Но судьба выкидывает непонятные зигзаги. И Константин, вместо пышного двора «доброй королевы» Елизаветы, оказался на корабле ее фаворита с сомнительной пиратской репутацией. При этом фавориту — адмиралу Дрейку — было тайно предписано скинуть опасного русского за борт, что, впрочем, не удалось. А вот получилась ли у Богдана его операция «Перемена», Костя не знал…
Но, прежде чем рассказ о приключениях, добрых и не очень, продолжится, нужно сразу ответить на один вопрос, который наверняка уже задал вдумчивый читатель: а что это автор все о Московии да о Московии? А почему не о Руси?
А ларчик просто открывался: русский язык был в то время основным не только в стране, в которой правил Иван Грозный, а позднее — царь Борис. Ну, конечно, тот вариант русского, который в XXI веке не вполне понятен без перевода. Константин уже полжизни провел в шестнадцатом столетии, и попадись ему сейчас современник, пришлось бы мучительно вспоминать все слова и обороты эпохи компьютера.
Так вот, была еще страна, в которой вполне говорили по-русски. И страна эта — Великое Княжество Литовское, уже входившее в ту пору в Ржечь Посполиту, но еще совсем не забывшее о прежней вольности. Литовское-то оно Литовское, только литовцев было там дай Бог процентов пять. А прочие жители прекрасно понимали русский язык. А еще в этой стране был город Киев — всем известно, мать городов русских. А еще — породненные с русскими князья, пусть и считающиеся себя литовцами. А еще — первые книги на русском языке. А еще — воспоминания о Грюнвальдской битве, когда русские вместе с поляками и литовцами дали жару немцам-тевтонам…
Да много было этих «еще…» Вплоть до русского первопечатника Ивана Федорова, который, не поладив с Иваном Грозным, скрылся не где-нибудь, а именно в Литве. Конечно, в той Литве, что раскинулась от Балтики до Черного моря, и в которой говорили именно по-русски.
Сии пространные рассуждения нам еще припомнятся, и не раз. Но вернемся к Константину.
Френсис Дрейк выполнил приказ своей королевы. Да и не мог не выполнить. Приказала сбросить за борт назначенного ею же и взявшегося неведомо откуда помощника — значит, так нужно, и приказы «доброй королевы Бесс» не обсуждаются. Но если этот самый помощник сумел выбраться из бурного моря, то он, адмирал Дрейк, тут совсем ни при чем! Значит, так судил Бог! А уж с Его суждением приходится смириться и коронованным особам.
Примерно так он и рассуждал, когда сброшенный за борт помощник взял да и объявился в адмиральской каюте…
Утром Костя сидел в каюте адмирала и завтракал с ним. На столе была парная говядина, приготовленная, как любил Дрейк, на углях, лиссабонское вино, которым сэр Френсис лечил свою голову, изрядно «поломанную» вчера двумя бутылками рома. Адмирал успевал есть, пить и говорить:
— Да, золота я захватил для казны Елизаветы несметное количество. У испанцев, конечно. Но никогда я не торговал иным товаром, — в голосе адмирала послышались горечь и разочарование.
— Каким же товаром? — спросил Костя.
— Живым. Черным, как говорится, «деревом». Еще двадцать лет назад один плимутский судовладелец, некто Джон Хокинс, взял да и поплыл к Африке, на ее западный берег. Не все страны на том берегу имеют многочисленное население, но он нашел такую страну. Это была Гвинея. Дикари совершеннейшие, ходят все голыми. А власть вождя там такова, что он может безо всяких околичностей приказать немедленно убить для него любую из его жен и тут же зажарить ему на костре самые вкусные и сочные части ее тела.
При этих словах Константин невольно вспомнил Ивана Грозного.
— Людоеды… — продолжал Дрейк, не заметив смущения собеседника. — Так чего же церемониться с таким народом? Умный Хокинс набрал с собой дешевых стеклянных бус, прочих блестящих безделушек, и за всю эту дрянь скупил у тамошний царьков большое количество черного товара.
— И что же он сделал с этим… товаром? — спросил Костя, чтобы только поддержать разговор.
— Как что? Думаете, стал их есть? Нет, друг мой! Он повез их на Эспаньолу, где хорошо продал этот товар испанским колонистам.
— А им зачем «черный товар»? Чтобы есть? — спросил Костя, который прекрасно знал, зачем.
— И опять же неверно! — хлопнул себя по ляжке Дрейк, серьезно поверив, что его странный помощник не догадывается о назначении такой сделки. — Испанцам на Эспаньоле черные нужны для того, чтобы обрабатывать землю. Не станет же белый человек, христианин, ковыряться в земле, если есть раб, которого уже никто не посмеет съесть, а только могут наказать палкой. Счастливы оказались все. И черные, потому что их никто не стал больше есть, белые испанцы, получившие работников, да и сам Хокинс. Наша добрая королева даже сделала его дворянином и присвоила ему герб, на котором изображен связанный черномазый.
— Ну, а лично ваши планы какие? — спросил Костя. На это Дрейк сделал задумчиво-мечтательное лицо и продолжил рассказ:
— Вот уже год прошел, как гавань Сен-Джон в Северной Америке и соседние с ней территории на Ньюфаундленде, — Дрейк концом длинной шпаги ткнул, не вставая, в карту, висевшую на стене, — объявлены владениями короны. А ее любимчик, такой же морской волк, как я, Уолтер Рели, уже успел основать там английскую колонию!
