– Дорогая, не надо тревожиться, – попытался он ее подбодрить. – К тому времени, когда мы вернемся, Анатали наверняка найдется. Наверное, она пошла на кладбище. В ее годы дети часто совершают необдуманные поступки.
– Но ей в марте исполнилось восемь! Пьер, я тысячу раз говорила ей, чтобы она держалась подальше от незнакомцев и от машин, которые слишком быстро ездят по главной улице. И потом, уже много дней Анатали боится встретить в деревне Пакома, так что одна она бы никуда не пошла. Матильда права: это Брижит ее увела. Помнишь, недавно, вечером, я рассказывала тебе, что вдове Пеллетье взбрело на ум, будто Анатали – ее внучка. А еще Брижит пьет до потери рассудка!
– Пусть так! Но даже пьяная, разве она обидит ребенка? – возразил Пьер.
– Неизвестно, какая блажь может прийти ей в голову! Господи, нам вообще нельзя было оставлять Анатали одну!
Жасент побледнела. Закрыв глаза, она обратилась к Господу, вкладывая в молитву всю свою душу.
И все-таки Брижит встревожилась. Она за руку вытащила Анатали из платяного шкафа и знаком приказала ей поскорее одеваться.
– Боже милостивый, оставят меня когда-нибудь в покое? Уходи немедленно, иначе эта старая ведьма поднимет шум и мне не поздоровится.
Девочка поняла, что речь идет о Матильде, но не проронила ни слова – она была очень рада, что ее отпускают.
– Выйдешь через заднюю дверь, что ведет во двор. И чтобы никто не знал, что ты была у меня! Никому не говори! Поторапливайся.
Вдова понемногу приходила в себя, а еще ей показалось, что кто-то снова зовет ее с улицы. Анатали пролепетала жалобно:
– До свидания, мадам!
Она спустилась по лестнице, с замирающим сердцем пробежала по кухонной подсобке, из которой наружу вела довольно-таки низкая дверь, и наконец оказалась во дворе с разбросанным повсюду хозяйственным мусором. Раньше этот двор был окружен оградой, от которой осталось несколько проржавевших покосившихся секций.
«Я спасена! Спасена!» – твердила про себя девочка, перепрыгивая через измятый бидон, потом – через деревянный ящик.
Скоро она оказалась на тропинке между двумя ухоженными огородами. Анатали услышала кудахтанье кур и обрадовалась еще больше. «Это курятник прадедушки Фердинанда, наш курятник! Если добегу до него, буду уже дома!» – думала она, стремясь поскорее оказаться в надежном укрытии – там, где все привычно и знакомо.
Пять минут спустя девочка влетела в дом. Томми с лаем, весело подпрыгивая, выскочил ей навстречу.
– Песик мой, ты тут! Хороший мой Томми! – воскликнула Анатали. – Бежим наверх, мне нужно спрятаться! Быстрее!
Ей хотелось превратиться в мышку и забиться в какую-нибудь дыру в стене или же под плашку паркета. Сердце у нее стучало так, словно вот-вот выпрыгнет из груди. В своей комнате девочка залезла под кровать и прижалась спиной к стене. Томми последовал за хозяйкой и лег рядом с ней. Стараясь не заплакать от страха и обиды, Анатали крепко обняла собаку – она так боялась, что больше никогда его не увидит!
– Лежи смирно, мой песик, не шевелись! Какая же я дурочка, что поверила матери Пакома и пошла с ней! Жасент будет меня ругать, и дядя Лорик тоже!
Только теперь Анатали дала волю слезам, уткнувшись носом в жесткую собачью шерстку. Томми тихонько заскулил. Он понимал, что его хозяйка очень огорчена.
Между тем на улице Потвен толпа рассерженных мужчин, топча палисадник Брижит Пеллетье, направилась прямо к дому. Как и Матильда полчаса назад, Лорик что было силы забарабанил в дверь.
– Открывайте! – крикнул он.
– Мы хотим знать, где ваш сынок-кретин! – сердито вторил ему хозяин Grand Café.
Прихватив с собой двух подручных, ругавшихся на все лады, Альфред Ламонтань обыскал дровяной сарай и уборную. Оставалась еще одна хозяйственная постройка – небольшая мастерская, где в свое время работал Казимир Пеллетье, плотник по профессии. В этот момент к поискам присоединились Матильда и кюре, оба едва стояли на ногах от изнеможения. Сидони и Журдену Прово знахарка решила позвонить из пресбитерия: нужно было предупредить священника о недостойном поведении вдовы Пеллетье. Духовный пастырь Сен-Прима благодаря своей должности знал много секретов, а потому встал из-за обеденного стола и побежал на улицу Потвен.
Кюре оказался в первых рядах, когда Альбер Ламонтань распахнул дверь мастерской. Присутствующие столпились, силясь заглянуть внутрь. И тут же последовал хор возмущенных воплей.
– Табаруэт! Бедняга испустил дух! – ужаснулся Жактанс.
Лорик локтями расчистил себе дорогу. Матильда шла за ним и вскоре оказалась рядом с лежащим на земле Пакомом. Она присела возле неподвижного тела и приложила палец к основанию шеи.
– Еще жив! – объявила она. – Боже милосердный! А дóктора по воскресеньям нет на месте!
Паком лежал на старой посеревшей соломе, под головой у него был клочок какой-то ткани, сплошь испачканный рвотными массами.
