Но на второй день, ближе к вечеру, ветер утих, и вскоре мы услышали, как в полог нашего шатра кто-то скребется. На мой оклик отозвался Айфенг, он вошел в шатер, стряхивая снег с тяжелого меха. Он принес нам охапку дров, собранных на берегу, свалил их возле очага и еще протянул Бахаи серебристо-чешуйчатую рыбу, и та приняла дар с довольным урчанием.
Сделав эти подношения, он взглянул на меня.
– Колдунья… – начал вождь и нерешительно остановился, словно колебался, не зная, как облечь свою просьбу в слова. – Колдунья, посмотри, что ждет нас в эти дни. Такой шторм, бывало, приносил врагов…
Я достала доску, а он уселся в своей любимой позе на корточках и стал внимательно наблюдать. Я спросила его, как выглядят корабли тех, кто несет смерть, и он, запинаясь, описал мне их. По описанию они почему-то напомнили сулькарские корабли, виденные мной в детстве. Я еще подумала тогда, что, возможно, скитальцы всех морей принадлежат к одной расе.
Удерживая изображение в голове, я закрыла глаза и стала читать ответ с помощью пальцев. Они быстро скользнули по красной строке рун и по золотой тоже, но на третьей колонке зловещего черного цвета намертво остановились, словно прилипли к лужице смолы. Я тревожно воскликнула:
– Опасность… великая опасность… и очень скоро!
Вождь поднялся и вышел из шатра, оставив полог открытым. Я отбросила в сторону доску, собираясь последовать за ним, и еще видела его в стремительно наползавших сумерках. Время от времени он останавливался возле опущенного полога и что-то кричал пронзительно и предостерегающе, и каждое жилище наполнялось возбужденной суматохой.
Но слишком поздно! Айфенг неожиданно покачнулся, словно поскользнулся, и, потеряв равновесие, упал навзничь. Он вскочил, вытащил свой меч, но так и не успел им воспользоваться. Даже в сумерках я разглядела, как боевой топор ударил его сбоку, в нижнюю часть затылка, оборвав жизнь вождя. Топор, брошенный издалека, – еще одна хитрость сулькарцев.
Еще прежде, чем он упал, убитый, на землю, я увидела толпу теней, которые легко и бесшумно двигались среди низких, полуразрушенных строений; потом я услышала пронзительный крик с другого края поселка, где налетчики уже, наверное, успели ворваться в жилище.
Повернувшись к Бахаи, я схватила приготовленный накануне сверток:
– Бежим! Это набег!
Но она изумленно таращилась на меня, словно не понимая, и мне ничего не оставалось, как набросить на нее плащ, подтащить к двери и подтолкнуть, чтобы она шла вперед. Я подгоняла, я толкала Бахаи, пытаясь заставить ее идти вместе со мной на север.
Какое-то время это удавалось, и она шла вперед, но вдруг, неожиданно вскрикнув, коротко и резко, словно очнувшись ото сна, она, оттолкнув меня, бросилась бежать обратно. Прежде чем я опомнилась, она была очень далеко, устремляясь прямо в самую гущу побоища. Остановить ее я уже не могла.
Глядя ей вслед, я думала, что, если бы была такой, как Ютта, если бы владела таким сильным Даром, какой был у нее, я бы, конечно, смогла хотя бы чем-нибудь помочь вапсалам. Но в ту минуту я была им плохой защитой.
Я решительно повернула на север и пошла, пробираясь от одного укрытия до другого, оставляя все дальше за спиной жестокую драку. И тут снова начался снегопад.
Круговерть снега скрывала то, что происходило сейчас в поселке, а дикие завывания ветра заглушали крики людей. Я думала, что мое бегство – это худшее из двух зол, и была совершенно растеряна, но продолжала вслепую, на ощупь пробираться вперед, пока не забрела в кустарник, едва различимый в сумерках. Сначала я отпрянула в испуге от этих зарослей, но вскоре поняла, что нахожусь за пределами поселка и этот кустарник закрывает от меня отдаленные развалины.
Кусты были достаточно высокими и толстоствольными и могли служить хорошим прикрытием. Мне удалось найти узкий проход между ними, – очевидно, это была звериная тропа, потому что петляла и извивалась так, что становилось ясно: она проложена животными, а не прорублена топором. Люди предпочитают идти напролом, навязывая природе свою волю.
Самые высокие стволы кустарников, которые больше походили на деревья, выдержали ярость недавно стихшей бури, и я могла идти, хотя и спотыкаясь, довольно быстро. Мне казалось, я все-таки правильно выбрала направление и в конце концов доберусь до той таинственной массы обветшалых строений на мысе.
Может быть, было бы разумнее уходить прочь от моря, на запад, но в такую погоду это было немыслимо. Кроме того, я не была уверена в том, что меня никто не преследует, по-прежнему надеясь, что постройки на берегу смогут стать для меня великолепным убежищем.
Все это время я старалась думать только о своем бегстве, о том, что в ближайшее время ждет меня, и гнала от себя всякие мысли о судьбе племени. За недолгое свое пребывание у кочевников я поняла, что кровавые схватки и набеги для них привычны, однако морские бродяги были наихудшими из всех возможных врагов. Мужчин побежденного племени ждала неминуемая смерть, женщины, если они были еще достаточно хороши собой, как правило, становились младшими женами вождей-победителей, а некрасивые превращались в рабынь. Это была тяжелая и суровая жизнь, но, увы, привычная для них.
