После этого случая Костю стали считать колдуном, способным выгнать злого духа из больного человека не при помощи погремушки и заклинаний, а с одной лишь палочкой в руках. И он понял, чем должен здесь заниматься.
Впрочем, кое-кому слава бледнолицего шамана пришлась весьма не по нраву. А именно, прежнему шаману. Тот ничего не сказал, но злость затаил. В свое время Косте досталось от цивилизованных лекарей-коновалов. Но сейчас он не представлял, что и в Африке отношение к выскочке будет примерно таким же. И продолжал помогать, чем мог.
Впрочем, удавалось не все. Одного мальчика в лесу укусила гремучая змея, и он умер, как ни старался Костя вытянуть яд. Слишком поздно его разыскали. Так что Константин решил, что должен запастись сыворотками для борьбы с разного рода змеями. Для этого с мешком и палкой, имевшей развилку, он ходил по лесам и полянам, оглядывал ветви деревьев, потому что некоторые виды ядовитых змей поджидали жертву именно там, и, прижав головку змеи развилкой палки, отправлял ее в мешок. Проделывать это надо было осторожно. Ведь, казалось бы, хватать змею ближе к голове — дело опасное. Но гораздо опаснее брать ее с хвоста, вот тут укуса точно не избежать.
Придя домой, он заставлял змею отдать свой яд, подставляя чашечку из глины под передние зубы, а потом делал сыворотку.
Та’Нгебе, которая уже охотно отзывалась на Таню, была в ужасе от подобных занятий своего супруга. Зато за неделю удалось сделать противоядие против всех известных Косте ядовитых змей. Он спас от укуса гадов ползучих не меньше двух десятков людей из своей и соседних деревень.
Вот в тот день, когда его позвали в одну из соседних деревень, и прозвучал первый звоночек — положение его здесь, в этом мире детей природы, не менее шатко, чем в Московии или где-нибудь в Европе. Костя даже не обратил внимания, что деревенский шаман зачем-то побежал к вождю Кунду-туре. И совещались они довольно долго.
А уже после, поздно вечером, когда Константин возвратился обратно, слегка взволнованная «Таня» сообщила: вождь Кунду-туре очень недоволен тем, что белый шаман лечил людей из другой деревни, с которой он сейчас находился во вражде.
Здесь имелось не только примитивное единобожие, но и не менее примитивная политика. Но Константину все еще казалось, что эти «бесхитростные» люди гораздо более приятны в общении, чем европейцы, которые ставят превыше всего закон, или даже ставшие родными московиты. Даже «внутренний голос» замолчал. Константин ощущал, что навсегда порвал с прошлым и с цивилизацией. И нельзя сказать, что такая жизнь ему не нравилась.
Но, как известно, можно создать сыворотку лишь от гадов ползучих. От гадов двуногих противоядия нет… Особенно — от вождей. И от шаманов.
Костя лечил умалишенных. Были в округе и такие, в основном — женщины-кликуши. Лечил гипнозом. Когда свидетели таких сеансов видели, как «Коста» лишь прикосновением рук к вискам больного усыпляет его, а потом начинает отдавать приказания, и тот подчиняется, они верили: «колдун» забрал на время у этих людей душу. И Константина начали опасаться всерьез. Может быть, такого бы и не произошло, но в дело снова вмешался черный шаман. Скорее всего, именно он первым и высказал идею насчет «заимствования душ». А много ли надо практичным, но до жути суеверным неграм?
Но пока что практичность побеждала. И Константин продолжал лечить людей, и даже не предполагал, что над ним собираются тучи.
Флора, среди которой он жил, оказалась столь богата, что он собрал огромную коллекцию трав, высушил их и успешно применял. Правда, приходилось проверять все на себе — ну, не на пациентах же?! И порой Косте приходилось оставаться в хижине с недомоганием — его-то никто не лечил.
Зато он научился с легкостью выводить у малышей и взрослых глистов, лечить все внутренние органы исключительно травами и рукоположением. Константин вправлял кости, выпрямлял позвоночник, а у одного охотника, нечаянно раненого приятелем стрелой, извлек глубоко засевший костяной зазубренный костяной наконечник, наложив на рану волокнистое растение, используемое в качестве ткани, с густым слоем мази собственного изготовления. Через пару дней наконечник вышел из тела сам. Раненый отдал его товарищу, и тот даже снова приделал его к стреле.
Костя принимал роды и лечил женские болезни, которыми напропалую страдали здешние женщины, ходившие голыми и не соблюдавшие правил гигиены. Однажды собрав всех негритянок в кружок, Костя провел с ними беседу, имевшую для них некоторые благотворные последствия. По крайней мере, болезней стало меньше.
В плане домашнего благоустройства, Костя показал, как можно сделать ручной жернов, а не разбивать зерно в деревянной ступе пестом. Показав на коз, у которых была довольно длинная шерсть, он сказал, что из этой шерсти может получиться отличная ткань. Настриг шерсти, на примитивной прялке сумел выпрясть из нее нить, а потом показал мужчинам, — у женщин бы не получилось, — как сделать ткацкий станок. Ткань получалась неширокой, да и не нужна она была в жарком климате, но женщины, сумевшие ее изготовить, получили способ щеголять набедренными повязками перед своими товарками.
