– А эта тряпка для чего? – кровь возвращалась в затекшие кисти, и теперь они нестерпимо болели. Постанывая, Ирка наклонилась за одеянием, больше всего напоминающим разрисованный крестами и языками пламени мешок с дырками для головы и рук.
– Они думают, что в нем вы не сможете околдовать их. И еще… – ведущий на мгновение замер и выпалил: – В нем удобно пытать.
Ирка замерла. Она держала в руках холщовую тряпку, специально сшитую для того, чтобы палачу было удобно ее, Ирку, пытать. Пытать по приказу тех людей, которые сейчас равнодушно сидят за большим дубовым столом. Им абсолютно все равно, что она живая, что ей будет больно… Дальше мысль просто остановилась, увязла в непроходимом киселе недоступного пониманию ужаса.
– Панна Ирина, – торопливым шепотом забормотал ведущий. – Вы должны немедленно спасаться отсюда! Если они вас замучат, если переломают вам пальцы тисками… – шепот ведущего стал хриплым и шершавым, вполне подходящим для плохо оструганной скамьи. – Тогда мы все пропали! И вы, и ваши друзья, и… я тоже! Вас сожгут прямо тут, в третьем туре квеста, слышите!
– А правда, гадалка, чего ты на них морок не наведешь, как на табор навела? – скособоченный цыганенок Богдан, придерживая ладонью ребра, которым досталось от сапога стражника, подковылял к Ирке. Похоже, после говорящего медведя и прыжка на коне сквозь стену да прямо в пыточное подземелье говорящая скамья с глазами его уже не напрягала.
– Думаешь, я не пыталась? – яростно прошептала в ответ Ирка. – Не получается!
Может, те самые верба, соль и воск на шее у ксендза, может, что-то еще, но было в этой жуткой камере нечто, мешавшее Ирке, от чего заветные Слова точно рассыпались, таяли в голове.
– Нам конец, – безнадежно простонал ведущий.
Ирка торопливо сунула голову в прорезь одеяния и завозилась под ним.
– Коза – это вороной? Леонардо? Потому и ржет? – быстро спросила она закатившего глаза от отчаяния ведущего.
– Да, – простонал он. – А ваш чепец – это треуголка. Не потеряйте их, без них вам последний тур не пройти. Впрочем, до него и не добраться. Мы все останемся здесь. На мне будут сидеть…
– Меня вообще сожгут, так что можно, я не буду вам сочувствовать? – ядовито процедила Ирка. Снимать и надевать, похоже, уже было нечего, так что сейчас все и начнется. «Кто-нибудь, заберите меня отсюда!» – в панике подумала девочка.
– Слушай, гадалка, плохое тут место. Забрала б ты нас как-нибудь отсюда? – с надеждой глядя на Ирку, попросил Богдан.
Ирка подавилась зарождающимся плачем.
– А сам? – возмущенно прошипела она.
– Сам я в прошлый раз, когда конь был, – с достоинством возразил Богдан. – А на козе я скакать не умею.
Ирка не могла не признать, что в этих словах есть определенный резон.
– Какое условие третьего тура? – спросила она ведущего.
– Предсказание, – выпалил тот. – Вы должны получить предсказание на будущую игру. У… упыря, – робко закончил он.
– У кого предсказание? – охнула Ирка, роняя на пол последнюю снятую с себя вещичку.
– Упыря, – виновато повторил ведущий. – Только я не могу сказать, где его искать, – добавил он. – Заклятье Бабы-яги не дает.
– Что ты там бормочешь, ведьма? – вскинулся ксендз, все это время ошеломленно изучавший снятые с Ирки драные бежевые колготки. – Если надеешься на чары, так должна уже убедиться, что твое колдовство не действует! – самодовольно закончил он.
– Убедилась! – сквозь зубы процедила Ирка. Она напряглась, покосилась на свои пальцы. Вот зараза, хоть бы один коготь высунулся. Или зарычать как следует… Не получается! Она с тоской поглядела на отобранные у нее флаконы и банки. Ей бы сейчас хоть какое зелье или порошок – она бы справилась. Но стража не даст ей добраться до стола, на котором пузатый ксендз с истинно научным любопытством растягивал во все стороны Иркины колготки.
– Не знаете ли вы, достопочтенный отец Герман, для какого вида преступного околдования применяют ведьмы одежду из паутины? – наконец, не выдержав, спросил ксендз, подсовывая колготки отцу Герману прямо под закрывающий лицо капюшон.
Тот слегка отпрянул, потом отрицательно покачал головой.
– Для меня сие тоже загадка. Думаю, коллега, мы столкнулись с новым явлением в мировой демонологии, – оценивающе пощупав колготки, сообщил он.
– Тем лучше! – с энтузиазмом подхватил ксендз. – Нас смело можно считать первооткрывателями. Еще солнце не сядет, как мы будем все-е знать, – многообещающе поглядев на Ирку, а потом переведя взгляд на многочисленные пыточные приспособления, процедил он.
– Солнце еще не село? – чувствуя, как ее охватывает судорожная дрожь, пробормотала Ирка.
– До заката остался один час семь минут и секунд двадцать, – любезно ответил ей отец Герман.
Первые сутки квеста, считай, уже миновали. И кажется, для Ирки они станут последними.
