Наконец совсем рядом с фальконером показался темный корпус корабля. Выглядел он огромным и зловещим — пятно непроницаемой черноты на фоне чуть более светлого неба.
Сердце Тарлаха бешено забилось. Теперь его подгонял не страх, во всяком случае не тот цепенящий ужас, который он испытал в первые минуты спуска. Его охватило знакомое возбуждение перед битвой.
Он нырнул и, когда снова вынырнул, оказался под изогнутым бортом первого из отведенных ему трех кораблей.
Тарлах, оставаясь в тени корабля, подождал, пока его зрение привыкнет к темноте и станет чувствительным к малейшим вспышкам света вверху. Это нужно, чтобы относительно быстро отыскать якорный канат.
Вот он! Фальконер устремился вперед быстро и бесшумно, как акула, и схватил канат. Потом глубоко вдохнул и опустился до того места, где должен сделать надрез.
Ухватившись за канат левой рукой и ногой, чтобы получить опору, он вытащил один из кинжалов и начал пилить трос.
Волокна оказались прочными и плотно сплетенными, и даже острое лезвие перерезало их очень медленно и с трудом. Задача осложнялась тем, что ее приходилось выполнять глубоко под водой, так, чтобы случайное перемещение корабля или воды не обнаружило бы надрез преждевременно.
Относительно медленное продвижение не пугало Тарлаха. Он не опасался, что его обнаружат. Даже если бы человек с самым острым зрением посмотрел на него с палубы, он не увидел бы ни его, ни легкие движения каната. Ведь и сам корабль покачивался на волнах под ветром. Что касается лишних звуков, то Тарлах действовал бесшумно, но даже если бы они и были, он тоже не тревожился бы: он сомневался, чтобы можно было что-то услышать, кроме шума ветра и ударов волн о борт.
Наконец он убрал кинжал в ножны. Небольшая часть троса осталась нетронутой, этого было достаточно, чтобы недолго удерживать корабль на месте. Когда буря еще усилится, всего немного, трос лопнет.
Должен быть еще один якорь. Султаниты не такие дураки, чтобы доверять в бурю единственной опоре.
Вскоре капитан обнаружил второй трос и подверг его той же операции, как и первый, только на этот раз он оставил совсем немного, только чтобы преждевременно не предупредить захватчиков об опасности. Одного взгляда на надрез достаточно, чтобы понять, что он вызван не естественной причиной.
Сделав это, Тарлах передвинулся ко второй цели. Она находилась очень близко, и ему опять повезло: буквально через несколько минут он нашел якорный канат.
К этому времени он уже немного привык к веревкам султанитов и надрезал канат быстрее.
Потом принялся искать второй, но тот все не попадался.
Фальконер приподнялся из воды, чтобы лучше видеть. Надрезанная веревка, за которую он цеплялся, была скользкой, и он не смог бы подняться по ней, но так, как вода уменьшает его вес, она служила достаточной опорой.
Используя слабый свет, Тарлах принялся искать второй канат.
Сильный порыв ветра обрушился на корабль.
Корпус под ударом покачнулся. Фальконер смотрел в другую сторону и потому поздно заметил опасность.
Голова его, казалось, взорвалась. Руки и ноги расслабились, и он пошел на дно, словно отягощенный грузом. Пытался справиться с водой, но тело ему не повиновалось. Должно быть, повреждена шея…
Тарлах пришел в себя, ощущая сильнейшую боль в легких. Он был без сознания всего несколько мгновений, иначе уже наглотался бы воды.
И прежде чем проклинать судьбу, которая вернула ему сознание, чтобы он полностью испытал беспомощность и муки смерти, руки и ноги его начали дико биться в чисто инстинктивном усилии спастись.
Чувствуя себя почти пьяным от облегчения, Тарлах заставил себя успокоиться и пошел вверх, уже не думая о том, где вынырнет на поверхность. Лишь бы прекратилось ужасное жжение в груди.
Наемник обнаружил, что находится совсем рядом с частично перерезанным тросом. Он ухватился за него и держался, вдыхая холодный, невероятно сладкий воздух.
Постепенно дыхание его нормализовалось, и он решил продолжить работу.
Наконец нашелся и второй канат, расположенный гораздо дальше, чем на первом корабле. Тем не менее потребовалось совсем немного времени, чтобы добраться до него и надрезать.
Последний корабль был расположен на значительном расстоянии от всего флота. Султаниты, очевидно, подчеркивали особое положение командующего даже в боевых условиях. Последней целью Тарлаха был флагманский корабль, который стоял обособленно от остальных.
Фальконер погрузился в воду. «Недавняя травма не сказалась на способности плавать, — размышлял он, — хотя голова болит ужасно». В его профессии нельзя слишком задумываться о своем состоянии, если хочешь выжить, а тем более преуспеть.
Хоть и флагманский корабль, он был защищен не лучше остальных. Тарлах отыскал канаты, и вскоре над кораблем тоже нависла угроза гибели.
