А что потом? Безоружный, способный только ползти, я стану легкой добычей для серых, расти или другой нечисти, бродящей в этих краях.
Но другого выхода не было, я нагнулся как можно ниже, стараясь не потерять неустойчивое равновесие, и попробовал подтянуть к себе плавник. Мой улов был слишком ничтожен – мелкие палки и прутья, настолько истертые водой и пересохшие, что они легко ломались. Одна палка оказалась подлиннее и потолще, и я попробовал, опираясь на нее, продвинуться вперед, прыгая на одной ноге. Боль и напряжение при этом были так велики, что после каждого «шага» приходилось отдыхать, обливаясь холодным потом и борясь с головокружением. Песчаная полоса оказалась слишком узкой, дальше идти было некуда – остальную часть островка покрывали валуны, и я не решился карабкаться через них.
С большими усилиями я все же натаскал и набросал кучу плавника и опустился на песок рядом с ней. Связать все это вместе было для меня задачей не из легких. Если бы при мне остался нож, я мог бы нарезать полосы из своей одежды. Однако нож я тоже потерял, а на островке не было никакой растительности, с помощью которой можно было бы связать плавник.
Я решил снять надетую под кольчугу кожаную куртку и использовать ее как мешок, набив сухим плавником. Но будет ли он держать меня? И будет ли вообще держаться на плаву?
Мысли в голове путались: как в полузабытьи цеплялся я за свой план, не очень-то веря, что смогу его осуществить. Меня мучила жажда. Я медленно прополз туда, где плескала в гальку вода, и, зачерпнув пригоршню, поднес ее к губам. Я пил жадно, горсть за горстью, затем плеснул себе в лицо и, проведя по нему ладонью, почувствовал, как оно горит, и подумал, что у меня, должно быть, жар.
Я принялся стаскивать с себя кольчугу, путаясь в ней, и мне пришлось несколько раз отдыхать, прежде чем удалось ее снять. Теперь мне было уже не холодно а жарко – так жарко, что я хотел тут же ринуться в блаженную прохладу реки…
Зачем я снял кольчугу?.. Что собирался делать?.. Я сидел, глядя на кучу металлических колец, лежавшую у меня на коленях, и пытался вспомнить, почему мне так необходимо было раздеться.
Куртка… Я дергал ее за ремешки. Надо снять ее… Но теперь малейшее движение давалось с таким трудом, что я задыхался после каждой попытки.
Пить… воды… воды…
Я снова подполз, обдирая о гальку руки, к реке и хотел было зачерпнуть воды…
Прямо передо мной появилась чудовищная пасть – огромная, зубастая, она разинулась, готовая поглотить меня. Я видел только пасть и зубы. Рванувшись назад, я подвернул раненую ногу и потерял сознание от боли…
– …Очнись!
– Килан?
– Очнись! Дусса, помоги! Сделай что-нибудь, чтобы он пришел в себя!
Я почувствовал на лице прохладную влагу. Кто-то разговаривал со мной – не вслух, а мысленно.
– Килан?
– Очнись же! Очнись, если ты жив!
Нет, это не Килан и не Каттея. Я не узнавал этого голоса, тонкого, пронзительного, от которого появлялась резь в мозгу, как от иных звуков режет уши. Хотелось спрятаться от этого голоса, но он не отставал:
– Очнись!
Я открыл глаза, ожидая почему-то, что увижу то речное чудовище, но вместо него передо мной оказалось женское лицо – бледное, обрамленное серебристой пеленой волос.
– Очнись! – Чьи-то руки трясли меня за плечи, пытаясь приподнять.
– Что?.. Кто это?..
Она все оглядывалась, словно тоже боялась чудовища, испугавшего меня. Она была явно встревожена, но мной владело полное безразличие, и, снова посмотрев на меня, она нахмурилась. Ее мысли, как ножи, вонзались в мой измученный головокружением мозг.
– У нас мало времени. Они заключили сделку: ты – обещанная плата! Ты что, хочешь попасть к тем?
Я заморгал. Ее настойчивые мысленные призывы всколыхнули во мне инстинкт самосохранения, который спасает человека, даже когда отказывается служить разум. Она пыталась тащить меня к реке, и я медленно пополз. Но, опомнившись, остановился и начал сопротивляться ее усилиям:
– Там… там что-то…
В отчаянии она еще крепче обхватила меня:
– Не бойся, он послушный. Скорее! За тобой могут прийти.
Ее решимость сломила мое слабое сопротивление, я пополз дальше и вскоре уже барахтался в воде.
– На спину… перевернись на спину, – велела она.
Сам не знаю, как я оказался на спине, и меня снова потащили вниз по течению, на этот раз – осторожно поддерживая мою голову над водой… Моя спутница использовала течение, чтобы ускорить наше бегство. Да, это было именно бегство – в воде сознание мое прояснилось настолько, что я стал понимать: нам грозит какая-то опасность.
Начался ливень, он неистово хлестал по поверхности воды – тучи, так долго таившие в себе угрозу, наконец расставались со своей ношей. Дождь заливал мне лицо, я закрыл глаза и почувствовал, что тревога моей спутницы усилилась.
– Надо… надо выбраться на берег… пока вода не поднялась… – уловил я ее торопливую мысль.
