Она подтянулась выше на постели, ее высохшие руки безжизненно лежали по бокам.
– Мой народ – ему нужно…
Было ли это объяснение или, может быть, даже мольба? Я подумала, что, пожалуй, вернее второе. Однако вапсалы не были моим народом: я никогда их таковыми не считала. И я лишь потому не пыталась убежать отсюда, что она обещала мне вернуть утраченную Силу. И конечно же, как только за ней опустится последний занавес, я буду считать себя свободной и уйду.
Ей не составило труда прочесть мои мысли – наши отношения были таковы, что я не могла не догадываться об этом. Она медленно покачала головой.
– Нет, – твердо произнесла Ютта, отвергая мои планы, хотя они, эти планы, были еще неясны мне самой. – Ты им нужна…
– Но я не их колдунья! – решительно воспротивилась я.
– Ты… будешь… ею…
Сейчас нельзя было спорить с ней, даже небольшая размолвка могла смертельно ослабить это полуживое существо, от которого я так зависела.
Подняв глаза и взглянув на нее внимательнее, я встревожилась и громко позвала Аторси. Мы дали Ютте укрепляющий настой трав, но, видимо, пришло время, когда ничто уже не способно поддерживать дух в истощенной, изношенной оболочке.
Она жила еще благодаря своему сильному духу, но и он уже нетерпеливо метался в спутавших его силках, страстно желая вырваться на свободу.
Ютта лежала, не приходя в себя весь этот вечер, ночь и следующий день. Что ни делали Аторси и Висма, они не смогли разбудить ее. Даже я не могла связаться с ней с помощью своего Дара и узнать, не оборвалась ли уже нить, связывающая ее с землей и со всеми нами. А как-то выглянув из шатра, я обнаружила, что все племя сидит на земле молчаливо и неподвижно, не сводя глаз с нашего входа.
Ровно в полночь жизнь неожиданно всплеснулась в ней, и я подумала, что высшая точка прилива может затопить ущелье. Я опять услышала ее призыв, затем глаза колдуньи открылись, она осмотрела нас всех с пониманием, но во взгляде была еще и просьба.
– Айфенг!
Я пошла к двери, чтобы позвать вождя, сидевшего на земле между двумя кострами – вапсалы привыкли везде, где бы они ни останавливались, воздвигать защиту против сил зла, которые таятся во мраке. Нельзя сказать, чтобы он торопливо вскочил, но явно и не медлил.
Висма и Аторси приподняли хозяйку как можно выше, прислонив к спинке кровати, и теперь она почти сидела, ровно и прямо, со всем своим былым величием. Она махнула мне рукой, призывая к себе, и Висма отодвинулась, пропуская меня. Я опустилась на колени возле постели и взяла холодную старческую руку, тотчас ее пальцы крепко, до боли, вцепились в мое запястье, но мысль ее больше не достигала моего сознания, эту связь мы потеряли. Ютта держала за руку меня, но смотрела на Айфенга.
Он тоже опустился на колени на почтительном расстоянии от колдуньи. Вдруг она громко заговорила, и голос ее был так же силен и тверд, как в прежние годы, когда она была в полном расцвете сил и конец ее был еще далеко.
– Айфенг, сын Трена, сына Кена, сына Джупы, сына Айверта, сына Столла, сына Креола, чей отец Уппон был первым моим спутником, пришло время мне скрыться за мой последний занавес и уйти от вас навсегда.
Он пронзительно вскрикнул, но Ютта властно призвала его к себе, подняв свободную руку, а другой еще сильнее и больнее стиснула на миг мою кисть, а затем неожиданно отпустила ее, соединив с ладонью Айфенга.
Колдунья с огромным напряжением сжала наши руки, и в эту минуту я прочла на ее лице скорбь и печаль, смешанные со страхом, какой испытывает маленький ребенок, который боится, что, если уйдут взрослые, никто не защитит его от неведомых ужасов Тьмы.
Ютта отпустила наши руки, но тут же снова взяла только мою ладонь и вдруг сжала с такой силой, что я закричала от боли и неожиданности.
– Я сделала для тебя все, что могла, – сказала она, и гортанный звук ее речи был столь же резок, сколь сильна была хватка ее пальцев. – Я старалась быть полезной тебе. – Она яростно боролась со смертью, чтобы закончить эту фразу, было видно, скольких усилий ей это стоит, и все-таки они увенчались успехом.
Раскачиваясь из стороны в сторону, Ютта повторила: «…могла…» Она выдавила из себя это последнее слово вместе с торжествующим криком, словно бросила боевой клич прямо в лицо смерти, затем откинулась навзничь, и тончайшая нить, связывающая ее с нами, оборвалась навсегда.
Похороны Ютты обещали стать у вапсалов пышной и торжественной церемонией. Ничего похожего я прежде не видела и была поражена подобными приготовлениями: такой ритуал мог существовать не у кочевого племени варваров, а у древней, развитой цивилизации. Возможно, это был всего лишь отголосок некоего давнего действа, которое они когда-то привезли с собой в эти края, но смысл его был так размыт в туманном прошлом, что они сами не могли до конца осознать его.