Несколько минут Тарлах отдыхал. На сердце у него было тяжело. Задание выполнено, выполнено успешно, но он не радовался. Испытания еще не закончились. Остается вернуться назад, впереди долгий путь к утесу. Нужно будет сохранять предельную внимательность, чтобы спастись от нараставшей бури. Придется плыть безостановочно, зная, что самые большие усилия потребуются в конце, когда он совсем устанет.
Капитан глубоко вдохнул и нырнул. Он уже доказал сегодня, что может многое, и докажет это вторично. Необходимость мгновенно принимать решения и физические усилия вскоре вернут его к норме.
Так и оказалось. Возвращаясь, фальконер столкнулся даже с меньшими затруднениями, чем на пути вперед. Его больше не подгоняла необходимость торопиться, спало нервное напряжение, он плыл чуть медленней и потому имел немного больше времени, чтобы заметить смертельно опасные препятствия и прокладывать курс так, чтобы избежать их.
И хоть он стремился к отдыху и спокойствию, которые найдет наверху, утес все же как будто слишком быстро навис над ним, отбрасывая на море глубокую тень.
Теперь воин был в большей опасности, чем за всю ночь, если не считать того момента, когда по собственной неосторожности столкнулся с резко качнувшимся кораблем. Остальные пловцы тоже соберутся внизу. Он должен постараться не столкнуться с ними и в то же время не удариться о камни в поисках веревки.
Эти поиски оказались необыкновенно трудными. Веревок опустили очень много. Он это знал, но знал и то, что каждая — всего лишь тонкая нить в обширной темной ярости бури. Невозможно отыскать их на поверхности, где все равно слишком темно. А вода кипит водоворотом. Там никакое живое существо не выдержит.
Тарлах как можно дольше оставался под водой, но ему был нужен воздух, и каждый раз, когда приходилось подниматься, на него обрушивались волны и обратное течение, и он в конце концов начал думать, что не выживет.
Прошло очень много времени, прежде чем Тарлах сумел найти и схватить одну из драгоценных веревок. Добившись этого, он начал пробираться по ней с лихорадочной скоростью, опасаясь, что волна вырвет канат у него из рук.
Легкие его готовы были лопнуть, когда Тарлах добрался до отягощенного грузом конца веревки. Не обращая внимание на боль, он продел ноги в петлю и отрезал камень, удерживавший веревку. Трижды быстро приподнимался и изо всех сил дергал ее. Потом принялся ждать.
Достаточно ли этого? Уловят ли наверху заранее условленный сигнал или решат, что это просто дрожь от ветра и волн?
Там должны действовать быстро! Грудь его уже разрывалась, вопреки воле легкие готовы были набрать воды и тем кончить эту страшную боль.
Тарлах знал, что остаются секунды, прежде чем этот рефлекс победит. Он начал подниматься к поверхности, таща за собой веревку. Он понимал, что, делая это, сильно рискует, но больше оставаться под водой нельзя, это тоже смерть.
Веревка натянулась. И начала быстро двигаться.
Фальконер прекратил сам подниматься и повис, позволив тащить себя. Вся его воля теперь направлена была на то, чтобы не вдохнуть, не наглотаться воды.
Голова его вырвалась на поверхность. Он с такой быстротой вдохнул воздух, что сразу закашлялся. Это неважно. Ничего не имеет значения, кроме того, что он снова может дышать.
Фальконер оставался в таком состоянии оцепенелой эйфории, пока его не подняли над водой. Если он хочет избежать ранений на этой последней стадии пути, ему еще предстоит работа.
Как уже делал во время спуска, он с помощью ног отталкивался от стены. Получалось труднее. Усилился ветер. Он яростно набрасывался на воина, угрожал сбросить вниз, даже так близко от безопасного берега.
И дождь тоже мог сорвать его с веревки. Он падал, казалось, сплошной стеной. Эта стена словно наносила сильные удары по телу.
В редкие моменты затишья Тарлах прислонялся лбом к веревке. Он был бесконечно рад, что ему не нужно применять собственную силу.
Он все равно не смог бы это сделать. Слишком долго пробыл в воде. Мышцы его утратили гибкость, обычно проворное тело казалось тяжелым и неуклюжим, словно сделано из плотной тропической древесины. Даже если бы воин потребовал от него усилий, тело не послушалось бы его. Он был прав, когда приказал, чтобы пловцов поднимали сверху.
Подъем занимает слишком короткое время, чтобы холод при нынешней температуре стал серьезной опасностью, тем не менее его нелегко выдержать, как будто сама природа мстила за жертвы, которые вызовут его действия этой ночью. Холод приникал сквозь разорванную одежду, как когти тех злобных существ, что обитают в Большом Зале Демонов.
Руки Тарлаха онемели, но он еще крепче цеплялся за веревку. Если разожмет их сейчас, упадет и, вероятно, разобьется о скалы.
Кончится ли когда-нибудь этот утомительный подъем?
Тарлах заставлял себя ждать, подавляя нетерпение. На неудобства он перестал обращать внимание, решив, что их все равно не избежать. Ему нужно вытерпеть, и он намерен это делать, как подобает фальконеру. Как бы ни было трудно, он знал, что когда-нибудь это закончится.
И действительно. Тарлах увидел над собой в нескольких дюймах край карниза. К н