану с вами спорить! Сидони очень переменилась после свадьбы. Точнее, это началось еще после смерти Эммы… Мы с вами обсуждали это как-то вечером, помните? И я высказала вам свое мнение. Сидо, всегда такая жизнерадостная, услужливая, милая, вдруг ожесточилась и стала грубой, у нее появились странные, мучительные перепады настроения. Но мы должны ее извинить. Полагаю, в глубине души она очень добрая.
– Вы полагаете, но не знаете наверняка…
Жасент кивнула в сторону Анатали, внимательно прислушивавшейся к их разговору, и Дора поняла ее: нужно сменить тему. Пара секунд – и девочка задала вопрос, на который взрослые предпочли бы не отвечать.
– А почему тетя Сидони переменилась, после того как мама умерла?
– Она очень горевала, моя хорошая, – пояснила Жасент. – Мы все горевали, каждый по-своему. Но не забивай себе этим голову, это дела взрослых. Лучше покажи Шарлю и Калебу книжку с картинками!
Напрасно Сидони искала брата на ближних лугах и во дворе. Наконец она решилась войти в овчарню, откуда только что донесся шум. В помещении было прохладно и темно. После яркого солнечного света ее глаза не сразу привыкли к полумраку. Первое, что услышала Сидони, – это чье-то частое, прерывистое дыхание.
– Лорик?
– Уходи! – крикнул брат.
В нос Сидони ударило острое зловоние, смешанное с запахом грязной соломы. Дверь осталась приоткрытой, и света было достаточно для того, чтобы Сидони могла все увидеть. Ее глазам предстало ужасающее зрелище. На полу лежала овца с перерезанным горлом. Из открытой раны на шее толчками, то сильнее, то тише, била кровь. Руки у Лорика были в багровых разводах, в правой он все еще сжимал тонкий нож.
– Пришлось ее прирезать – в матку попала инфекция. Понять, насколько животному больно, нам, людям, невозможно, поэтому я решил облегчить ее уход. Она все равно умирала…
– Вот как? – еле слышно произнесла сестра. – Ты перерезал ей горло?
– Это самый быстрый и наименее жестокий способ… Мы с тобой так и не поздоровались, Сидо! Ты лет сто не была на родительской ферме!
Молодая женщина застыла. Она побледнела и не могла пошевелить ни рукой, ни ногой, задыхаясь от запаха навоза и другого, острого, – свежей крови. Лорик показался ей похожим на палача – волосы взъерошены, рубашка распахнута на блестящей от пота груди.
– Нужно вымыть руки! Передай ведро с водой, оно у тебя за спиной!
– Сейчас, – пробормотала Сидони, борясь с тошнотой. – Господи, бедная! Не могу на это смотреть!
– Ха! Ты просто отвыкла. Сколько мы их перевидали!
– Но вся эта кровь!.. – странным голосом протянула Сидони.
Легко, как это обычно происходит между близнецами, которые словно читают мысли друг друга, Лорик понял, что она думает сейчас о матери: Альберту свела в могилу большая потеря крови. Лорик был не рад, что сестра застала его за столь жутким занятием, и не знал, что сказать или сделать.
– Где твой муж? – спросил он после паузы.
– Уехал к себе в Сент-Эдвидж. Утром, на крестины, приедет обратно и привезет с собой мать.
– Странные слова ты подбираешь… Это ведь и твой дом, а Дезире Прово – твоя свекровь, верно? – рискнул выразить свое мнение Лорик.
Сидони не ответила. Она стояла и смотрела, как он полощет руки в ведре и вода постепенно становится красной.
– Я пришла с Жасент и детьми, – уточнила Сидони. – Хочешь чаю?
– Чай я пью галлонами каждую неделю, зато уже забыл, каково на вкус вино Сен-Жорж! И знаешь, у меня в голове прояснилось.
Сидони повернулась к нему спиной, чтобы не видеть убитую овцу.