– Вы что, корабельный хронометр, отец мой? – хрипло хмыкнул ставший очень молчаливым хорунжий. – Да и тот никаких таких секунд не знает…
– Я всегда очень точно чувствую закат, – тихо выдохнул отец Герман из-под капюшона. – У нас еще есть время…
– Взяться за ведьму! – восторженно подхватил ксендз.
– А может, почтенные панове все-таки начнут с козы? – выглядывая из-за дыбы, куда его зашвырнули стражники, неожиданно влез дедок. Ну да, он же и так долго молчал!
Привязанная у судейского стола коза, словно понимая его слова, моментально откликнулась негодующим ржанием.
– Ой, а вы помолчите, вас никто не спрашивает! Нет, я, конечно, понимаю, что панове судьи люди образованные и лучше знают, что им со всем этим делать… – старикан широким жестом обвел весь пыточный арсенал. – Но если бы кто спросил старого Хаима Янкеля… – он предупредительно поглядел на судий, явно давая им возможность спросить. Все трое каменно молчали, и старик вздохнул: – Ну так Хаим Янкель все равно скажет, он же не коза, чтобы ржать! По моему разумению, ежели коза все равно говорит не по-козьему, так, может, она и панам судьям чего-нибудь скажет – доступное их разумению? Что?.. Я что-то не то говорю?
– Стража, наведите порядок, – голос у отца Германа стал совершенно каменным.
Продолжая позевывать, инклюзник повернулся… и с ленивой небрежностью сунул старику кулаком в зубы. Дедка унесло к стене. Скарбник примерился утихомирить козу ударом кулака промеж рогов, но та развернулась к нему задом и в лучших традициях графского вороного Леонардо засадила копытами в живот. Скарбника согнуло пополам.
– Ежели чародеи имеют глупость творить свои колдовские дела купно, то есть группою, – переждав воцарившееся столпотворение, процедил отец Герман, – допрос с пристрастием, сиречь пытки, следует начинать со слабейшего, дабы потом его показания уличали сильнейшего. Ведьма упорна в своем преступлении и станет сопротивляться. – Взгляд из-под капюшона переполз на Богдана. – Мальчишка показал необоримую склонность ко лжи… – Его голос стал почти неслышным, когда он коротко обронил: – Начнем со старика.
Мгновение Ирка не чувствовала ничего, кроме ошеломляющего, лишающего сил облегчения. Ее не тронут сейчас! Ее не бросят на страшную скамью, не закрутят у нее на пальцах тиски… Ее не будут мучить! Ни ее, ни Богдана! Палачи взяли другого, а они получили отсрочку! От затопившей ее радости кружилась голова, она практически не слышала диких воплей невезучего деда…
– Пожалуйста! Не надо! Пощадите! – кричал старик.
А гнусавый голос ксендза монотонно спрашивал:
– Когда ты вступил в союз с дьяволом? Что обещала тебе ведьма за помощь в околдовании нашего короля? Использовал ли ты выкачанную из убиенной девы кровь для свершения гнусных обрядов?
– Я ни в чем не виноват! Я никого не убивал! Я дома был! Меня люди видели!
– Тем хуже для тебя, – обронил отец Герман. – Значит, твоя связь с дьяволом столь тесна, что нечистый принял твой облик, дабы ввести в заблуждение свидетелей и дать тебе возможность свершить свое мерзкое деяние безнаказанно! – И после долгой паузы равнодушно распорядился: – Садите жида на «стилець».
У Ирки потемнело в глазах, а потом, словно в выставленном на паузу «дивиди», перед ней возникла картинка. Настолько невозможная, что Ирка чуть не решила, будто чудом вернулась домой и сдуру решила поглядеть фильм ужасов.
Скарбник и инклюзник развернули деда к стулу, грубо сколоченному из досок, в принципе, довольно обычному, если не считать десятка длинных заточенных гвоздей, торчащих в самом центре.
– Насаживай точно посередке, – поучительно сказал стражник-скарбник инклюзнику и прицельно прищурился, глядя то на старика, то на острия. – Чтоб не ерзал шибко на гвоздиках, ровненько чтоб торчал, как свечечка!
Старик слабо, безнадежно рванулся…
И тут Ирка поняла, что все взаправду. Что эти два заигравшихся беспамятных дебила и впрямь собираются посадить деда… на этот «жидивський стилець»! Гвозди действительно, на самом деле вонзятся в него, проткнут насквозь, долго и мучительно убивая старика. И такое уже происходило раньше – все, написанное в учебнике истории, люди делали с людьми на самом деле! И они снова собираются сделать это, на глазах у нее, Ирки Хортицы, наднепрянской ведьмы! Свет померк – красное марево залило взгляд, она видела только очертания жуткого стула.
То странное, непонятное, что сдерживало Ирку, вдруг словно попятилось – будто насмерть испугавшись.
Неконтролируемый поток чистой силы хлынул в Ирку: через глаза, ноздри, каждую пору, клетку ее тела.
Стул разлетелся вдребезги, щепки, как стрелы, брызнули во все стороны. Гвозди шрапнелью разлетелись по камере, заставив стражников бросить старика и метнуться за дыбу. Троица судей дружно залегла под столом. Пыточный балахон пылающими крыльями развевался вокруг темного силуэта ведьмы. Тьма рвалась наружу и выливалась в окружающий мир нестерпимо ярким слепящим светом. На мгновение Ирке показалось, что ее саму разорвет на атомы, но когда боль стала невыносимой, достигла той точки, где все кончается или, может, только начинается, она внезапно прекратилась.