И мгновенно увидел эти слова так же явственно, как услышал. Я был потрясен, я онемел от изумления: могу поклясться, они были подобны огненным стрелам, выпущенным из того оружия, которого мне так не хватало. Они ударили в землю там, где бежали серые, производя такое же действие, как вспышки боевого кнута Этутура. Все это сопровождалось раскатами грома. Потом над нами послышался зловещий визг. Этутур, запрокинув голову, крикнул что-то, но я не разобрал. Кнут взметнулся в воздух, и визг резко оборвался; с неба что-то упало и, ударившись о землю, взорвалось, обдав нас клубами черного дыма, зловонного и удушливого. Шапурн и Шил, не успев на всем скаку свернуть, пронесли нас сквозь этот дым, и, что удивительно, я не заметил на земле никаких останков.
Мы вырвались из зловонной завесы дыма, и тут я услышал вой серых и пронзительные, леденящие кровь крики из травы. Да, это были расти, они шли на нас цепью. Рентаны забили копытами и, встав на дыбы, завертелись на месте. Этутур, щелкая кнутом и поджигая траву, расчищал путь. С серыми мы столкнулись там, где начиналась дорога на Ха-Гарк, и приняли бой. Мой меч со скрежетом рассекал тела врагов, а острые когти и лязгающие зубы впивались в бока Шила, и он выл от боли. Тогда я снова выкрикнул те слова и увидел, как пламенеющие стрелы опаляют шкуры серых.
Затем раздался сокрушительный грохот, перекрывший шум боя. Этот удар, казалось, обрушился в равной степени на всех нас. Оглушенный, я приник к спине Шила и увидел, что рука Этутура безвольно упала вдоль тела, хотя пальцы не выпустили кнут. Серые бросились врассыпную, зажав уши руками-лапами, дергая головами, как в агонии.
Не знаю, скоро ли я очнулся. Я почувствовал, как дрожит подо мной Шил. Он сделал шаг-другой, и, приподнявшись, я увидел, что он двинулся за Шапурном по дороге на Ха-Гарк, а Этутур едет, опустив голову, словно в забытьи.
Я хотел посмотреть, не преследуют ли нас враги, но не смог повернуться, все еще находясь в каком-то оцепенении. Когда я наконец оглянулся, никаких признаков преследования не было; исчезло и зловоние, сопровождавшее нас от самого озера, но воздух был насыщен другим запахом – металлическим, непонятного мне происхождения.
Когда мы проезжали среди развалин, Этутур очнулся и, обернувшись, посмотрел мне в глаза. Он был очень бледен, взгляд его выражал отчуждение.
– Больше никогда этого не делай! – Слова его прозвучали как приказ.
– Я сам не знаю, как…
– Ты призвал древние Силы, и они тебе ответили. Никогда не прибегай здесь к колдовству, чужеземец. Я не знал, что ты можешь вызывать Силы…
– Я и сам не знал, – сказал я, и это было сущей правдой. – Не понимаю, как это вышло. Я воин, а не колдун.
Я все еще не мог поверить в происшедшее. В Эсткарпе существовало твердое убеждение: управлять тайными Силами и сообщаться с ними могут только колдуньи. Однако мой отец обладал некоторыми сверхъестественными способностями, и даже сами колдуньи признавали это. А моя мать, госпожа Джелита, разделила с ним свою Силу, взлелеянную разумом и волей.
Но с меня было довольно случившегося. Мне хватило мудрости понять: пользоваться такими вещами без подготовки, без необходимой защиты – явное безрассудство, которое может принести вред не только мне, но и всем окружающим. Этутур мог быть уверен, больше я этого не сделаю. И все-таки, вспоминая неописуемый грохот, потрясший все вокруг, я задумался о том, что бы это могло быть и откуда.
Очевидно, этот удар надежно защитил нас: мы окончательно убедились, что погони нет, и вскоре, проехав по ступенчатой дороге, ведущей из Ха-Гарка, достигли границы Долины.
Теперь мы ехали между камнями, на которых были высечены оберегающие знаки, которые отчасти были мне известны, и Этутур, останавливаясь, водил над каждым из камней рукой. Я понял, что он снова замыкает и приводит в готовность защиту Долины. Этутур подъехал к самому большому камню – Эвтаяну; глубоко врезанный знак был инкрустирован зеленым.
– Подойди, приложи сюда ладони, – повернувшись, приказал мне Хранитель Зеленой Долины.
Я почувствовал легкое раздражение: он явно подозревал, что я представляю для Долины опасность и ради блага ее обитателей меня нельзя больше пускать в ее пределы. Он хотел испытать меня. Однако я сделал, как он велел, – соскользнув с потной спины Шила, подошел к камню и приложил ладони к магическому знаку. Никакое зло не могло не то что прикоснуться, но даже приблизиться к нему. С замиранием сердца дотронулся я до холодной неровной поверхности камня, ощущая на ней принесенные ветром песчинки. Под моими пальцами в камне произошла неуловимая перемена. Я увидел – или мне это только показалось, – что зеленая инкрустация стала ярче, а сам камень немного нагрелся. Но со мной ничего не случилось, и не последовало никакого предзнаменования. Прижимая ладони к камню, я взглянул на Этутура:
– Теперь ты убедился, что перед тобой не предатель?
Он в замешательстве смотрел на камень. Потом провел рукой по глазам, словно стирая пелену, мешавшую смотреть.