Аторси и Висма уложили Ютту в самый красивый дорожный сундук, затем ее тело с ног до головы обвязали полосами смоченных в воде шкур, которые, высохнув, сжались, и бренная плоть была готова к путешествию в вечность. Тем временем мужчины племени отправились на юг и на исходе дня начали копать яму, такую широкую и большую, что там вполне мог поместиться шатер Ютты. И действительно, к яме привезли не только жилище колдуньи, но и сани, нагруженные камнями.
Я надумала было, воспользовавшись суетой вокруг погребальной церемонии, бежать, но колдовство Ютты держало крепко, у меня не хватало сил разрушить оковы рун, как ни пыталась я это сделать. Стоило мне выйти за границы поселения, я тут же чувствовала призыв вернуться и не могла ему противиться. Вдобавок беглецу первым делом важно знать, куда бежать, а я и этого не знала.
Те четыре дня, пока шла подготовка к церемонии, я провела одна в новом шатре, поставленном чуть в стороне. Возможно, обитатели лагеря и надеялись на то, что я применю свой Дар, чтобы помочь им, но, во всяком случае, они никак не принуждали меня принять участие в похоронах Ютты, и я была им за это благодарна.
На второй день после ее смерти женщины принесли и оставили в моем жилище два походных сундука. Исследовав их содержимое, я выяснила, что один был набит связками травы; многие из них я знала, они использовались, чтобы исцелять больных или вызывать видения, сны и наваждения. В другом лежал колдовской кристалл Ютты, ее жаровня, палочки из белой отполированной кости и два манускрипта, заключенные в металлические трубки, изъеденные временем.
Я нетерпеливо схватила эти футляры, но поначалу мне долго не удавалось открыть их. На металлических трубочках были выгравированы какие-то символы, некоторые из них были мне знакомы, хотя слегка и отличались от тех, что я видела много лет назад. На концах трубок весьма отчетливо были вытиснены узоры, и казалось, они гораздо меньше повреждены временем, чем сам футляр. Витая изящная надпись изображала руны, но я не могла их прочесть. Руны были обрамлены, словно каемкой, мелкими, но очень отчетливыми изображениями меча, скрещенного с колдовским жезлом. До сих пор я никогда не видела сочетания этих двух знаков, потому что в Эсткарпе жезл был символом колдуньи, а меч – символом воина, и не подобало, да никому бы и в голову не пришло, рассматривать их в единстве.
Старательно изучая рисунки, я вдруг заметила едва различимую трещинку, с помощью которой можно было открыть футляр, и после изрядных усилий трубка туго поддалась. Велико же было мое разочарование, когда я обнаружила, что, хотя содержимое футляра не повреждено, прочесть я все равно ничего не могу. Очевидно, это были записи какого-нибудь Великого, из тех, что взбаламутили некогда Эскор, и он нарочно придумал эти руны, чтобы никто не проник в его тайны.
В начале и конце каждого свитка перекрещенные меч и жезл были изображены в цвете, очень ярко и отчетливо: красный меч и зеленый с позолотой жезл. И это окончательно убедило меня в том, что предмет, который я держу в руках, не принадлежит Тьме, ибо эти два цвета – зеленый и золотой – однозначно подвластны добрым силам.
И еще раз манускрипты удивили меня, когда я обратила внимание на одну деталь, которую не заметила на узорах футляра: на рисунках меч перекрывал жезл, как будто изобразивший это намекал – главенствует воин, и воин руководит Даром, ведет его за собой, а не наоборот. Ниже широким пером были написаны буквы, и в этом, наверное, заключался какой-то смысл; по крайней мере они явно означали какое-то слово, но было ли это имя человека или название местности, я не знала. Я повторила это слово вслух несколько раз подряд, надеясь, что, может быть, звуки воскресят в моей памяти что-нибудь.
– Илэриэн!
Нет, оно ничего не значило для меня, и я никогда не слышала его от Ютты. Но она так мало рассказывала мне о своем прошлом, будучи до предела поглощена моим обучением. Разочарованно вздохнув, я скатала оба свитка и вновь убрала каждый в свой футляр.
Я присела невдалеке, положив руки на поверхность дымчатого кристалла, вопреки всякой логике надеясь, что почувствую тепло под ладонями, когда он вспыхнет, и я смогу в нем, как в зеркале, увидеть то, что так хочу знать. Но ничего не происходило, и тогда я вновь заглянула в сундук, где лежал еще костяной жезл, который я знала не только на ощупь; подобные жезлы власти слушались только того, кому принадлежали.
На пятый день, не спрашивая разрешения, в мой шатер уверенно вошли две женщины. С собой они несли тяжелый кувшин с горячей водой и миску для умывания. Вслед за ними вошла третья, через ее локоть была перекинута какая-то одежда, а в руках она держала большой поднос с флаконами и коробочками.
Если две первые женщины, что принесли кувшин и миску, были женами простых охотников, то третья, с одеждой и подносом, являлась второй женой Айфенга, ее звали Айлия. Она была очень юна, почти ребенок, но держалась чересчур заносчиво и высокомерно; ее маленькие груди были разрисованы аляповато, с такой безвкусицей, что это на редкость вульгарное зрелище производило более неприятное впечатление, чем узоры и рисунки у других женщин.