— И я уже догадываюсь, чего вы хотите! — с радостным лицом заявил Костя, выпивая лиссабонского вина.
— Да, вы правы! Мы поплывем в Гвинею, выменяем у тамошних вождей за бусы и пуговицы много «черного товара» и отвезем его в эту колонию! Пусть у каждого нашего колониста будет по двадцать или тридцать рабов! Да, пускай даже станут бить ленивых палками, но их уже никогда никто не съест. И, опять же, счастливы все: и черные, и наши белые, и я, получивший от наших хотя бы по двадцать золотых за раба, и даже королева Англии ее величество Елизавета. Представляю, как возрадуется ее сердце! Кроме того, черные обязательно будут приведены к Христовой вере, потому что наши переселенцы — народ благочестивый, набожный и не оставит людоедов без Слова Божьего.
Костя в душе кипел негодованием на добрейшего адмирала, загубившего своей рукой, наверное, не одну сотню белых христиан, когда отнимал у них золото. Он сказал:
— Итак, я понял, мы вначале плывем к западному побережью Африки, в Гвинею.
— Ну да, верно! — подтвердил Дрейк и снова пихнул в карту концом шпаги.
— А потом — на северо-запад, к Ньюфаундленду.
— Совершенно справедливо, друг мой! Хотите пройдем в трюм? Там я вам покажу бочки с блестящими безделушками. К тому же, я везу и бочки с дешевым и самым плохим ромом и джином.
— А это еще зачем?
— Говорят, что тамошние вожди и царьки очень повадливы на выпивку. Вообще, сведущие люди мне говорили: нужно начинать с угощения вождя, а уж потом рассыпать перед ним пуговицы и бусы. Вот тогда эти дикари совсем уж сходят с ума от счастья и готовы за пригоршню этого дерьма отдать целую деревню черных.
— Вы, конечно, будете кормить «черный товар» в дороге? — спросил Костя деловито. Он просто вспомнил, что иные торговцы этого практически не делали, применив формулу «пусть выживает сильнейший».
— А как же! Как скотовод заботится о том, чтобы привести на рынок вполне упитанную корову или овцу, так и я буду кормить их на убой. Я уже заготовил для них в трюмах много бочек с отрубями. Это очень сытная пища. И полезная для желудка, как утверждают доктора. От отрубей человек начинает толстеть, а толстый черный гораздо лучше худого. Как вы думаете, мой дорогой Росин? Ну не говядиной же мне их кормить, черт возьми? Что будут есть тогда мои матросы?
Костя выслушивал все эти планы со вниманием, будто он уже вошел в долю с этим представителем цивилизованной страны, где все дворяне ходят в испанских костюмах и защищают свою честь, пользуясь прекрасными миланскими рапирами. Он знал, что можно посадить эти пять кораблей на мель или подвести их близко к амбразурам фортов испанской крепости. Эскадра Дрейка разлетится в щепки. Но дорога-то проторена, уже известен новый способ обогащения — работорговля. И помешать постоянному наводнению американского континента черными невольниками нельзя. Он знал, что так будет, но ему почему-то, вопреки всей логике истории очень хотелось устроить так, чтобы эта экспедиция не состоялась. Пусть были бы съедены местными царьками несколько их подданных, но сэр Френсис Дрейк никак не должен был получить по двадцать соверенов с каждой черной души.
Как всегда некстати проснулось то, что Константин привык считать своим «внутренним голосом». Точнее, голос-то как раз принадлежал его приятелю Богдану, словно тот был рядом, а не в Москве, словно и не завершились их долгие споры. Да они и в самом деле не завершились…
«Ну и что ты собираешься делать? — насмешливо спросил „внутренний голос“. — Сейчас будешь долго доказывать, что белый работорговец не прав, зато прав черномазый царек-садист? Что съедение подданных — внутреннее дело его страны? Нет, братец, так оно не пойдет! Оба — и царек, и работорговец — мерзость одинаковая. Но последний-то хотя бы знает, чего хочет. А первый хочет „огненной воды“ да стекляшек! Перебить бы эту пьяную тупорылую сволочь, организовать бы негров — и никакой работорговец туда не сунется!..»
«Но ведь это не по людским законам…» — попробовал было возразить Костя. Но «внутренний голос» продолжал: «А знаешь, черных там столько, что они могли бы утопить всех этих европейцев минут за пять. Если бы захотели. Это, знаешь, как с „проклятыми испанцами“, разрушившими „прекрасную и добрую“ империю инков. Да была ли у тех испанцев хоть тысяча человек?! И ведь полезли — и завоевали! Ну и кто после этого достоин уважения? Может, все-таки безрассудно храбрые и доблестные испанцы, а не гнилая империя, переселявшая целые народы с особой жестокостью? Надо думать, прочие индейцы не слишком огорчились по поводу ее гибели».
«Внутренний голос» замолчал. Возражать было некому — а самое главное, нечего.
Они приблизились к зеленому, поросшему пальмами африканскому берегу уже спустя три недели плавания, прошедшего без всяких приключений. Ну, если не считать того, что один из матросов упился насмерть, добравшись до того самого джина, который предназначался Дрейком для гвинейским царьков. Но такая смерть для Константина, выходца из XXI века, удивительной не была.