Потом она издала мысленный сигнал такой высоты, что я не смог его воспринять. Но вскоре последовал внезапный взрыв облегчения. Наконец она приказала:
– Теперь уходим под воду. Вдохни как можно больше воздуху и задержи дыхание.
На мой протест она не обратила никакого внимания, и мне ничего не оставалось, как подчиниться. Внезапно стало темно. Должно быть, мы не просто погрузились под воду, но очутились в какой-то подводной пещере. Человеку вообще свойственно испытывать страх перед неизвестностью, а во мне этот страх удесятерялся моей беспомощностью. Понимает ли она, что мне нужен воздух… воздух… сейчас же!..
Потом вдруг мое лицо вынырнуло на поверхность, я опять смог дышать и стал жадно глотать воздух, ощущая запах какого-то животного, словно мы попали в чью-то нору, хотя вокруг плескалась вода. Несмотря на темноту, моя спутница уверенно двигалась вперед.
– Где мы?
– В подземном коридоре, он ведет в жилище асптов. Ага, вот здесь надо ползти. Держись за мой пояс…
Перевернуться со спины, да еще в тесном коридоре, было не так-то просто. Ее руки поддерживали и направляли меня, помогая нащупать пояс, утыканный остроконечными ракушками. Мы выползли в большую круговую пещеру, откуда-то сверху струился призрачный свет.
Пол был устлан сухим тростником и листьями, а стены и своды покрыты ровным слоем затвердевшего ила. Наверху виднелись небольшие сквозные отверстия, но, несмотря на это, воздух был насыщен все тем же запахом. Свет шел также от каких-то сухих растений, тут и там торчавших из стен и излучавших бледное таинственное свечение.
Мы были в пещере не одни. У противоположной стены сидело крупное мохнатое существо. Если бы оно встало на задние лапы, то оказалось бы мне по плечо. На его круглой голове я не заметил ушей, в глаза бросался широкий рот с выступающими наружу зубами; сильные лапы оканчивались длинными тяжелыми клешнями. Если бы я встретил его при других обстоятельствах, то смотрел бы на него с опаской. Существо расчесывало клешнями шерсть, глядя на мою спутницу. Я был уверен, что они мысленно переговариваются, хотя и не мог ничего уловить.
Моей спутницей была Орсия, но почему она забрала меня с островка и от какой опасности мы бежали, я не знал. Мохнатый обитатель пещеры, переваливаясь, направился к дыре в стене и, скользнув туда, исчез. Орсия повернулась ко мне:
– Дай-ка я посмотрю твою рану. – Это была не просьба, а приказание, и я подчинился.
Боль терзала меня по-прежнему, и я не знал, сколько еще смогу терпеть.
Вынув нож, Орсия распорола мне штанину, осторожно разрезала повязку – должно быть, она хорошо видела в полумраке – и внимательно осмотрела рану.
– Лучше, чем я думала. Та женщина из Долины знает толк в травах. Яд не проник глубже. Посмотрим, что тут можно сделать.
Я приподнялся на локтях, наблюдая за ней, но она, слегка надавив ладонью мне на грудь, снова уложила меня:
– Не двигайся! Я сейчас вернусь.
Орсия проползла в ту же брешь, где скрылось животное, и я остался один. Голова кружилась, боль прожигала бедро огнем.
Время тянулось томительно. Я собрал всю свою волю, чтобы вынести это ожидание, но чувствовал: еще немного – и от сильного жара потеряю сознание.
Наконец Орсия вернулась и снова склонилась надо мной. Едва она прикоснулась к ране, я задохнулся от боли. Открыв большую плоскую раковину, Орсия стала обмазывать мне бедро чем-то мягким и влажным. Успокаивающая прохлада разлилась по ране, лишая ее чувствительности. Трижды обмазала Орсия бедро, каждый раз пережидая, пока подсохнет предыдущий слой, а затем налепила сверху большие, широкие листья.
Покончив с этим, она приподняла мою отяжелевшую голову и сунула мне в рот какие-то шарики, велев жевать; они лопнули, наполняя рот горьковато-соленой жидкостью.
– Глотай! – приказала Орсия.
Преодолев отвращение, я проглотил тошнотворную жидкость, от которой запершило в горле, и Орсия, дав запить это водой из раковины-чаши, подложила мне под голову ворох тростника, который сгребла с пола.
Последнее, что я запомнил, засыпая: Орсия сидит у противоположной стены, поджав под себя ноги, держа в ладонях какой-то источник мерцающего света, рассеивающегося по стенам.
Проснулся я с ясной головой, боль в ране почти утихла. В пещере никого не было, и мне неожиданно захотелось наружу – на свежий воздух, где нет запаха этого животного, – так захотелось, что, будь при мне мой меч, я начал бы рубить и кромсать стены, державшие меня взаперти.
Попытавшись сесть, я обнаружил, что повязка, наложенная Орсией, стала твердой как камень и настолько отяжелела, что приковала меня к месту, словно меня оставили в кандалах. Я встревожился, но тут Орсия вползла в пещеру, неся что-то в сетке из водорослей.
Она окинула меня оценивающим взглядом:
– Хорошо. Яд вышел из раны. Теперь тебе надо поесть, чтобы набраться сил: опасность крадется за тобой по пятам.
Она стала вынимать из сетки небольшие сверточки – что-то завернутое в листья. Поесть? Да, я слишком долго ничего не ел и проголодался. Мне не терпелось поскорее узнать, что же в этих сверточках.