— Чур меня, чур!
Петька, почесываясь, поднялся на ноги, подобрал сумку и двинулся дальше, прислушиваясь к журчанию ручья — он был где-то слева от него. Миновал злополучное дерево, успокоился чуточку, и вдруг…
— Смотри! Там! — испуганно пропищала Лена, не только высунув голову из сумки, но и вообще вытянув шею сантиметров на двадцать — пальцев-то у нее не было, чтобы показать. Впрочем, она могла бы и не стараться. Петька и сам увидел, что впереди, метрах в двадцати от них, между деревьями возникло некое вытянутое белесое пятно, похожее не то на гриб, не то на огурец. Наверное, если бы дело было на реке или там на болоте и если еще луна светила бы, то Петька мог бы подумать, что это туман от воды поднимается и струится в лунном свете. Но, во-первых, никакой луны и даже звезд на небе не просматривалось — сплошные тучи, затянувшие небо перед грозой, а во-вторых, это самое «туманное пятно» появилось даже не над ручьем, а далеко в стороне от него, справа, где никакой воды вовсе не было.
— По-моему, это привидение,… — пролепетала змея Ленка, выскользнула из сумки, быстренько обвилась вокруг Петькиной руки, а затем переползла ему на плечо и намоталась на шею. Жуть как приятно такой леденящий галстучек заполучить!
— Мне страшно… — прошептала Лена, свесив хвост Петьке на грудь. А голова зубастая вообще рядом с его лицом оказалась.
— Ты это, — пробормотал Петька, — пасть закрой, пожалуйста, а то заденешь зубищами случайно! И шею не сдавливай, ладно? Опять же в тебе весу почти целый килограмм…
— Петечка, — не обращая внимания на замечания брата, спросила Лена, — ты креститься умеешь? Говорят, когда кажется, креститься надо, а чем я креститься буду? Языком?
Между тем белесое пятно то ли приблизилось, то ли стало намного ярче. Теперь уже ясно было, что оно само по себе излучает серебристо-голубой свет. Кроме того, расплывчатая овальная форма пятна заметно изменилась. В середине проявились какие-то еще не очень ясные контуры фигуры, похожей на человеческую, а по краю мерцало что-то вроде ореола. Ореол этот так и остался зыбким, зато фигура, окруженная им, виделась все четче с каждым мгновением. Уже через десяток секунд можно было различить голову, руки, какое-то длинное одеяние — не то монашескую рясу, не то просто холщовую рубаху до пят. А еще через несколько мгновений и черты лица проявились — глаза, нос, окладистая борода. Ничего злого или страшного в облике этой полупрозрачной фигуры не проглядывало, но все же… Привидение есть привидение! Тем более что оно не только все ярче и четче светилось, а еще и двигалось в сторону Петьки и Лены. Не шагало, не продиралось сквозь кусты, не трещало ветвями, а плавно и бесшумно, как облако, плыло по воздуху.
Петька, конечно, с удовольствием припустил бы отсюда что есть духу — насчет привидений Трясучка ничего не обещала, только о скелетах из могил упоминала, — но все же Петька помнил: побежишь — растерзают. Лена тоже, наверно, могла бы соскользнуть в траву и уползти куда-нибудь, но боялась. Между тем призрак, хоть и перемещался он довольно медленно, через пару минут оказался совсем рядом. Вот тут Петька с Леной и услышали его низкий, будто колокол, голос:
— Не бойтесь меня! Я — щур Путята, ваш давний предок. И хотя ты, девица, не ведала, кого зовешь, когда сказала: «Чур меня!», я пришел, ибо и ты, и брат твой, и двоюродный брат, и все семейство ваше в большой беде оказалось…
— Ой, господин Путята, — пропищала Лена, — вы не можете меня расколдовать поскорее? Так надоело ползать!
— Нет, — призрак покачал своей прозрачной головой, — не в моей это воле, девушка! Сие токмо твоему брату подвластно, да и то ежели он не оплошает и всю правду знать будет…
— А Трясучка мне правду говорила? — решился спросить Петька.
— Правду, да не всю! — призрак покачал головой. — Ступайте за мной к колодцу, я вам дорогу освещать буду.
Действительно, двигаться следом за щуром было даже удобнее, чем при свете фонаря. Он излучал такое яркое сияние, что освещал местность в радиусе двадцати метров, не меньше. Не слабее ртутной лампы, наверно! Петька с Леной — она так и не сползла с его шеи! — почти сразу же разглядели, что находятся совсем рядом с крайними избами Мертвой деревни. Потом двинулись вдоль ручья по бывшей улице, миновали шесть пар изб, стоявших напротив друг друга. Слева сияние щура высветило тринадцатую избу, непарную, а справа — знакомый бугорок с колодцем, из которого струился ручеек.
Петька почти сразу же заметил довольно высокое, хотя и явно молодое деревце, которого раньше не было, Оно всего в трех шагах от колодца. Раньше тут в основном елки, березы и осины росли, а кленов не было. Будь он тут в тот день, когда Петька — теперь выясняется, что в обществе змеи-Лены! — прятался от Трясучки под елочками, Зайцев его наверняка приметил бы. Нет, этот клен подтверждал, что бабушка во сне видела все, как взаправду происходило…
— Клен… — пробормотала Лена. — Значит, это правда? Может, если к нему по-человечески обратиться, он заговорит, как я?!