– Разумеется! Спиртное никогда не шло тебе на пользу. Ты либо начинаешь бузить, либо уезжаешь на тихоокеанский берег и привозишь оттуда дешевую девку, вульгарнее которой и представить себе невозможно!
– Не смей, Сидо! – глухим голосом произнес Лорик. – Меня можешь крыть на все лады, но жену мою оставь в покое. Дора родила мне двух сыновей, содержит дом в порядке, крепко меня любит. Она – добрая и, что бы ни случилось, держится молодцом!
– Прости, пожалуйста, мне не следовало так говорить. Лорик, я так рада оказаться дома, на ферме, снова увидеть тебя! Мы не станем ссориться, иначе оба потом об этом пожалеем… Я подожду тебя снаружи, мне дурно…
Сидони указала на лежащую на полу овцу и почти бегом бросилась к двери, выходящей на залитый солнцем двор. Но брат настиг ее и прижал к себе.
– Сестренка, прости! Зрелище, конечно, жуткое, ты сама не своя… Но откуда мне было знать, что ты явишься в этот ужасный момент? Неужели ты меня не поцелуешь?
Сидони внезапно овладела бесконечная усталость. Кончиками губ она коснулась щеки Лорика, не пытаясь ни отодвинуться, ни высвободиться. Вот где ее место, вот где она чувствует себя лучше всего – в объятиях брата, прижавшись лицом к грубой ткани его рубашки. Сидони закрыла глаза, безмолвная и неподвижная.
– Ты не упадешь в обморок? – встревожился Лорик, удивленный и даже растерянный из-за ее реакции.
– У меня чуть-чуть кружится голова, – солгала Сидони.
– Ступай в дом, выпей чаю с печеньем, и тебе станет легче. Печенье Дора готовит сама, оно очень вкусное!
– Нет, Лорик, подожди еще одну минуту! Мне кажется, будто нет ни Доры, ни Журдена. Нам с тобой по десять лет, и ты меня утешаешь, потому что я испугалась большой собаки, бродившей возле наших ягнят. На самом деле это был волк, помнишь?
– Смутно… Сидо, что это еще за глупости? Нельзя вернуться в прошлое. Нам по двадцать пять лет!
Взволнованный, он разжал объятия. Сестра как-то странно посмотрела на него, а затем вышла из сарая и пошла через двор к дому. У Лорика, который шел следом за ней, было время полюбоваться ее округлыми икрами в шелковых чулках, изящным покачиванием плеч и бедер.
– Ты похудела! – сказал он, хотя на самом деле сестра показалась ему чарующе красивой. – Ты уже видела нашего младшенького? Дора родила его без всякой помощи. Тимоте – красавчик, толстенький и спокойный. Просто ангел! Думай что хочешь, но я ужасно рад, что у меня сыновья! Будут работать со мной на полях. Из-за наводнения мы, конечно, потеряли часть пахотных земель, зато, получив компенсацию от правительства, я положил эти деньги в банк в Робервале и планирую купить на них пастбища возле Лак-дю-Кран.
– Отлично, – рассеянно отвечала Сидони. – Выходит, ты достойный сын своего отца.
– Это комплимент или упрек? – пошутил Лорик.
– Всего лишь констатация факта.
Когда Лорик и Сидони вошли в кухню, Дора внимательно посмотрела на их лица. Может, она и была дурно воспитана и недостаточно образованна, но интуиция никогда ее не подводила. Едва приехав в Сен-Прим, Дора поняла, что между близнецами своеобразные, даже странные отношения.
Все уселись за стол. Жасент разлила чай и, чтобы хоть чем-то заполнить тишину, нарушаемую лишь болтовней маленького Шарля, завела речь о завтрашнем угощении.
– Пьер полагает, что вечером будет гроза. Остается надеяться, что она пройдет ночью и к тому времени, когда гости соберутся на банкет, погода будет ясная.