– Не знаю, что ты за человек, Кемок, но, похоже, ты не причинишь нам вреда. Я должен был в этом убедиться. – Он говорил извиняющимся тоном.
– Это твой долг.
Конечно, так оно и было, хотя недоверие Этутура задело мое самолюбие. Он не имел права проводить в Долину того, кто мог оказаться связанным с Великой Тенью. А что Этутур знал о нас, троице из Эсткарпа, кроме того, что мы делали после появления в Эскоре?
Был уже вечер, когда мы подъехали к домам, оплетенным вьющимися растениями и крытым голубовато-зелеными перьями. По пути к нам присоединились люди Этутура. Никого из тех, кто сопровождал Динзиля, видно не было, и я почувствовал облегчение.
Спешившись на площадке, где раньше проходил совет, мы увидели нетерпеливо ожидавшую нас толпу. Лица у всех были серьезные, первой заговорила Дагона:
– Тут было… – она не могла подобрать слова, – что-то невообразимое. Что случилось? Вы не знаете?
– Спросите у Кемока, – коротко ответил Этутур, и все внимание обратилось на меня.
Килан явно был изумлен, Каттея, стоявшая рядом с ним, слегка нахмурилась.
– Не знаю, – сказал я. – Нас чуть не взяли в три круга серые и расти. Я только произнес слова, которые вычитал в Лормте… Сам не пойму, как это вышло. А потом… потом…
– Последовал ответ, – сказала Каттея. – Какое недомыслие – соваться не в свое дело! Ты же не обучен колдовству!
Впервые в жизни я встретил в ней – нет, даже не то недоверие, которым недавно ошеломил меня Килан, – а явную неприязнь. Каттея словно закрыла от меня свои мысли, и это было необъяснимо. Может быть, ею двигало убеждение, внушенное колдуньями, будто ни один мужчина не способен овладеть тайным знанием? Но все равно это было так не похоже на Каттею, что я не мог с этим примириться. Она отдалялась от меня, а я был слишком уязвлен, чтобы просить объяснения, и инстинктивно боялся этого: мы часто цепляемся за неопределенность, опасаясь узнать истину.
Я обратился не к сестре, а к Дагоне:
– Не сомневайтесь, такое больше не повторится. Это была случайность.
Дагона шагнула вперед, положила руки мне на плечи и снизу заглянула в мои глаза, поскольку я был выше ее. Она ответила мне не мысленно, а вслух, несомненно желая, чтобы ее слышали все остальные:
– Скрытое в человеке – сила, воля или дар – проявляется, когда приходит необходимость. Ты получил ответ, и это потрясло всех нас: мы думали, Великие давно покинули эту землю. Но теперь благодаря тебе знаем, что нам необходимо считаться с ними, а это очень важно знать. Ты оказал нам сегодня огромную услугу.
Ее слова разрядили всеобщее напряжение, и Килан спросил, каков результат наших переговоров с кроганами. Узнав о неудаче, он помрачнел; Этутур в свою очередь спросил о фасах.
– Они даже не вышли на свет факелов, – ответила Дагона. – Остается только гадать: то ли они решили соблюдать нейтралитет, то ли вступили в союз с врагом.
– Есть и другие вести, – сообщил Килан. – Дозорные на вершинах дали сигнал: из-за гор подходит еще один отряд.
– Надо их встретить и провести сюда, – сказал Этутур. – Я уверен, приспешники Тьмы сделают все, чтобы помешать нам собрать войско.
Я направился к одному из местных бассейнов, чудесным образом восстанавливающих силы, чтобы искупаться и переодеться в легкие одежды зеленых. По пути я всюду высматривал Динзиля или кого-нибудь из его сопровождения, но так никого и не увидел. Когда я вышел из воды, появился Килан и, сев на скамью, стал наблюдать, как я одеваюсь и застегиваю золотистые пряжки куртки.
– Что-то Динзиля не видно, – не удержавшись, сказал я.
– Он уехал еще до рассвета, ему многое нужно сделать, чтобы поднять горцев. Так что же кроганы?
Брат слишком быстро сменил тему, он явно избегал разговора о Динзиле. Я рассказал ему обо всем, что видел у кроганов.
– Как ты думаешь, они для нас большая потеря? – спросил Килан.
– Этутур говорит, они могут проникать повсюду, где есть вода. Никакого оружия, кроме жезлов, я у них не видел, но и эти жезлы выглядят устрашающе. А кто поручится, что у кроганов нет другого оружия? Этутур считает, что они все еще соблюдают нейтралитет. Он принял их решение без спора.
Надо сказать, это весьма озадачило меня: насколько я могу судить, у Этутура был слишком сильный характер, чтобы встречать отпор с такой кротостью.
– Он поступил по обычаю, – сказал Килан. – После того как народы, спасаясь бегством, нашли каждый свое прибежище, в отношениях между собой они всегда избегали взаимного принуждения, да вроде бы и просьб. Каждый шел своей дорогой и не мешал другому.
– Обычаи теперь никого не спасут, – возразил я и осторожно вернулся к своим расспросам: – А в какую сторону поехал Динзиль? Ты же знаешь меня, Килан, – разве стал бы я нагонять на тебя тоску, если бы не был уверен: нам троим грозит какая-то опасность.
Он посмотрел мне в глаза, как до этого – Дагона, и мы перешли на мысленный контакт.