— Нет, — печально произнес щур Путята, — не заговорит он, девушка. Не слышит он нас, не видит и говорить ему нечем. Игорь ваш сейчас внутри себя живет, будто сон видит. Ну да полно печалиться, времени еще немало, три часа до полночи осталось. Надо мне допрежь того, как кукушка куковать начнет, поведать вам тайну великую. Однако поначалу долженствует тебе, Петр, рассказать мне, что тебе злодейка Ефросинья втолковала, когда сюда посылала.
Петька волновался, конечно, намного больше, чем в школе, когда его к доске вызывали, если плохо урок выучил. Хотя сейчас-то он был хорошо «подготовлен».
— Ну, короче, как только ночная кукушка двенадцать раз прокукует, из колодца поднимется луч света и вынесет ведро живой воды. Я должен это ведро взять и отнести на забытое кладбище, в часовню. В это время там могилы раскроются, мертвецы начнут из них вылезать и пугать станут. Но надо смело идти мимо — тогда они не тронут. А если испугаешься, то набросятся, схватят и под землю утянут. Если же станут просить живой воды, то давать нельзя, потому что у них тела оживут, а души в них не вернутся, и телами этими дьявол начнет управлять. Как в кино «Ожившие мертвецы», поняла? В общем, если все удастся, то перед часовней возникнет голова Черного Быка. Сейчас там что-то вроде мертвого пня, а тогда мимо нее в часовню не пройдешь — Черный Бык оживет, может растоптать и на рога насадить. Короче, надо окунуть в ведро правую руку, трижды окропить пень живой водой и сказать: «Во имя Отца, Сына и Святаго духа!» После этого можно спокойно войти в часовню. Дальше надо поставить ведро на пол, окропить все четыре угла, встать напротив двери и… ну, еще Трясучка говорила, что надо ждать, пока Ленка приползет, то есть змея. И предупреждала: мол, смотри, не ошибись! Дескать, на свет, что от живой воды идти будет, могут и другие змеи приползти. У Ленки должен быть белый ободок вокруг шеи… А сейчас-то она у меня на шее сидит — не перепутаешь. В общем, надо ее окропить живой водой трижды, перекрестить троекратно и сказать три раза: «Господи, благослови!» Вот и все…
— А сказала она тебе, что будет, если ошибешься? — спросил Путята.
— Сказала. Мол, из обычной змеи от живой воды бесовка получится, схватит тебя когтями и в преисподнюю унесет. А если все правильно сделаю, то мы сразу же дома окажемся.
— А Игорю ты, стало быть, не сказал про примету? Про белый ободок? — строго спросил Путята.
— Позабыл как-то… — Петька опустил голову. — Думал, что обойдется…
— Ан нет, не обошлось. Так что теперь слушай со вниманием да запоминай накрепко. Теперь знаешь, какова цена…
Глава XVIIВСЯ ПРАВДА
Хоть Путята и был призраком, но страха он у Петьки больше не вызывал, да и у Лены тоже. Должно быть, то сияние, которое от него исходило, излучало некое высшее добро, мужество и спокойствие.
— Для начала, дети мои, первую правду узнайте. Ефросинья, которую вы Трясучкой зовете, и мне, и вам — родня. Мне-то она пра-пра-пра… — уж и не помню точно, сколь этих «пра» говорить надо! — внучка. А вам — многоюродная пра-пра… бабка. Я уж не один век как в райских кущах пребывал, когда она здесь, вот в этой деревне, которую вы Мертвой зовете, родилась. Триста лет тому назад. Тогда эту деревню Путятиной именовали, потому как начало ей я при своей земной жизни положил — без малого тысячу лет тому. И дворов тут было поболее, и церковь стояла, и народу больше двух тысяч проживало, и леса вокруг не было — поля распаханные рожью, ячменем да льном засевали…
Петька, наверно, с удовольствием и с интересом прослушал бы всю эту историю, если б находился не в таком жутком месте, а где-нибудь в Москве или хотя бы на кухне у бабушки Насти. Перебивать призрака он, конечно, не рискнул, но сильно забеспокоился, что предок увлечется воспоминаниями и самого главного рассказать не успеет.
— Успею, успею, не страшись! — успокоил Путята. — Для того издалека начинаю, чтоб вам понятно было, отчего Ефросинья меж добром и злом мечется. Справедливость у нее в злодейство переходит, однако и в злодействе чуть-чуть добра проскакивает.
Родилась она от честных родителей, православных людей — Петра да Марфы. Отец ее кузнечил, да рано помер, а мать, как в возраст вошла — травы и заговоры изучила, людей от всяких хворей выхаживала. И Ефросинья ей в том помогала, тоже науку превзошла. Да и грамоте научилась, книги читать могла. Только вот книги-то разные бывают. В одних божья премудрость, а в иных — соблазн диавольский. Вот такие-то черные книги и Ефросинье достались от одного купца заезжего. Опять же лицом она не удалась — не хотел никто к ней свататься. Уйди она в монастырь, так беды бы не случилось. Ан втемяшилось ей в голову, будто и красоту, и счастье может она колдовством добыть. Тут-то ее нечистый в сети и поймал…
— Как? — полюбопытствовала Лена.
— Вычитала Ефросинья в своих книгах заклинание, чтоб духов вызывать. Как она полагала, добрых, что желания исполняют. Одначе не ведала того, что на заклинание это и нечистики откликаются. Вот и явился ей один такой, да не в своем истинном обличье, а во благом. Одним мановением руки ее в красавицу превратил да пообещал неразумной, будто она и вовсе никогда не состарится и не помрет, ежели приготовит из трав особый настой да раз в неделю, в ночь на воскресенье, будет его пить. Кружку выпить должна, а последние капли — в колодец выплеснуть. Вот в этот самый,