— Не сбежит! Я его так по голове прикладом мушкета огрел, что не скоро бегать станет. Лишь бы выдержал путь! Не хочется что-то его на коня сажать, много чести будет этой падали.
Такие разговоры ходивших вокруг него воинов слушал Константин. Ему было досадно одно: его, прекрасного рубаку, да еще обладателя замечательного оружия так легко одолели при помощи удара прикладом в затылок! Позорище-то какое…
«Как я мог оставить без внимания свой тыл? — с досадой подумал Костя. — Вот так, очень просто, и закончился, Костя, твой вояж в Москву с честолюбивыми намерениями стать правой рукой правителя Руси Бориса Годунова. Слушался бы жены и сына, так и не случилась бы с тобой такая непруха. А теперь — конец. Бесславный конец. Тебя повесят, если не четвертуют за убитых тобою шведов, а оружие твое станет достоянием врага».
Грустные размышления Константина были прерваны ударами сапог в бока. Шведы, считавшие, что Костя не понимает их речь, пинками пытались заставить его подняться. И тут Константин на хорошем немецком произнес:
— Ладно, ребята, кончайте пинаться. Я понимаю, чего вы от меня хотите. Вяжите свою веревку, да и пошли к вашему коменданту. Я сам хочу с ним переговорить.
Константин поднялся под взглядами слегка оторопевших шведов и наемников, почувствовал, что на ногах он держится крепко, хоть затылок и болит. Значит, верст пятьдесят, которые, как понимал, отделяли эту деревню от шведских территорий, он самостоятельно преодолеть сумеет. Шведы после его фраз на немецком взирали на Костю с любопытством и каким-то затаенным страхом. Необычное оружие, которым пользовался этот одетый в русскую одежду человек, его прекрасное произношение — все вызывало настороженное любопытство.
— Слушай, — спросил один из шведов, — а ты случайно не из немцев? Не больно ты похож на московита…
— Я — человек вселенной, — с серьезной миной на лице решил пошутить Константин. Для него эта шутка была родом самоиронии — так он заявлял самому себе, что является лишним в этом мире, что нет у него ни родных, ни друзей, а есть одни лишь честолюбивые амбиции, которые сегодня и привели его к такому печальному финалу. Или, все-таки, не финалу?..
Враги не поняли, с кем они имеют дело, но веревку к его связанным впереди рукам привязывали с некоторой осторожностью, если не с аккуратностью. Потом конец этой веревки был приторочен к седлу одного из шведских коней, и шведы стали укладывать на лошадей четырех убитых товарищей.
— Видишь, что ты наделал?! — вдруг со злобой выкрикнул один из шведов, обращаясь к Косте и показывая рукой на тела приятелей, которые были переброшены через седла лошадей — едва не до земли свисали их мертвые руки. — За что ты их убил, человек непонятно чего?!
— Вы приехали грабить здешних жителей, — спокойно отвечал Константин, — и за это и поплатились. Сидели бы себе тихо на завоеванной земле, так и были б живы.
— Сегодня же вечером после допроса коменданта тебя разрежут на куски, ты это хоть понимаешь?! — прокричал все тот же швед. — Комендант отдаст тебя на волю гарнизона, как делает всегда, когда врагом задеты чувства всех! А ты нас сильно задел, человек непонятно чего!
— Ладно, не орал бы ты! — опять же спокойно сказал Костя. — Поговорим с вашим комендантом, а там — видно будет. Очень может быть, что он даже отправит меня к вашему королю. А с вашими… На войне как на войне — приехали на чужую землю, так будьте готовы отправляться в мир иной.
— В ад он тебя отправит, и не по самой короткой дорожке, — буркнул швед, и Костя заметил, что тот несколько смущен. — Ладно, поехали, парни. Что толку с ним говорить?!
Шведы, сев в седла, пришпорили коней, и Константин со связанными и вытянутыми вперед руками, влекомый одним из всадников, только успевал перебирать ногами. Шведы пустили коней рысью, не боясь того, что их мертвые товарищи, у которых болтались в разные стороны руки и ноги, могут упасть на землю. Через луки седел шведов были перекинуты мешки, как подумал Константин, с награбленным добром — скорее всего, с какой-нибудь едой или фуражом. Жеребец самого Кости, как заметил он, тоже был привязан за веревку к седлу одного из всадников. А переметные сумы с патронами, вещами и деньгами оставались на прежнем месте.
«И то хорошо, что патроны из сумы не выбросили, а деньги мои покамест не нашли», — подумал Константин и быстрее стал поспевать за всадником, тянувшим его.
На душе было тошно. Кажется, честолюбивые амбиции привели его к гибели. Но «внутренний голос» (Константин и не заметил, как он успел перемениться, стать злым и мрачным, а прежняя ирония куда-то пропала напрочь) продолжал нашептывать: «Выпутаешься, никуда не денешься! Тебя на Москве сам Годунов ждет не дождется…»
Теперь солнце ярко сияло в небе, и Константин без труда определил, что двигаются шведы на север, к своим территориям, скорее всего — к бывшему русскому Яму, ближе всего расположенному к рубежам, отделявшим завоеванные Швецией земли от тех, которые принадлежали государю всея Руси.