– Ну и ну! Да у него руки связаны за спиной! – изумился кто-то.
– Парня накачали наркотиками. Он запросто мог умереть, – буркнула Матильда. – Кто это сделал, ясно – его мать! С тех пор как Брижит начала выпивать, она обращается с сыном хуже, чем иной хозяин со своим скотом. И вот доказательство…
Возмущенный кюре направился к крыльцу дома вдовы Пеллетье. Входная дверь приоткрылась, и показалось красное лицо хозяйки. Ее глаза словно остекленели и смотрели в никуда.
– Ради Бога, что вы сделали с сыном, мадам Пеллетье? – вскричал священник. – Он, кажется, в коме!
– Нет, отче! Паком спит себе спокойно… Я заперла его в мастерской, потому что теперь он ходит под себя, а у меня нет больше сил ни мыть его, ни переодевать. Я же говорила, отче – лучше бы его забрали в лечебницу, там бы и обслуживали. Тем более что Паком становится злым. Я рассказала все доктору, и он дал нам новые таблетки.
Кюре в ужасе перекрестился.
– Я сейчас же позвоню в больницу Отель-Дьё-Сен-Мишель, пусть пришлют «скорую» и пару санитаров. Вы избавитесь от своего несчастного ребенка, мадам Пеллетье, но ради его же блага!
Брижит вытянула дрожащую руку в направлении мастерской. Шум, доносящийся с той стороны, отзывался в ее душе странной болью. Понемногу она вспомнила вчерашний вечер. За ужином Паком вел себя беспокойно – перевернул резким движением тарелку с супом и встал с безумной усмешкой на перекошенном лице.
– Я подумала, что он хочет уйти. Господин кюре, Паком снова говорил о маленькой Эмме, – пожаловалась вдова. – Я подманила его пирожными, когда он стучал вот в эту дверь. Слава богу, она была закрыта на замок! Я засунула таблетки в пирожные. Паком любит сладкое, так что сразу все съел. Обжора! На это я и рассчитывала. Он сразу же успокоился. Я отвела его в мастерскую. По крайней мере, я хоть спать могу спокойно, когда он там!.. Ну вот, как только мы пришли в мастерскую, мой мальчик послушненько лег спать. Я, предосторожности ради, – кто знает, что может случиться? – связала ему руки. Он ведь мог проснуться и найти способ сбежать. После этого скажите, что я плохая мать! Я ведь правду говорю, господин кюре? Долг матери – не дать своему ребенку сделать дурное!
Лорик бесшумно приблизился к священнику, а потому услышал конец этого монолога. Злость его утихла; судя по всему, Паком не мог причинить Анатали никакого вреда. Но страх никуда не делся, а только нарастал: фермер задавался вопросом, почему пропала Анатали.
– А что насчет маленькой Клутье? Мадам Пеллетье, вы видели девочку после мессы? – встревоженно спросил кюре.
– Матильда считает, что вы удерживаете Анатали силой! – не сдержался Лорик. – Мы обыщем дом! Ваш и все дома в Сен-Приме, если понадобится.
Вдова открыла дверь шире и подалась вперед. Она уже достаточно протрезвела и могла мыслить здраво. Понимая, что натворила, Брижит предпочла капитулировать, не преминув при этом все немного приукрасить:
– Я пригласила девочку к себе – она попросила конфет. Но она недолго у меня просидела. Я отправила ее домой, на улицу Лаберж.
Кюре и молодой фермер обменялись недоверчивыми взглядами. Это было вполне вероятно, хоть Лорику и не верилось, что его племянница могла попросить у матери Пакома конфеты. Пришла Матильда, чтобы узнать последние новости. Ее лицо осунулось, уголки губ опустились.
– Бедный, бедный мальчик! – бормотала она. – Я говорю о вашем сыне, мадам Брижит! Я сделала все, чтобы привести его в чувство. Он еще жив, но едва не захлебнулся собственной рвотой. А где Анатали? Она ведь была в доме, когда я приходила, полчаса назад? Признавайтесь!
– Ну да, была. Но я же говорю вам, девчонка уже ушла…
У Лорика сдали нервы: оттолкнув с дороги вдову, он вбежал в дом. Они слышали, как он зовет племянницу, открывает и закрывает двери в комнатах первого этажа, а потом взбегает по лестнице наверх. Когда он наконец вышел, то был встречен встревоженным ропотом.
– Анатали в доме нет! – крикнул Лорик. – Ради вашего блага, неразумная вы женщина, я надеюсь, что мы ее скоро отыщем.
Кюре снова перекрестился и в отчаянии посмотрел на Брижит:
– Да сжалится над вами Господь, мадам Пеллетье!
Анатали задремала – слишком много волнений выпало на ее долю. Томми разбудил ее тихим рычанием. Она поскорее обняла его, чтобы не убежал, и проговорила в испуге:
– Тише! Лежи смирно, Томми! Кто-то идет наверх!
Девочка сжалась в комок. Ее глаза с расширенными зрачками не отрываясь смотрели на свисавший с кровати угол покрывала, за которым они спрятались. Зная, что ее непременно отругают или даже накажут, она решила прятаться до последнего.
– Анатали? Ты тут, моя крошка?
Девочка узнала голос Пьера – ласковый, с вкрадчивыми нотками. Дрожа от радостного изумления, она на локтях поползла по паркету. Пес, которого она отпустила, радостно лаял, обнюхивая штанины хозяина.
– Анатали? – снова позвал Пьер.