Мужчинам он показал, что гораздо быстрее и удобнее не пользоваться двумя палочками для добывания огня, а брать два куска кремня и трут. Потом предложил им же заменить лодки-долбленки, на изготовление которых уходила уйма времени, лодками на гнутых шпангоутах. Они обтягивались обработанными каучуковым соком звериными кожами. Да и два весла с двух сторон, прилаженные на уключинах, очень понравились аборигенам.
Словом, Костя вовсю вжился в роль Прометея местного значения, и нельзя сказать, что ему это не нравилось. Наоборот, он наконец-то стал кому-то нужен! И он делится знаниями не об оружии, а о полезных и действительно необходимых вещах!
Константин прослыл если не за бога, то, во всяком случае, за очень умелого колдуна. Вероятно, это его и спасало на первых порах от гнева шамана. «Таня» просто таяла от счастья, когда он появлялся рядом с хижиной.
Кстати, забеременела его подруга очень скоро, и Костя всячески оберегал ее от усилий или подъема тяжести. Все видели такое отношение мужа к жене, а в деревне, где мужья часто до полусмерти избивали своих жен, это было необычно, поэтому вызывало некоторую зависть у соседок. Мало того, иные мужчины, видя, как Костя обращается со своей женщиной, стали подражать ему. Константин видел это, а поэтому еще более подчеркнуто ухаживал за женой, желая внедрить в мужскую половину общины доброту и сердечность.
Как только со знаниями языка стало все более или менее в порядке. Костя решил побольше узнать о том, как это странное племя пришло к единобожию. Обыкновенно считается так: язычество связано с первобытным строем, происходит переход к рабовладению — и среди богов начинается деление на высших и низших. Но язычество при этом никуда не девается. А уж потом, с созданием империй, и возникают единобожные религии.
Теория эта не объясняет ровным счетом ничего. Константин об этом подозревал, а вот теперь окончательно в том убедился. Негры, незнакомые с цивилизацией, еще не перешедшие (хотя и стремившиеся) к рабовладению, были на пути к единобожию!
Пожалуй, ответ надо было искать в легендах племени. И точно: выяснилось, что племя — пришлое. Когда-то, давным-давно, оно прибыло на побережье откуда-то с востока. Откуда именно, оставалось только догадываться.
Догадка пришла довольно быстро — когда зашел очередной разговор о тех самых белых пришельцах, которых вынудили бежать на их корабли при помощи копий. Константин взял, да и сказал, что на самом-то деле вождем того самого белого племени была женщина. Он полагал, что вождь и его приближенные разразятся смехом. Однако ничего подобного не произошло: Кунду-туре и его «вельможи» выслушали сообщение молча и даже как-то задумчиво. После этого вождь заявил: когда-то, давным-давно, когда племя было куда более многочисленным и жило на стороне восхода, вождем была женщина. И звали ее Сабха или Сапха — этого не упомнят даже старики.
Зато хорошо помнил Константин. Царица Савская! Ничего другого и вообразить было невозможно!
Значит, племя когда-то было вполне культурным. А одичание произошло позднее, во время трудного перехода через всю Африку. Вот из-за чего произошел сам переход, легенды говорили туманно. То ли из-за врагов с севера, то ли из-за разразившегося голода. Так или иначе, миграция оказалась необходимой. Да и единобожие объяснялось очень даже просто.
Он прожил у черного племени год. Когда появился его ребенок, столь непохожий на всех детей, которые рождались от Марфуши, Константин вдруг вспомнил родную сторонку, псковское неяркое солнце, серое небо, осенние перелески с пожухлой травой, караваны галдящих гусей, плывущих в небе только в известном им самим направлении. Он вспомнил, как любился он со своей милой женой, как топали в лапотках вокруг обеденного стола Степашка, Никитка, Маланья, прося до обеда хлебушка… Простые лица русских людей вспомнил Костя — и в горле так защемило, что захотелось волком завыть, да так громко, чтобы вой этот перенесся через океан, через все земли и достиг того дома, который он, как казалось, покинул навсегда. И еще вспомнил он, как целовал синие губы головы своего убитого сына…
…И зарыдал Костя, понимая, что никогда уже не будет у него всего того, что осталось за спиной. Теперь в его жизни останутся только эти хижины, черная жена, черный сын и черное-черное небо по ночам, усеянное крупными, как его теперешние слезы, звездами. Люди приветливые, хорошие, простоватые — да все равно чужие…
Порой Константин ловил косые взгляды туземцев, но не придавал этому никакого значения. И так продолжалось до очередной попойки с вождем (подозрения его оказались верными — племя прекрасно знало о том, что такое «огненная вода», вот только она не была столь крепкой и некачественной, как та, что привез Дрейк). Подняв очередную чашу во здравие вождя Кунду-туре, Константин ощутил, что глаза как-то сами собой слипаются, и нет сил даже для того, чтобы подняться. Так он и растянулся — прямо на полу хижины.