Да и я сама, сколько помню себя, постоянно жила в мире войн; я родилась, когда Эсткарп воевал с Карстеном и смерть была самым обычным делом. Мои родители, и отец и мать, охраняли границы, где им всегда грозила опасность. Братья мои сели верхом на лошадей и отправились сражаться задолго до того, как на щеках их стал пробиваться первый пушок. А с тех пор как мы убежали в Эскор, спасаясь от гнева колдуний, борьба вообще стала привычным делом для нас, а руки словно срослись с мечом. Свои щиты мы тоже привыкли носить с раннего детства и никогда не расставались с ними.
Именно поэтому этот набег не стал для меня слишком тяжелым ударом. Будь мой Дар силен, как прежде, я бы попыталась использовать всю свою Силу, чтобы защитить племя от обрушившегося на него зла. Если бы Бахаи послушалась меня, я взяла бы ее с собой. С некоторым сожалением вспоминала я и об Аусу. Но больше во всем племени не было никого, к кому бы я испытывала хоть какую-нибудь привязанность и ради кого могла бы поднять меч для защиты.
Извилистая тропинка, по которой я пробиралась, неожиданно привела меня к другой полосе зарослей, откуда начиналась более широкая тропа. Я решила, что под снежным настом есть дорога, ведущая к мысу, и повернула туда. Конечно, вапсалы могли настигнуть меня со своими собаками, выиграв битву. Но даже если собаки приведут их сюда, осмелятся ли охотники натравить их на меня? Что ни говори, вряд ли после случившегося я нужна им как колдунья, уж скорее меня будут преследовать просто из мести.
Буря становилась все сильнее, ветер сбивал меня с ног, поднимая такие снежные вихри вокруг, что я не на шутку встревожилась. Как мне хотелось отыскать хоть какой-нибудь приют и укрыться в нем, чтобы не упасть, чтобы меня не занесло белым покрывалом, – это была бы позорная смерть для колдуньи.
Кусты росли по обе стороны тропы, и между ними едва виднелись припорошенные снегом какие-то черные островки земли. Я добралась до ближайшего такого места и обнаружила, что это даже не земля, а куча щебня, остатки какого-то строения. И скорее руками, чем глазами, ослепленными снегом, я обнаружила здесь какое-то углубление и с облегчением забралась в него.
Я почувствовала себя в относительной безопасности и внимательно осмотрелась, изучая место, куда загнала меня буря. Пространство, где я очутилась, напоминало пещеру, образованную несколькими разрушенными стенами. И похоже было, что пока для своей безопасности я сделала все, что могла.
Время и ветер нанесли сюда множество сухих листьев, я разгребла их, устраиваясь поудобнее, и набросила на себя побольше листьев для тепла. Затем, понимая, что сейчас самое главное – успокоиться, я развязала сверток с высушенными листьями, оставшимися еще от Ютты, набрала полную горсть и, отправив в рот, разжевала их.
Не то чтобы я целиком и полностью отключилась – я и не хотела этого: при нынешних обстоятельствах нельзя было терять бдительность, – но теперь я почти не ощущала холода, а это было уже победой, ибо холод мог вызвать смертельный сон.
Я осознавала, где нахожусь, что вокруг темнота и буря, но было такое ощущение, что это не важно, словно вся я сосредоточилась в совсем маленьком участке моего тела и погрузилась в спокойное, неспешное ожидание того, когда же окончится этот ураган.
Сновидений не было. Я просто хотела, чтобы разум мой отдохнул, и старалась не думать о том, что принесут мне ближайшие часы и утро, которое вскоре наступит, – все эти мысли могли разрушить заклинание, которое я воздвигла защитой между мною и злом. Сейчас требовалось лишь терпение; тот, кто долгое время жил в Обители Мудрейших, знает, как стойко нужно держаться в подобных обстоятельствах.
Ближе к утру ветер заметно ослабел. У входа в мое убежище намело сугробы снега, так что мне была видна лишь узкая полоска света снаружи, но этого было достаточно, чтобы понять, что буря наконец закончилась или, по крайней мере, заметно успокоилась.
Я откопала в листьях сверток и достала прессованные плитки сушеного мяса, толченного с ягодами; их было немного, – видимо, в спешке я захватила не все, что собрала. Положив в рот немного этой массы, я взвалила на плечо свою котомку и выбралась из убежища.
Из-под снега торчали лишь верхушки кустов, обозначая очертания старой дороги, виднелись сугробы, а между ними ветер вымел весь снег, оголив землю. Барахтаться среди сугробов было очень тяжело, но, к счастью, промучилась я недолго, вскоре мне удалось отыскать дорогу ближе к зарослям.
Несмотря на то что я измучилась, я все же хорошо представляла себе, в каком направлении мне нужно идти, впрочем идти – это мягко сказано: то, что проделывала я, нельзя было назвать ходьбой, я скользила, спотыкалась и падала, кое-как продвигаясь вперед.