«Как же мне выпутаться из этой истории? — думал Костя, только и успевая перебирать ногами. „Внутренний голос“ никаких рекомендаций на этот счет не дал. — Представиться немцем, которого русские уже давно забрали в плен, после чего он стал у них служить? Все равно казнят — за убийство солдат его величества короля Швеции. Да и врать мне не пристало, ибо ложь — от дьявола, а я служу Богу! Заинтересовать коменданта своим оружием? Но они с легкостью разберутся в конструкции винтовки и револьвера, и я после этого перестану быть им нужным. Сказать, что я могу превращать обычное железо в булат, помянув, что и винтовка, и револьвер сделаны из этой сверхпрочной стали? Это можно. Но тогда — прощай мое намерение стать советником ратных дел московского царя. А шведскому королю служить — не в моих планах. Впрочем, для меня сейчас задачей первостепенной важности является сохранение жизни, а уж потом — карьера. Ладно, приедем в Ям — на месте и разберемся. Возможно, комендант без долгих рассуждений отдаст меня во власть воинов гарнизона, и никакие уловки, никакой гипноз не спасет меня от разъяренной толпы».
Так, стараясь поспевать за влекущей его лошадью, Костя часов за пять преодолел пространство верст в пятьдесят, и когда показались строения и деревянные башенки слабой и ветхой бывшей русской крепостицы, Константин понял, что оказался прав в своих предположениях — они добрались до Яма. Миновав посад и въехав в крепость через неохраняемые ворота, кавалькада двинулась по направлению к двухэтажному каменному дому с высокой черепичной крышей, построенному на европейский манер. Наверное, сделали это уже шведы, хозяйничавшие в Яме, переименованном в Ямбург семь лет назад.
Константин понял, что в этом доме и живет комендант городка.
Пока ехали по крепости, разгуливавшие здесь шведские воины, видя процессию, видя трупы соплеменников и связанного человека в русском кафтане, громко говорили:
— Эге, вот для нас потеху привели!
— Да уж, позабавимся сегодня с этим мужиком. Неслучайно ребята его на веревке привели.
— Наш старый Улаф добр к солдатам гарнизона. Всегда нам пленных отдает. Ему — не жалко, а для нас — забава. Вначале отрежем уши, потом — нос и губы, поотрубаем все пальцы на руках и на ногах, живот распорем, да и посмотрим, как он будет танцевать, запихивая вовнутрь свои кишки.
Все шведы рассмеялись, найдя шутку своего товарища очень остроумной. Как же они не были похожи на мирных и тактичных шведов двадцать первого века! Да было ли между ними хоть что-нибудь общее?!
Костя вспомнил, что шведы не всегда были тихим да мирным народом. Даже в двадцать первом веке в столице было, конечно, все спокойно, зато где-нибудь в «медвежьем уголке» мог попасться дорожный знак, посеченный автоматными пулями — след разборки местных мотоциклетных банд. Да и премьера шведского в свое время убил именно уголовник — ну где еще, скажите на милость, высокую государственную персону могут отправить на тот свет без всякого заговора, а просто «на слабо»! А уж в девятнадцатом столетии шведы и вовсе отличились на всю Европу — такого криминала и бандитизма, как там, не было ни в одной стране, тогда-то и прозвучала знаменитая фраза насчет перекрестка, который должны охранять двое полицейских, и никак не меньше. И начали выбивать дурь из мозгов шведских уголовников, да так, что иной раз вылетали и сами мозги. Только это и спасло страну, и превратило шведов в приличную и приятную нацию…
Эти же шведы не стеснялись проявлять зверость — по крайней мере, кое-что Константин разобрать из их слов мог.
Костя, каким бы смелым он ни был, похолодел, услышав о том, что его ожидает. И снова лицо Марфуши, полное печали и укора, встало перед его глазами. А между тем процессия остановилась перед высоким крыльцом комендантского дома. Все шведы спешились, а один из них, минуя караульных, стоявших с мушкетами у дверей дома, вошел в здание. Вскоре он появился на крыльце со старичком низенького роста, почти карликом. Его длинные седые волосы жидкими прядями падали на плечи. Швед что-то говорил ему, показывая то на трупы убитых, то на Константина, и старичок со скорбью на лице кивал. Потом что-то произнес, и швед сбежал с крыльца, направился прямо к Косте и перерезал веревку, которая привязывала пленника к конскому седлу.
— Иди, — сказал он Константину по-немецки. — Наш комендант хочет с тобою говорить.
И толкнул в спину.
Костя пошел к крыльцу, заметив, что за его спиной с обнаженными палашами следуют двое шведов. Третий нес на плече винтовку Константина, а руках держал револьвер и саблю, вытащенную из ножен. Другой швед, перекинув через плечо, нес переметные сумы пленника. Вошли в дом, они миновали две комнаты, и Костя был введен в просторный и хорошо обставленный кабинет, где стены были обтянуты шелковыми обоями и на них висели замечательно написанные картины, по большей части морские пейзажи. Карлик-комендант сидел за большим деловым столом.
Когда Константин в сопровождении конвоя вошел в кабинет, комендант тотчас резко произнес по-немецки (как видно, ему уже успели доложить, на каком языке следует обращаться к пленнику):